Как женщины боролись и борются за право на аборт
Если вы такие борцы за жизнь, сделайте одолжение: не становитесь стеной против абортариев. Если вы такие борцы за жизнь... запретите оружие и закройте кладбища.
Билл Хикс
Я пытаюсь представить себе выражение лиц полицейских, когда им пришлось брать под арест Китти О’Кейн, Колетт Девлин и Дайан Кинг. В 2016 году три женщины выступили против запрета на аборты в Северной Ирландии, приехав в полицейский участок Дерии и заявив, что они купили таблетки для прерывания беременности в интернете. Согласно жестким законам страны, им грозило пожизненное заключение.
На фотографиях — три женщины в теплых пальто, свитерах и джинсах, мало напоминающие бунтовщиков. Колетт держала табличку с надписью: «Женщины всегда будут делать аборты. Позаботьтесь об их безопасности и легальности». В мировых СМИ был всплеск внимания к инциденту, но удивительно трудно оказалось узнать, что произошло дальше. Лицом движения за выбор, рожать или не рожать, ожидаешь увидеть кого-то помоложе, более похожего на панка или блогера в футболке с лозунгами. Что побудило трех женщин 1940-х годов рождения бороться за право на аборт? Это были какие-то необычные мятежники.
Конечно, я смотрела на дело как эйджистка и сексистка: как будто после 25 лет человек не может быть радикалом. Неудобные женщины принимают множество обличий. Розу Паркс, самую известную активистку американского движения за гражданские права, до сих пор изображают как милую даму средних лет, которая по какому-то недоразумению совершила свой знаковый отказ перейти в заднюю часть сегрегированного автобуса. Но в 1955 году Паркс была секретарем местного отделения Национальной ассоциации содействия цветным людям, посещала собрания коммунистической партии и расследовала групповое изнасилование местной чернокожей женщины. «Люди вечно говорят, что я не уступила место, потому что устала, но это не так, — писала она в автобиографии «Моя история» (My Story). — Я не устала физически, по крайней мере не больше, чем всегда в конце рабочего дня. Я не была старой, хотя некоторые люди представляли меня старухой. Мне было 42 года. Нет, единственное, что меня утомило, — то, что я устала сдаваться». Что-то в лицах О’Кейн, Девлин и Кинг выдает то же упрямство. В нашей культуре слишком пристально смотрят на девушек, видя только оболочку, а когда они стареют, начинают смотреть сквозь них. Мне придется сесть в самолет, решила я, и встретиться с этими неожиданно Неудобными женщинами.
*
Но для начала — необходимое отступление. До голосования по Брекзиту и решения насчет «жесткой границы» с Ирландской Республикой большинство жителей материковой части Британии пребывали в блаженном неведении, что Акт об абортах 1967 года никогда не распространялся на шесть графств Северной Ирландии. Между католическими националистами, желавшими создания объединенной Ирландии, и протестантами, которые были заодно с Британией, существовали глубокие, политые кровью разногласия, однако и те и другие придерживались христианской традиции, которая гласила, что жизнь начинается с момента зачатия.
Дайан Кинг сказала мне, что помнит, как однажды в 1960-е годы она шла по улице в Белфасте и увидела двоих беседующих мужчин. Одним из них был преподобный Иэн Пейсли, протестантский священник, ставший одним из ведущих юнионистских политиков Северной Ирландии. «Мужчина поменьше и в черном был протестантский пастор, — сказала она. — Я узнала его по белому воротничку и подумала: “О, да это же Пейсли, у него нет ничего общего с католической церковью, он ее ненавидит”, — а позднее мне стало известно, что это была встреча по поводу абортов». Китти О’Кейн рассказала, что ее воспитывали как добрую католичку, которая должна усвоить, что «страдание дано нам Господом, дабы испытать нас... Это нужно было говорить себе всякий раз, когда я проваливала экзамен или беременела. На то была божья воля; я тут ни при чем, шеф». Политическое доминирование религиозных партий глубоко повлияло на законы и нормы поведения в Ирландии. Осознание этого факта заставило всех троих ощущать родство с мусульманскими женщинами, которые восстают против строгого дресс-кода в Иране и Саудовской Аравии. «Возможно и такое понимание, — сказала Китти. — Черт побери, у меня нет ответов на все вопросы. Сейчас я могу расхаживать в брюках, но, когда я росла, девушки носили юбки».
Дайан улыбнулась, соглашаясь: «Это потрясающе. Я вообще не знаю, есть ли у меня хоть одна юбка».
По всему Соединенному Королевству, кроме Ирландии, в 1967 году был принят Акт об абортах, оговаривающий исключения в законе, принятом столетием ранее. Закон о преступлениях против личности 1861 года считал уголовным преступлением применение и даже приобретение «любого яда или вредоносного инструмента» или «незаконное использование любого инструмента... для совершения выкидыша». Максимальным наказанием для женщины, совершившей аборт, было пожизненное заключение.
Таким образом, технически аборт является незаконным. Но в Англии, Шотландии и Уэльсе допускаются исключения. Разрешено делать аборт при сроках до 24 недель, а также позже в случаях, если существует угроза жизни матери или плод имеет тяжелые нарушения, при условии, что два врача вынесут одинаковое решение*. В Северной Ирландии, однако, единственное исключение — это опасность для жизни женщины. Изнасилование, инцест или фатальные аномалии плода не являются основанием для аборта. Девочки-подростки, изнасилованные отцами, или женщины, чей ребенок никогда не сможет сделать ни единого самостоятельного вдоха, должны выносить и родить.
Основная часть закона об абортах в Северной Ирландии остается неизменной с тех времен, когда еще не были изобретены телефон, телевизор или аэроплан. «Ситуация в Северной Ирландии представляет собой насилие в отношении женщин, которое может быть приравнено к пыткам или жестокому, бесчеловечному или унижающему достоинство обращению, — сказала Рут Хальперин-Каддари, которая возглавила расследование ООН в 2016 году. — Отрицание и криминализация абортов равносильны дискриминации в отношении женщин, потому что это отказ в услуге, которая нужна только женщинам. Это ставит женщин в ужасные ситуации».
Но в стране, где на политику так сильно влияет религия, изменить закон оказалось невозможно. Как только 10 апреля 1998 года было подписано соглашение Страстной Пятницы, положившее конец вооруженному конфликту между республиканцами и юнионистами, вопрос абортов стал внутренним делом Ирландии. Его будет решать новая ассамблея в Штормонте.
Политики в Вестминстере скорее всего вздохнули с облегчением, если вообще обратили внимание на этот вопрос. Теперь аборты — не их проблема.
Я выросла в католической семье и ходила в католическую школу. Секс-образование было ограниченным и носило смутно апокалиптический оттенок, в духе лекции тренера из фильма Тины Фей «Дрянные девчонки»: «Не занимайся сексом, потому что тогда ты забеременеешь, а потом умрешь».
Нам говорили, что аборт — это зло. Так сложилось, что никто из моего класса не забеременел, по крайней мере насколько мне известно, и поэтому мне не довелось видеть, как мучительно сталкиваются абстрактная мораль и биологическая реальность. Мне также повезло быть частью поколения, в котором случаи беременности у девочек-подростков стали редкостью. Я никогда не осмеливалась обратиться к врачу, чтобы обсудить контрацепцию, так что в моих первых серьезных отношениях с парнем мы практиковали метод прерванного полового акта большую часть года. Как ни странно, это сработало. Я либо совершенно бесплодна, либо на редкость удачлива.
Все это означало, что мне не пришлось разбираться с моим личным отношением к аборту. В какой-то степени это до сих пор так. Если бы я забеременела сейчас, имея ипотеку и стабильные отношения, могла бы я принять это как что-то «предназначенное судьбой»? Или я бы обнаружила, что совершенно не склонна сильнее хотеть ребенка только оттого, что у меня наконец есть доказательство, что это возможно?
Как бы то ни было, я благодарна за то, что у меня есть выбор. Ограничение на аборт — это ограничение свободы женщин самостоятельно вершить свою судьбу. В предисловии к своей книге «PRO» американская феминистка Катя Поллитт рассказала, что у ее матери был аборт в 1960 году — до того, как это стало законным в США. «Это значит, что моя мать должна была нарушить закон, чтобы прервать беременность? — пишет она. — Это значит, что Америка сказала: на дворе ХХ век, так что мы позволим тебе голосовать и поступить в колледж, иметь семью и работу... но под всей этой маской нормальной, полной надежд жизни среднего класса в Нью-Йорке скрывается тайная теневая жизнь женщин, которую нужно вести вне закона. Если вы заболеете, умрете или вас схватит полиция, только вы будете виновны в этом, потому что настоящий смысл вашего пребывания на земле, — это производить детей, и вы уклоняетесь от своего призвания на собственный страх и риск».
Даже у тех, кто никогда не задумывался об аборте, само существование и законность этой процедуры меняют отношение к собственному телу. Поллитт пишет, что прецедентное решение в деле Ро против Уэйда, 1973 года, которое либерализовало американские законы об абортах, «дало женщинам своего рода экзистенциальную свободу, которая не всегда приятна, а иногда крайне болезненна, но стала частью женской сути». Опять мы видим трудную правду феминизма: он может сделать тебя свободной, но это приносит свои тревоги. Я думаю, что наблюдение Поллитт приложимо к идее деторождения в более общем смысле. Я часами мучилась вопросом, которым не задавались женщины предыдущих поколений. Быть ответственными за собственное счастье, как ни странно, довольно обременительно.
Недавние кампании начали ясно проговаривать, что означает запрет на аборт: это принудительная беременность. Это значит, что у женщины нет права голоса в биологическом процессе, который радикально меняет ее тело.
Во время беременности у женщины может вырасти размер ноги благодаря гормонам, которые облегчают роды. Постоянно изменяются ткани грудных желез. Уровень pH во влагалище меняется, увеличивая вероятность появления молочницы. Кровь переносит больше тромбообразующих веществ, что увеличивает риск тромбоза глубоких вен. Если женщина не прыгает с парашютом с небоскреба или не обезвреживает наземные мины, то роды — самое опасное предприятие, на которое она идет добровольно. По данным Всемирной организации здравоохранения, ежедневно во всем мире во время родов умирают 830 женщин. Фактически риски беременности и родов служат единственным оправданием для легального аборта в Британии. Акт 1967 года разрешает двум врачам подписать направление на аборт, если они согласны с тем, что «продолжение беременности повлечет за собой риск для жизни беременной женщины, куда больший, чем риск прерывания беременности». В стране, где аборт легален, прервать беременность всегда менее рискованно, чем выносить ребенка.
До недавнего времени в Британии существовал негласный консенсус. Да, нынешние законы являются странными и устаревшими. Но не нужно с ними спорить, потому что возобновление дебатов может быть опасно. В 2015 году член консервативной партии парламента Фиона Брюс сделала попытку прояснить, что аборты по причине пола ребенка являются незаконными, сославшись на широко распространенные в таких странах, как Индия и Китай, аборты плодов женского пола на малых сроках. Депутаты-феминистки усмотрели в этом попытку запретить аборты в целом. Бывшая депутат парламента Сара Волластон, в то время депутат от тори, отметила, что нет никаких доказательств того, что аборты младенцев определенного пола в Великобритании являются «систематической практикой». Изменить закон значило бы возбудить подозрение, что женщины — представительницы этнических меньшинств нуждаются в абортах. Их выбор можно поставить под сомнение, тогда как выбор белой женщины — нет. Какая женщина, столкнувшись с принуждением, доверится врачу и расскажет, что на нее оказывают давление, чтобы она добилась прерывания беременности? Примириться с этим принципом трудно. Но женщины заслуживают возможности сделать аборт даже тогда, когда мы не согласны с доводами, которые они приводят.
_________________________________________________
*Сторонники этой системы говорят, что участие двух врачей действует как гарантия. Я более склонна рассматривать это как карательное бюрократическое препятствие, призванное усложнить доступ к легальному аборту. Тем более что политики, выступающие против абортов в США, используют аналогичную тактику, например требуют проведения ультразвука или обязательной консультации врача, чтобы уклониться от предоставления услуг.