Владимир Сорокин. Гамбит Вепря. Новый рассказ и интервью с автором

Президент маленькой европейской страны дремал на волновой кровати, когда его платиновый смартфон, лежащий на тумбе черного дерева, мягко завибрировал. Кровать так мягко и деликатно покачивала его шестидесятивосьмилетнее тело, что приподнимать веки не хотелось. Просто совсем не хотелось. Но смартфон журчал-вибрировал, а значит, был серьезный повод это сделать. Протянув загорелую руку с короткими пальцами, он взял смартфон, нажал кнопку.

— Господин Президент, доставили.

— А… — вспомнил он. — Хорошо.

Положив холодный прибор на место, он потер лицо, мягкое от только что принятой турецкой бани, выдохнул и одним движением мускулистого тела легко встал с поролоновой волны. Президент был невысок, приземист, широкоплеч, лысоват, с широкой шеей и крупной головой; черты его смуглого, чернобрового, волевого лица были правильными, если не считать маленьких, мясистых ушей, словно случайно прилепленных к голове. На Президенте было только махровое полотенце под цвет его тела. 

Сбросив влажное полотенце на пол, он прошел в душевую из темно-зеленого, жилистого мрамора. Три широкие душевые лейки нависали слева, но Президент двинулся не к ним, а к трем медным ведрам, висящим на цепях справа. Встав под ведро, он дернул ручку. Ведро стало крениться, обдавая Президента ледяной водой. Окатившись, он глухо ухнул, тряхнул головой и на крепких ногах зашлепал в раздевалку. Там уже ждал слуга. Обтерев тело Президента, он деликатно обрызгал его кельнской водой и помог одеться. Облачившись в просторные бежевые брюки, рубашку без рукавов и легкие ботинки, Президент вышел из раздевалки, покинул банно-спортивный комплекс, сел за руль одноместного электромобиля и поехал во дворец. Следом двинулся широкий электромобиль вооруженной автоматами охраны. Дорога плавно зазмеилась по прекрасно ухоженному парку.

Буки, пихты, ивы, магнолии и всевозможные можжевеловые растения в сочетании с огромными камнями виднелись кругом. Идеальная подстриженная трава зеленела между ними. Проплыл остов великого пятиобхватного дуба, увитый хмелем и диким виноградом; потянулся дивный пруд с любимой беседкой и парой неразлучных лебедей, фонтан с мифологическими скульптурами; показалась гигантская цветистая клумба, в которой работали четверо садовников. Они встали и поклонились Президенту. Он ответно кивнул. Обогнув клумбу, Президент свернул на центральную липовую аллею, широкую и прямую. Расступаясь, вековые липы открывали впереди величественное здание дворца в викторианском стиле. Наплывая, дворец рос, гостеприимно расширяясь. Аллея оборвалась кругом с крестом, замощенным красным карпатским гранитом. Электромобиль пересек крест и остановился у дворцовой парадной лестницы. 

Стоящие на входе гвардейцы в ало-золотисто-фиолетовых мундирах вскинули винтовки на плечи, вытянув молодые лица. 

Быстро поднявшись по розоватым ступеням, Президент вошел в плавно раскрывшиеся двери. В огромном вестибюле с колоннами его ждал секретарь-референт Стефан. Они уже виделись сегодня, так что двинулись молча, пересекли зал, поднялись по лестнице на второй этаж и вошли в одну из комнат. Здесь в ампирном кресле сидела полноватая девушка в светлом летнем костюме. Неподалеку стоял рослый мужчина в сером. Пухлое лицо девушки было заплакано, тушь ресниц текла. Запястья ее полных рук стягивали наручники. Завидя Президента, девушка всхлипнула и быстро встала, держа скованные руки перед собой.

— Здравствуй, Валерия! — громко произнес Президент и вдруг нахмурил свои черные брови. — Нет… Что это?

Он подошел к ней, ткнул коротким пальцем в наручники.

— Что это?!

Серый быстро подошел:

— Господин Президент, полковник Шешен распорядился.

Девушка зарыдала, держа руки перед собой. Президент повернулся к Стефану:

— Арестовать!

— Слушаюсь! — ответил тот, приложил смартфон к уху и отошел в сторону.

— Ну что, что, что это, я вас спрашиваю?! — Президент взял девушку за обездвиженные сталью руки. — Идиоты! Какие идиоты! Что это, дубина?!

Серый встал навытяжку.

— Что стоишь, болван, снимай! – рявкнул на него Президент.

Серый снял с девушки наручники. Она зарыдала громче, закрыв лицо руками.

— Валерия… Валерия… — забормотал Президент, достал из кармана пакетик с бумажными салфетками, вытянул пару и, отняв пухлые пальцы девушки от ее зареванного лица, принялся вытирать его. — Черт знает что… прости, прости моих костоломов… идиоты, ну просто имбецилы… садись… присядь, пожалуйста…

Он усадил ее в кресло.

— Воды сюда!

Принесли воды. Со стаканом в руке Президент склонился над плачущей:

— Выпей, девочка моя. Выпей и успокойся.

Валерия выпила воды. Он бережно вытирал ей лицо. 

— Всё, всё позади… идиотов больше не будет. И вообще, пошли отсюда. Ты с дороги, голодная?

Девушка всхлипывала.

— Голодная, а как же… Накрыть нам в малой столовой, живо!

Вскоре они сидели в просторной столовой, арочными окнами выходящей в парк. По стенам висела классическая дворцовая живопись. 

Девушка уже пришла в себя, но глаза на ее пухлом лице совсем заплыли покрасневшими веками. Слуги сервировали стол холодными закусками, открыли бутылку шампанского, наполнили бокалы и, поместив бутылку в серебряное ведерко, удалились. 

Пригубив шампанского, Президент поставил бокал и покачал своей большой головой:

— Милая Валерия, мне так стыдно, ты просто не представляешь…

— Ну… ничего… — вздохнула она, качнув полной грудью.

— Какое там — ничего! Служба государственной безопасности плюнула Президенту в спину. Смачно! И я это так не оставлю. Этот Шешен… он у меня… ладно, черт с ним. Ты в порядке?

— Да, благодарю вас.

— Выпей, выпей.

Она отпила из бокала.

— Выпей еще. 

Она выпила еще.

Президент взял палочками теплый ролл с крабом, обмакнул в соус, отправил в рот и стал жевать. Его массивная нижняя челюсть энергично заходила, и задвигались седоватые, ершистые волосы на голове.

— Мне одного хочется, — продолжил он, жуя. — Чтобы ты… ммм… гениальная, несравненная, не держала на меня обиды.

— Я… ничего… — она сделала примирительный жест рукой.

— Ты знаешь меня давно. И надеюсь, поймешь.

Она молчала. 

— А вот если ты не будешь есть, я на тебя обижусь! — шутливо прорычал он и хлопнул ладонью по столу.

Устало улыбнувшись, она положила себе крабового салата.

Резко отодвинув тарелку, Президент сцепил перед собой руки.

— Дорогая Валерия, ты даже не представляешь, как стремительно меняется наш мир. Как смещаются, стираются вчерашние понятия и установки. Рушатся экономики, но это ерунда по сравнению с обрушением прин-ци-пов! Моральных, деловых, международных. То, что почти век с таким трудом выстраивалось, подгонялось, испытывалось, рушится в один день. Всё! Рассыпается в прах к чертям собачьим. Вопрос: кто виноват? Никто!

Он с улыбкой раскинул руки над столом.

— Никто! Нет виноватых! Как говорят еврочинуши, будь они прокляты: обстоятельства непреодолимой силы. Русские с китайцами заразили мир коронавирусом, погибли миллионы. Кто виноват? Никто! Разорваны в клочья понятия семьи и брака. Кто виноват? Никто! Миллионы криминальных нелегалов свободно пересекают границы Европы. Кто виноват? Никто! Обстоятельства непреодолимой силы. 

Он вздохнул, сцепил пальцы замком. По загорелым скулам его заходили желваки.

— Двадцать лет назад мне поверил народ. Почему? Потому что у меня были принципы. Я знал, чем белое отличается от черного. На том и стоял. Но и народ тогда знал, что есть белое, а что черное. Поэтому и поверил мне. И Европа знала прекрасно. А что теперь? Неделю назад был Балканский саммит на Балатоне. Обсуждали будущее Европы. Спорили. Много. И я вдруг спросил: господа, а что для вас истина? На меня посмотрели как на слабоумного. Милош, Янош, Зоран, Мило сидели, улыбались и молчали. А идиот Александр заржал, как лось. На кой черт они его позвали — я так и не понял… То есть европейцы уже не только не знают ответа на этот краеугольный вопрос, они саму постановку его считают нерелевантной! Вот до чего дошло. Так что же для них истина? Только одно: сегодняшняя выгода. Завтра уже никого не интересует. Бу-ду-щее Европы! — он ударил кулаком по столу. — Для них его нет. Есть только настоящее. А для меня и моей страны — есть. Есть!

Он перевел взгляд смоляных глаз в окно и замолчал, покусывая мужественные, властные губы. Валерия, перестав жевать, замерла с поднятой вилкой.

— Когда мне три дня назад сообщили, что Валерия вместо гамбита Вепря играет шотландскую партию, я не поверил.

— Господин Президент… — заговорила девушка, но он поднял руку, и она смолкла.

— Я не поверил. Не по-ве-рил! 

Он снова замолчал, глотнул из бокала. Вздохнул.

— Ты помнишь нашу первую встречу?

— Такое не забыть, господин Президент.

— Тебе было тогда…

— Девять с половиной.

— Девять с половиной. Твой тренер, великий наш Богдан, упокой Господь его душу, подвел тебя ко мне после детского турнира. И сказал судьбоносные слова: господин Президент, вот будущая чемпионка страны и мира. Как он тебя разглядел!

— Он был великий.

— Великий! И сказал тогда важнейшую вещь: Валерия уже умеет играть вслепую. Я смотрел на тебя — стоит девчушка круглолицая из горной деревни, ей бы с козлятами играть. А она играет в шахматы. И уже может играть вслепую! Я всю жизнь боготворю шахматы, но я до сих пор не умею играть вслепую. Не дано! А тебе дано было от Бога с самого детства.

— Слава Богу.

— Слава Богу! И слава Богдану. Он вырастил тебя, научил всему, что надо для профи. И ты стала профи. Да еще какой! Как ты разнесла Ананда! Как натянула нос этому мушкетеру Морозевичу! Как морщился Карлсон тогда, на блиц-олимпиаде, а? Конь бьет на h6, шах, пешка побила, слон бьет h6, конь побил, ферзь бьет и — гроб тебе, великий Карлсон! Войдет в учебники!

Он встал, прошелся по столовой, резко развернулся, подошел к сидящей сзади и положил ладони ей на плечи.

— Наша страна маленькая и в меру красивая. В мире таких предостаточно. И у каждой страны, помимо гор, лесов и озер есть что-то еще. У датчан это лекарства и ветряки, у финнов сливки и «Нокиа», у немцев «Мерседес» и пиво, у шведов «Вольво» и водка «Абсолют», у швейцарцев банки и часы, у венгров… ну… это гуси и термоисточники, а у нас — шахматы и свиньи. Звучит юмористически, да?

Он заглянул ей сверху в лицо.

— Нет, почему…

— Да смешно же! Шахматы и свиньи! Смешно было. Семь лет назад. А сейчас уже не смеются. Наши свинина — лучшая в Европе. Немецкая свинина по сравнению с нашей — резина. А за декоративными свинками нашими — очереди в интернете. Вот так! А шахматы…

Он со вздохом подошел к окну.

— Никто мне так не помог в жизни, как шахматы. Отец рано умер. С мамой из-за отчима у меня не сложилось. В шестнадцать лет я сбежал из дома в свободное плаванье. Спасибо сестре, что научила в шахматы играть. И с тех пор шахматы со мной. Щит мой и меч! Я играю с друзьями и компьютером, разбираю партии великих гроссмейстеров. Вкладываю деньги в нашу шахматную федерацию. Которая уже заявила миру о себе. И вкладываю деньги в тебя, нашу шахматную королеву Валерию. Мне недавно подсчитали, сколько за десять лет мы вложились в наши отечественные шахматы. Двести шестьдесят три миллиона евро. Для маленькой страны это много. Но мы добились больших успехов. И ты добилась огромных успехов. Ты — флагман отечественных шахмат. И вдруг я узнаю…

— Господин Президент! — воскликнула Валерия. — Я не стала играть гамбит, потому что…

— Подожди! Не перебивай Президента! 

— Но я…

Он предупредительно поднял свою широкую, короткопалую ладонь.

— И когда я узнаю, что Валерия, наша непобедимая Валерия в решающей партии на чемпионате мира отказалась от своего супероружия, от нашего, не побоюсь сказать, национального гамбита, от нашей ядерной бомбочки, я… просто… потерял дар речи. Да! Я онемел. 

— Господин Президент, позвольте же мне объяснить…

— Нет! Не позволю! Объяснить она хочет! Это невозможно логически объяснить! Идет матч. Напряженнейший! Весь мир следит. Четыре-четыре. Две последние партии остались. Ты играешь белыми. Ты — на подъеме. В предыдущей ты черными в сицилианке размазала Ли по стене. У тебя белые. Добить ее, потом сделать ничью в последней партии — и ты снова королева шахмат! И весь мир у твоих ног!

— Но господин Президент…

— Заткнись! — он резко вскинул свою ладонь. 

Она замолчала, а он быстро заходил вдоль окон, поглядывая в них.

— Объяснить она хочет, видите ли… Объяснить можно все. Хромой Мирко, устроивший прошлогодний путч, тоже готов был все объяснить. Гитлер мог все объяснить. И евроидиоты, повесившие на нашу страну санкции, тоже все объяснили, крючкотворы ******[долбаные]… Слова, слова. Они обесценились, растоптаны мировыми бюрократами и педерастами. За словами больше ничего не стоит. А вот за делами — стоит!

Он сжал кулак и показал его в окно, помахав. 

— Дела! Дела решают, дорогая королева шахмат. Ты сама это доказала, когда впервые сыграла гамбит Вепря. Ты сама открыла ему дорогу! Тот день, третье августа, запомнили все. Партия с Костенюк: d4 d5, Cg5 Cf5, e3 c6, c4. Что это? Откуда? Из каких пыльных сундуков? Ты же раньше никогда не играла это начало!

— Никогда.

— Никогда! Костенюк озадачена. Что это? Еще пять ходов — и белые теряют коня без всякой компенсации. Валерия блефует? Или просто не выспалась? Мир замер. И вдруг — е4!! И мир ахнул. Конь оказался отравленным. А гамбит Вепря — великим. Таким его сделала ты. И это было гениально! Потому что совпало с феерическими успехами нашего национального свиноводства. Мистика — она всегда со мной. В том августе мы впервые потеснили немцев. Наши вепри стали вкуснее в Европе. Супермаркеты нам открыли двери. Евро потекли в наши банки. Вот вам, евродемагоги!

Он снова помахал кулаком в окно.

— И я осознал — это знак судьбы. Гамбит Вепря и свиноводство. Два шара в одну лузу! Хоп-ля! И ты стала играть гамбит Вепря. Играть, играть… Я выписал тебе двух новых тренеров, мощных Шломо и Бориса, недешевых, надо сказать, но я понимал, по-ни-мал, что тебе надо помочь теорией, подкрепить, новый гамбит должен устоять. И он устоял. И ты громила им не только баб, но и мужиков. Грозных гроссов! Выносила их лихо на шахматную помойку. Ты была бульдозером, железным вепрем! И расчистила себе дорогу к короне. И стала королевой. Все! Престол твой! И нашей страны. Мировая пресса обалдевала: Валерия несется на вепре! Помнишь обложку в «Шпигеле»? Как люди за тебя болели! Сколько подарков ты получила от простых людей. И от Президента королева получила замок в горах. Не самый плохой ведь, а?

— Я всегда буду вам благодарна, всегда…

— Ну еще бы! — зло усмехнулся он.

Сильно хлопнул в ладони. 

И вздохнул, глядя в окно, покусывая губу:

— Царствовала три года. Громила всех в турнирах. Умножала славу нашей страны. И что? Чтобы отстоять корону, тебе оставалось выиграть одну партию. Напустить вепря на китаянку. Он смял бы ее! Она только что продула белыми. И ты вдруг разыгрываешь… шотландку. Шотландку убогую, беззубую, дурацкую! После вепря это… кролик какой-то. Овца паршивая. Разыграла дебют, словно школьница. Ну, и смяла она тебя. И последнюю ты тоже слила. Начисто. В унитаз китайский. ******[kapets], как говорят наши русские друзья. Корона свалилась.

— Господин Президент, у меня был душевный кризис.

— А у меня он перманентно, — произнес он, мрачно глядя в окно. — Все активы моей семьи и друзей заморожены на Западе и в Штатах. Слетать в Ниццу или на Сардинию я уже не могу. В Крым — пожалуйста. Но там, pardon, кал в море плавает… Санкции. А тут еще корона свалилась. Завтра введут эмбарго на нашу свинину, и что? Душевный кризис, видите ли, у нее…

Он усмехнулся, сунул руки в карманы и подошел к ней.

— Какого черта у тебя в решающей партии вдруг душевный кризис?

— Понимаете… — она вздохнула, колыхнув грудью. — У меня кое-что случилось.

— Влюбилась в парня?

— Нет.

— Слава богу… Марушка дарит тебе нежность?

— Да, да…

— Она же летала к тебе в Осло, да?

— Да… прилетала.

— Тебе было хорошо?

Она кивнула.

— Тогда какого хера ты все просрала?! — прорычал он, оттолкнув ее голову.

Она согнулась, закрыв лицо руками.

— Все, все просрать одним махом! — он вскинул руки. — Десять лет работы! Десять лет, а?!

Она молчала, спрятав лицо и замерев, ожидая удара. Зло ткнув пальцем ее в плечо, он отошел к окнам, глянул в них, потом вернулся к своему месту, налил себе шампанского, осушил бокал и яростно швырнул его в окно. Брызнули осколки.

— Душ-ш-е-вный кризис! 

Постояв, тяжело дыша, сунул руки в карманы, покачался и произнес:

— Выпей.

Валерия сидела, замерев.

— Я говорю вы-пей! — прошипел он.

Она распрямилась, взяла бокал, отпила.

— И рассказывай, что стряслось. Какой, к черту, душевный кризис.

Обняв бокал обеими ладонями, она заговорила:

— В ту ночь… ночь перед партией мне… мне приснился…

Она смолкла.

— Кто?

— Мне… приснился… ангел, — произнесла она дрожащим голосом.

— Ангел?

— Да.

— Какой?

— Он был… он весь…

— Сиял? Тогда это Люцифер. Он всегда сияет.

— Нет, ангел не сиял. Он был как обычный человек. И весь как… как добро.

— Добро?

— Да. Весь как добро…

Она всхлипнула и заплакала.

— Хватит выть! — прошипел он.

Она перестала, вздрагивая плечами.

— Что значит — как добро?

— Ну… он был сделан из добра.

— Из золота, что ли? — усмехнулся Президент.

— Нет. Он был человек. Но этот человек был сделан из… добра. Из молекул добра, из атомов добра, весь, весь… только из этого. И это было так сильно… это был так… — она замотала головой. — Я сразу почувствовала, что он не такой, как мы все. Он… он добрый. Даже не то что добрый, а просто… он и есть добро. То есть… весь, целиком, как… ну, как камень, если так сказать, если бы камень был целиком из добра. И он был из добра…

Она замолчала, качая головой.

— Ну, продолжай, продолжай, — он подошел к ней. 

— И он… стал говорить со мной.

Она снова замолчала и спрятала лицо в ладони.

— И что сказал этот добряк?

Она замотала головой:

— Я… не могу…

Президент осторожно взял ее за плечи:

— Успокойся, рассказывай спокойно.

— Нет… я…

— Успокойся!

— Нет.

— Что такое?

— Мне трудно это пересказывать.

— Почему?

— Потому что… он говорил про вас. 

— И что он сказал?

Она замолчала. Президент бережно тронул ее за плечи:

— Не бойся, говори.

— Он сказал… — начала она срывающимся голосом, — что вы… страшный человек.

Она спрятала лицо в ладонях. Президент молча стоял, положив ей руки на плечи.

Возникла пауза.

— И что во мне страшного?

— Вы убиваете людей.

— Я убиваю врагов нашей страны. 

— Вы грабите страну.

— Ну, ты могла это прочитать в газетах и без ангела…

— Вы растворяете людей в кислоте.

— Писали и такое… что еще?

— Вы… вы едите людей.

— Этот бред тоже описан журналюгами…

— Вы поклоняетесь масляной дубине.

Президент замер. Лицо его как бы окаменело.

— Чему? — спросил он тихо.

— Масляной дубине.

Он нервно усмехнулся, пробормотав что-то. Снял руки с ее плеч, сунул в карманы, отошел к окнам. Постоял.

— А какое отношение весь этот бред имеет к гамбиту Вепря? — произнес он, глядя в окно на парк. 

— Ангел сказал, что, если я хочу сохранить свою душу, я не должна больше быть вашей шахматной королевой.

Президент положил ладонь на пуленепробиваемое стекло, пожевал губами.

— Поэтому ты и слила обе партии?

— Да.

Он забарабанил по стеклу своими крепкими, короткими пальцами.

Снова возникла пауза.

— Пошли, — произнес он. — Я покажу тебе что-то. 

Он подошел к ней, взял за предплечье, приподнимая со стула.

— Вы меня убьете? — пробормотала она, вставая.

— Коне-е-е-ечно! — прорычал он. — Убью, съем и костей не оставлю. Пошли, дурочка…

Он подвел ее к дверям столовой, которые сами открылись. За дверями стояли два охранника и на канапе восседал Стефан, закинув ногу на ногу и уткнувшись в смартфон. Завидя Президента, он тут же вскочил. 

— Пошли, пошли… — президент взял Валерию под руку.

Они миновали холл с национальными коврами и гобеленами, двинулись по анфиладе. Стефан и охранники шли позади.

— В наше виртуальное время народ питается слухами, — заговорил Президент. — Слухи, сплетни, домыслы. Особенно, если речь идет о правителях. Вон, про Трампа писали, что он в главном отеле Москвы вызвал проституток, положил голыми на кровать и стал на них мочиться. Мило, а? А про Путина, что он по субботам пьет кровь черной собаки. 

Пройдя анфиладу, вышли к лифту. Президент сделал знак охранникам, и они отстали. Стефан вызвал лифт. Роскошный, в стиле модерн, лифт открылся. Президент, Валерия и Стефан вошли внутрь.

— Поехали в преисподнюю, — скомандовал Президент, и Стефан нажал инкрустированную янтарем кнопку «–2».

Лифт плавно тронулся вниз. Глаза Президента встретились со взглядом заплывших глаз Валерии.

— Ты должна знать все о своем президенте. Из первых рук, как говорится.

Лифт остановился. 

Они вышли в подвальное пространство. Здесь все было из бетона — стены, пол, потолок, никаких ковров и украшений. Только квадратные светильники на потолке. Президент пошел вперед, Валерия и Стефан последовали за ним. Он приблизился к стальной двери с небольшим прямоугольником посередине. Прямоугольник загорелся матовым светом. Президент приложил к нему правую ладонь. Дверь бесшумно поехала в сторону, открывая темное помещение, в котором вспыхнул свет. 

Трое вошли в комнату, дверь за ними закрылась. Посередине бетонного пространства стоял черный гроб, немного больше обычного гроба. На крышке гроба лежал черный пульт с тремя кнопками. 

— Твой добряк сказал тебе, что я растворяю людей в кислоте, — произнес президент, подходя к гробу и беря пульт. — Он сказал правду.

Президент нажал кнопку. Крышка гроба стала медленно приподниматься. Внутри он был стеклянным.

— Нет! — выкрикнула Валерия и бросилась к стальной двери, завопила и замолотила в нее руками. — Нет! Нет! Не-е-е-ет!

Президент и Стефан молча смотрели на нее.

Покричав, она бессильно сползла на пол, дрожа всем телом, повторяя, как заклинание, глухим нутряным голосом:

— Нет… нет… ет…

Президент подошел к ней, присел на корточки.

— Слушай, ты что, действительно такая глупая?

Она бормотала свое «нет».

— Королева! Ау! — он взял ее за руку. 

Ее трясло.

— Ко-ро-лева… — прошептал Президент ей в ухо. — Что с вами? Вы маленькая девочка? Сколько вам лет?

— Нет, нет, нет… — бормотала она.

— Валерия, — он похлопал ее по спине, — милая Валерия, в этой ванной я растворяю врагов государства — опасных и беспощадных преступников. К вам, ваше шахматное величество, эта ванна не имеет ни-ка-кого отношения. Успокойтесь, возьмите себя в руки и встаньте.

Она по-прежнему трясла головой.

— Встань, не срамись! — он дернул ее за руку.

Постепенно успокоившись, Валерия медленно встала, опираясь ладонями о стальную дверь.

Президент со Стефаном стояли возле открытого гроба-ванны. 

— Подойди, не бойся! 

Еле переставляя полные ноги, она подошла. 

— Вот в этом гробу нашел свой конец Хромой Мирко, устроивший полтора года назад свой путч. За подавление которого евробюрократы и Штаты обложили меня санкциями. Боевой генерал, повоевавший за освобождение Балкан от коммунистических последышей, мой, кстати, близкий друг. Я всегда доверял ему. А он вдруг решил воткнуть своему Президенту нож в спину. Он предал меня. И страну.

Валерия смотрела в гробовую ванну. Крышка ее стояла вертикально, толстое стекло поблескивало внутри. Посередине было сливное отверстие со стеклянной решеткой. 

Президент подошел, тюкнул ванну носком ботинка. 

— Смесь соляной и серной кислот. Растворяет предателя за полчаса. И предатель спускается в канализацию. Когда Мирко лежал тут связанный в ожидании кислоты, он все хотел мне объяснить. Зачем нанял триста головорезов, чтобы те захватили дворец и выпустили кишки Президенту. Для чего склонил к путчу четырнадцать офицеров, зачем танковый батальон готов был выдвинуться на проспект. Знаешь, для чего? Для процветания нашей страны! 

Он рассмеялся, хлопнул себя по ляжкам. 

— Вот оно как! Всё можно объяснить. И все, все хотят объясниться. Даже подонок, насилующий детей. Он тоже все готов объяснить суду. Жертвы обстоятельств, мать их! А когда я путчистов отправил на тот свет, а их пособников пересажал — меня наши евродяди попросили объяснить, почему, господин президент, вы действовали с чрезмерной жестокостью? Или когда я закрыл границу из-за ковида. Полтора года? Не слишком ли надолго?

Он усмехнулся, заходил по комнате. 

— Железные жопы… они все теперь решают. Но до меня им не добраться. Во!

Он показал кулак. Потом нажал кнопку, и крышка стала опускаться. Подойдя к двери, приложил к ней ладонь, дверь отъехала. 

— Пойдем, королева, еще что-то покажу.

Валерия и Стефан вышли наружу. 

Трое снова вошли в лифт. 

— Стефан, нажми минус четыре. Когда кислота потекла, Мирко свои объяснения прервал и завопил, что знает, где зарыто золото Атиллы. На что я ответил: нас, даков, золотом не удивишь. К нам римляне приезжали за золотом. После самоубийства царя Децебала и покорения нас римлянами Дакия расцвела именно из-за своих золотых приисков, помнишь нашу историю?

Валерия кивнула.

— Историю свою надо знать, — серьезно произнес Президент.

Лифт поехал вниз и вскоре встал. Они вышли в полутемное пещерное пространство. Здесь все было вырублено из природного камня, грубый свод нависал, в стенах торчали электрические факелы, горящие красноватым светом.

Президент пошел вперед по пещерному проходу, Валерия и Стефан последовали за ним. 

— Римляне вывозили наше золото, но в горах его было столько, что даки пили из золотых кубков, а уж наши женщины все были увешаны золотыми побрякушками. А потом Атилла разграбил Рим. И наступила новая эпоха.

Проход вывел их к просторной пещере. На неровном полу лежала огромная, в три человеческих роста дубина из очень старого, потемневшего дерева. Расширяясь от рукояти, она заканчивалась широкой округлостью, в которой торчали семь вделанных булыжников. Дубина маслянисто поблескивала. 

— Вот это — масляная дубина. Наш прародитель, великан Лёвог, внук Суттунга, пришедший из Ётунхейма в наши горы, сделал ее из священного дуба. Этим оружием он охранял наши горы от диких племен. Он прожил триста сорок девять лет и завещал нашим предкам свою дубину как символ свободы и величия. Когда его похоронили, из дубины стало сочиться масло. Оно сочится из нее и по сей день. Каждое утро я натираю им свою грудь. Ты должна знать это масло. Помнишь, мои подарки тебе на двадцатилетие?

— Помню, — произнесла Валерия, глядя на дубину. 

— Среди косметики там был и пузырек с маслом. Без этикетки.

— Я забыла его в Улан-Баторе, в гостинице…

— На турнире по быстрым шахматам?

— Да.

Президент вздохнул, кивнул головой и с обидой причмокнул: 

— Жаль… Это масло дает силу на преодоление трудностей. На борьбу. 

Он смолк. В пещере было сыро, но приятно пахло маслом. 

— И я действительно поклоняюсь дубине Лёвога, — произнес президент. — Когда над нашей страной сгущаются черные тучи, когда нам грозит беда, когда нужно бороться со злом, я иду сюда, становлюсь на колени, целую дубину и прошу у нее силы. И она дает мне сил. Всегда! Давала, дает и будет давать. И всеми своими победами я обязан дубине, ее силе, ее священному маслу. 

Помолчав, он продолжил.

— Ты потеряла корону. Но не потеряла свой дар. В твоих силах вернуть корону, вернуть престиж, вернуть радость всем любителям этой великой игры в нашей стране, которые так болели и переживали за тебя. Мне сообщили, что двое пожилых людей умерли после твоего проигрыша китаянке. Валерия! Ты вернешь корону, ты снова станешь нашей королевой. И ты заиграешь с новой силой, так, как никогда еще не играла. Шахматный мир ахнет. И не только шахматный. Для победы тебе нужно только одно: встать на колени перед великой дубиной Лёвога, поклониться ей, поцеловать ее и попросить у нее силы на победу. И все сбудется. Все плохое, слабое, мелкое рассеется, как дым. Все твои страхи и опасения уйдут. Ты выйдешь отсюда другой — сильной, радостной и свободной. Поверь мне, поверь твоему Президенту, который всегда любил тебя, как дочь.

Валерия смотрела на дубину. Президент подошел к ней ближе, заглянул в глаза.

— Девочка моя, я никогда не советовал тебе плохого. Я опытный человек, прошедший через многие испытания. Наша страна сейчас переживает тревожное время. После неудавшегося путча евробюрократы ополчились на нас. Нас хотят сделать изгоями, душат санкциями. Наши бизнесмены уже жалуются на спад в инвестициях. Цены на продукты поползли. Внутренние враги оживились. Мы лишили их интернета, отсекли одну голову дракона. Но есть и другие головы. Эмиграция их поддерживает. И не только деньгами. Оружие, средства связи, взрывчатка — все это наша служба безопасности изымает в порту и на границе. Недавно в горах перехватили партию супердронов. Все они были запрограммированы на охоту за Президентом. Лично! Новейшие супердроны, внешне неотличимы от ворон. Эта стая летела, чтобы напасть на меня и расстрелять. Засылаются новейшие яды, вроде зловещего novichok. Еще один дрон в виде журавля должен был распылить яд над моим охотничьим домиком в горах. Его сбили мои снайперы. В общем, мы в кольце, Валерия. Это очень серьезно. Очень.

Он замолчал, по его скулам заходили желваки.

— Беда не приходит одна, как говорили в старину. Путч, санкции. И ты теряешь корону. 

Он обнял Валерию за плечи.

— Надо поднять ее, Валерия. А для того, чтобы поднять, давай сейчас мы все, стоящие здесь перед великой дубиной Лёвога, возьмемся за руки, опустимся на колени и попросим у дубины силы на возвращение тебе короны. И все сбудется. Ты победишь всех! Как только корона вернется, многие евробюрократы заткнутся. Наши друзья во всем мире поддержат нас, повлияют на международное сообщество. И волна санкций остановится. 

Он взял ее за руку.

— Стефан, — позвал он, и тот дал ему свою руку.

— Нет! — Валерия резко вырвала руку. 

Президент замер.

— Я не встану на колени перед дубиной, — проговорила Валерия дрожащим голосом.

— Ты не хочешь помочь своей стране?

— Я не могу кланяться дубине.

— Ты не хочешь помочь своему Президенту?

— Я не могу кланяться дубине.

— Почему?

— Потому что я поклоняюсь Иисусу Христу и Богоматери.

В пещере возникла пауза.

— Девочка моя, но одно другому не мешает. Я же хожу в собор по праздникам. Вместе с народом. Пою под орган.

— Я не поклонюсь дубине, — проговорила Валерия, выдохнула и добавила твердо: — Я не встану на колени перед дубиной.

Лицо Президента помрачнело и словно постарело. Он отвел глаза от лица Валерии. Напряженный взгляд его уперся в дубину. Вделанные в нее булыжники блестели от масла. 

Стефан стоял, искоса поглядывая на Президента.

Прошла долгая пауза. Наконец Президент вздохнул:

— Хорошо. Мы все свободные люди. Это твой выбор. Ты его сделала. Стефан, отправь Валерию наверх и распорядись, чтобы ее отвезли домой. В ее горный замок. Прощай, бывшая королева.

Валерия с облегчением повернулась и пошла к лифту. Стефан последовал за ней.

Президент остался один в пещере.

Он долго стоял, покусывая губу. 

Потом опустился на колени перед дубиной, закрыл глаза, осторожно приблизил свое лицо к темному, изъеденному временем дереву и поцеловал его.

В этот же вечер Президент собрал Большой Шахматный Совет. Он всегда собирался в отдельном зале президентского дворца. Стены зала были украшены шахматной символикой и мозаичными портретами великих шахматистов, а по потолку шла подробная роспись в барочном стиле: в небесах, в окружении ангелов, несущих сияющие шахматные фигуры, соколов и стрижей парил огромный клетчатый крылатый вепрь с золотыми клыками. За круглым столом восседали шестьдесят четыре члена БШС, включая и самого Президента. Среди собравшихся были члены правительства, представители общественности, деятели культуры, военные и шахматисты. Женщин в БШС не было. Как только все заняли свои места, Президент заговорил:

— Господа! Конечно, до вас уже дошла печальная весть: мы потеряли шахматную корону. Но есть еще более печальное известие: Валерия, наша непобедимая королева, наша шахматная Жанна д’Арк, решила больше не бороться за звание чемпионки мира.

Он смолк. И тут же негодующий ропот наполнил зал. Собравшиеся недоуменно переглядывались, слышались реплики удивления и возмущения. Подождав, Президент поднял руку. Все замолчали.

— Да, дорогие мои, вы не ослышались. У нас больше нет королевы и в ближайшие годы не будет. Так сложились обстоятельства. Это — объективная реальность, с которой надо считаться. Реальность, которую не объедешь на хромой кобыле. Королевы нет! Всё! Finita! И давайте забудем прошлый триумф. Был — и хватит. Он теперь — в шахматной истории. Изображение Валерии займет свое место на этой стене, рядом с другими чемпионами мира. Королева будет здесь висеть. Теперь это — прошлое. А нам надо смотреть в будущее. И не только в области шахмат, увы. Ибо настоящее наше тревожно, как вы все хорошо знаете. Охренительно тревожно! Никогда страна наша не была в такой осаде. Нас травят, как вервольфа. Обложили со всех сторон. Травят за то, что мы сплотились, отстояли свою государственность, разгромили путчистов. Причем травят не какой-нибудь осколок советской империи вроде Беларуси или Украины, а нас — цивилизованную европейскую страну с великой историей и древней культурой. Но евробюрократам насрать на нашу историю.

Он помолчал, сцепив пальцы замком, потом продолжил:

— Я много раз говорил вам, что всем лучшим в жизни я обязан шахматам. Всему научили! Иерархия, выбор приоритетов, стратегический план, тактический удар, умение защищать безнадежную, казалось бы, позицию, когда ты в полной жопе, наконец, умение выжидать — этому всему научила меня эта великая игра. Она — модель мира, модель нашей сумасшедшей и прекрасной жизни. Этой любовью я, как мог, делился со своим народом, который оказал мне великое доверие, четырежды избирая Президентом. Не запирать же мне свою любовь к шахматам в сундук, черт возьми! Шахматные клубы во всех городах, шахматные школы даже в далеких горных деревнях, три шахматных интерната, где живут и творят талантливые дети, будущие гроссмейстеры и чемпионы мира, шахматные вечера, викторины, ток-шоу. Наконец, шахматный канал на нашем телевидении, который смотрят миллионы и не только наших соотечественников. Канал — супер! Англичане, американцы, немцы — все смотрят. Почему? Потому что шахматы делают человека умнее. Это аксиома. Поэтому уже девятый год шахматы являются национальным спортом в нашем государстве. Давайте же оценим нынешнее положение нашей страны как шахматисты. Оценим нашу, так сказать, позицию. Беспристрастно и объективно. Она близка к цугцвангу. Еще один ход — и придется выбирать между плохим и очень плохим. И у нас есть этот ход, который мы должны найти и сделать. Еще не полная жопа на доске. Еще есть возможность, чтобы не попасть в цугцванг. Как говорил великий Фишер, в любой позиции есть всего лишь один правильный ход. И если ты не мудак, ты должен отыскать его. А великий Ласкер сказал: угроза сильного хода часто важнее самого этого хода. 

Он снова помолчал, покусывая губу.

— И у нас есть, есть этот ход, — тихо, но твердо произнес Президент. — И это — сильный ход. Охрененно!

Все притихли.

— Королева умерла — да здравствует король! — выкрикнул он и вскинул руки.

Все зааплодировали.

— Да, дорогие мои, — продолжил он, когда все успокоились. — Нам нужен шахматный король. Это и будет тот сильный ход, который позволит нам выиграть партию!

— Гениально! — воскликнул министр обороны, и все снова зааплодировали.

— Валерия сделала прорыв, — продолжал с воодушевлением президент. — Она не только стала лучшей в мире среди женщин, но и помогла создать бренд нашей страны как шахматной державы. Мы заявили о себе как интеллектуальная держава. Мы меньше многих европейских стран, но мы умнее! Вот вам, мозгляки! 

Он сжал кулак и покачал им. 

— Наши дети не дрочат смартфоны в дурацких играх, а изучают партии великих шахматных маэстро, учат дебюты, а вместе с ними знакомятся с историей, географией, геополитикой, литературой. «Шахматная новелла» Цвейга, «Защита Лужина» Набокова, моя книга «Белые снова побеждают» — в школьной программе. Мы выращиваем поколение интеллектуалов-геополитиков. Крутых! Когда я уйду в мир Валгаллы и Ётунхейма, меня будет кем заменить. И вас всех заменят крутые интеллектуалы, геополитики, прагматики бизнеса. Достойное поколение! И наша страна станет новой Швейцарией. И молодежь всего мира поедет к нам учиться и перенимать опыт. И мы научим их гамбиту Вепря! — выкрикнул он и победоносно зло засмеялся.

Все засмеялись и зааплодировали.

— Но, чтобы это произошло, нам нужен быстрый и крутой ход. Мы должны найти и за год подготовить нашего нового шахматного короля, чтобы он взял корону. Здесь сидят трое наших гроссмейстеров и четверо опытнейших тренеров. Иштван, Хусейн, Борис, Слободан, Брахим, Иван, Уго. Вы — лучшие! Я вам доверяю, как никому, но позвольте Президенту внести свою кандидатуру нового короля. Да вы все его знаете! Поэтому думал я недолго, парни. Это естественно, всех наших гениев мы знаем, как своих родных. Есть один паренек, способный тряхануть шахматный трон. Способный дать просраться высоколобым шахматным пердунам! Крутой! Не иголка в стоге сена! Это — Шабани Борш!

— Правильно! — воскликнули почти в один голос два гроссмейстера, три тренера и премьер-министр.

Все зааплодировали.

— Конечно! — закивал, улыбаясь, Президент. — Я не открыл Америку, парни! Вы все знаете нашего Шабани. Он идет семимильными шагами. Он — великан! Новый Бёльторн! Стал гроссмейстером в пятнадцать лет! Сейчас ему всего семнадцать. Это лучший возраст для покорения шахматного Эвереста!

Все снова зааплодировали. Президент кивал, обводя всех одобрительным взглядом. 

— Давайте же поможем парню, как в свое время помогли Валерии. Господа тренеры!

Все четверо встали.

— Я поручаю вам дело государственной важности. Через пять с половиной месяцев состоится решающий турнир в Рио. Два победителя автоматически попадают в турнир претендентов. Чтобы попасть на турнир, Борш должен увеличить свой рейтинг почти на тысячу единиц. Это суперзадача! Крутая! Он должен успеть сыграть в трех турнирах и выиграть их. Непременно! А вы должны помочь ему.

— Мы сделаем все, что в наших силах, господин президент! — ответил Борис, самый старший из тренеров.

— Вы должны сделать и все невозможное. Гамбит Вепря должен засиять по-новому! Другого пути нет, господа! Обосраться вы не имеете права!

— Не обосремся, господин Президент! — громко ответил Иван. — Шабани играет здорово.

— Заиграет еще лучше! — добавил Хусейн.

— Он на взлете, сможет! — закивал Слободан.

— Мы вас не подведем, господин Президент, — серьезно произнес гроссмейстер Замир. — Поделимся с Шабани нашим мозговым жирком. 

Все рассмеялись.

— Отлично, парни! Другого ответа я не ждал. По финансам — у вас будет открытый счет в национальном банке, приглашайте иностранцев, компьютерщиков, аналитиков, магов, хренагов — кого захотите. Начинайте работать с завтрашнего дня. Генерал Глобо и полковник Шешен!

Оба встали.

— Я приказываю службе госбезопасности сделать все возможное и невозможное, чтобы Шабани Борш попал на турнир в Рио. 

— Мы исполним ваше приказание, господин Президент, — ответил худощавый, седовласый Глобо.

— Господин Президент, мы так любим шахматы, что просто не можем не исполнить вашего приказа! — с улыбкой произнес круглолицый, полноватый Шешен.

— Прекрасно! — Президент ударил кулаком по столу. — Садитесь.

Они опустились на свои места.

— Прокуратура! — произнес Президент, и генеральный прокурор встал.

— Славой, ты сам мастер шахмат, играешь круто, лучше меня и генерала Глобо, вместе взятых. Я приказываю тебе незамедлительно обеспечить правовую поддержку этому государственному проекту.

— Слушаюсь, господин Президент, — кивнул тот.

— Все саботажники, головотяпы и мудаки, вставляющие палки нам в колеса, должны быть незамедлительно арестованы и преданы суду. Без пощады и промедления! Генерал Короман!

Министр внутренних дел встал.

— Надеюсь, в наших тюрьмах и горном лагере еще найдутся свободные нары после путча?

— Если не найдутся, путчисты потеснятся, будут спать по двое! — ответил министр, и все одобрительно засмеялись. 

— Благодарю вас, садитесь.

Президент выждал паузу и продолжил уже более спокойно.

— Господа, я не стал тут рассусоливать, зачем и почему нам сейчас так нужен новый шахматный король. Вы все умные государственные мужи, всё и так понимаете. Толочь воду в ступе смысла нет. И времени нет. Счет идет на дни. Как только корона будет нашей, молот санкций треснет. Это — как «дважды два». А потом и вовсе развалится. Они обосрутся, а мы победим!

Все зааплодировали, послышали одобрительные выкрики, но Президент поднял руку, и все замолчали.

— Дорогие мои, я рад, что мы по-прежнему понимаем друг друга, иначе и быть не может. После каждого заседания я приглашал вас на традиционный шахматный ужин, но сегодня я нарушу эту традицию. Не те времена. Не до пиршеств! Надо работать, бороться и побеждать, а потом будем праздновать и пировать. Следующий ужин мы устроим сразу после завершения турнира в Рио, если, конечно, Шабани победит и выйдет в турнир претендентов. Я очень, очень и очень на это надеюсь. Тогда мы выпьем шампанского и отпразднуем нашу победу по полной. А потом, когда он возьмет корону, отпразднуем это всей страной. Уж кто-кто, а мы умеем праздновать! Умеем… 

Он помолчал. 

— Если же он не победит, — Президент обвел всех присутствующих взглядом своих волевых глаз, — мне придется распустить наш Большой Шахматный Совет к чертовой матери.

Он встал и молча поклонился. Все застучали костяшками пальцев по столу. 

Президент покинул зал.

Ужин был подан Президенту в его лиловую столовую. Стены круглого зала были обтянуты лиловым шелком и увешаны картинами XIX века, изображающими сцены охоты; огромная хрустальная люстра освещала зал и потолок, расписанный облаками с возлежащей на них Дианой. 

Президент восседал за единственным столом, накрытым лиловой, расшитой и убранной цветами скатертью, сервированным золотой посудой, мейсенским фарфором и хрусталем. Тихо звучала барочная музыка. Трое слуг в фиолетовых ливреях прислуживали Президенту. 

Сначала был подан мозг Валерии. Фарфоровое блюдо с обжаренными в кукурузной муке пластинами мозга поставили на стол, слуга сбрызнул их лимоном и слегка покрутил над ними деревянной перечной мельницей. Другой слуга традиционно наполнил хрустальную рюмку Президента украинской перцовой водкой. Президент подцепил золотой вилкой пластину мозга, положил на слегка поджаренный ржаной хлеб, выпил рюмку перцовки, произнес «хой!» и захрустел хлебом с мозгом, переведя взгляд за окно. Дворцовый парк уже погрузился в темноту, но некоторые старые деревья стояли, красиво подсвеченные. Закончив есть, Президент сделал знак слуге. Тот наполнил рюмку польской зубровкой. Под нее президент съел второй хрустящий тост с жареным мозгом. Слуга наполнил бокал белым рейнским вином. И на маленькой золотой тарелке подали уши Валерии, зажаренные до хруста. Президент отпил вина, взял китайские костяные палочки, ущепил ими ухо, поднес к глазам, рассмотрел и произнес:

— Уши даны человеку, чтобы внимать.

В ухе виднелась маленькая бриллиантовая сережка и три штифта пирсинга. Президент отправил ухо в рот, захрустел им, запивая вином. Выплюнул сережку и штифты в салфетку. Так же он поступил и со вторым ухом, в котором не было ни сережки, ни пирсинга.

Затем был подан суп из щек, губ и языка Валерии, а под него — белое вино из долины Роны. Президент неторопливо ел суп, запивая вином и поглядывая на подсвеченные деревья. После супа подали стейк из печени Валерии с яблочным пюре и свекольным хреном. Под него Президент выпил бокал своего красного вина из винограда, выросшего на горном склоне рядом со своей родовой деревней.

Традиционно отказавшись от десерта (карамелизированная грудь Валерии, наполненная мороженым), выпив после еды для осадки маленькую рюмку ракии, Президент вытер свои масляные, раскрасневшиеся от сытного обеда губы лиловой салфеткой, встал и вышел из столовой.

Мамонт на книжной помойке

Сергей Николаевич:

Именно так он ощущает себя сегодня. А по-моему, Владимир Сорокин — самый настоящий Кинг-Конг, слишком большая фигура для нашего литературного ландшафта. Одним махом, одним рассказом, как «Гамбит Вепря», он в состоянии сокрушить нынешнюю псевдореальность, которую громоздят современные авторы, свято уверовавшие, что интернет их спасет. Интернет их поглотит, как черная дыра. Выживут только великие.

Ɔ. Вы как-то признались: «То, что выходит из-под моего пера, меня должно удивить». Чем вас самого удивил «Гамбит Вепря»?

В этой истории меня удивили всепоглощающая любовь Президента к шахматам и его аппетит.

Ɔ. Несколько лет назад в одном интервью вы сравнили себя с мамонтом, бредущим по снегу. Кем вы ощущаете себя сегодня?

Мамонтом, бредущим под снегом и дошедшим до огромной книжной помойки.

Ɔ. Любому художественному произведению, как правило, предшествует какой-то импульс извне. Был ли такой импульс у «Гамбита»? 

Импульсов много, их трудно систематизировать. Новые европейские тенденции, сползание в сторону феодализма впечатляют.

Ɔ. Играете ли вы сами в шахматы? И есть ли у вас самого любимый ход? 

Играю почти каждый день с компьютером или в интернете на разных сайтах. Собственно, началось это с матча Спасский — Фишер 1972 года. Его история возбудила мой интерес к этой игре. Ходил в шахматный павильон Нескучного сада, смотрел, как играют, сам пытался играть. Тогда мне в руки попалась книга Фишера «Мои 50 памятных партий». Стал разбирать эти партии и погружаться в шахматный океан. С тех пор постоянно в нем барахтаюсь. Очень укрепляет и вдохновляет, надо сказать. Любимый ход — е2-е4. Любимый дебют — королевский гамбит.

Ɔ. Какие книги в последнее время вас захватили? 

Роман Джонатана Литтелла «Благоволительницы» вполне захватил.

Ɔ. «Сноб», как и 11 лет назад, когда вы были нашим колумнистом, продолжает держаться за «литературный остров». Как вы считаете, бумага сможет выжить в конкуренции с цифрой?

Стоя мамонтом на запорошенной снегом книжной помойке, куда сетевое человечество легкомысленно сбрасывает отпечатанные на бумаге фантазии, поднимаю хобот и торжественно трублю в пасмурное небо: 

— Бумажная книга жива-а-а-а-а!

Ɔ. Вас справедливо считают визионером, который умеет предсказывать будущее. Когда и как, по-вашему, должна закончиться эта «снежная бесконечность»? 

Когда грянет оттепель. Судя по параноидным заморозкам, она не так далеко, как кажется.