Борис Стругацкий: Кто высосал нашу нефть?
— Что Вы испытываете, когда Ваши предсказания сбываются? Ведь очень многое происходит именно так, как Вы описывали.
— Это все случайные или кажущиеся совпадения. Серьезно говоря, мы сделали только одно небанальное предсказание: я имею в виду Мир Потребления, который мы описали в романе «Хищные вещи века» в 1965 году. Мы-то думали, что пишем антиутопию, а оказалось — предсказание.
— Какие проблемы будут волновать человечество через 50 лет?
— «Кто высосал нашу нефть и украл, черт возьми, всю нашу пресную воду?»
— Второй вопрос от моей мамы-историка: ожидали ли Вы крах советского строя в 80-е годы прошлого века?
— Я уверен был, что так и умру в «застое», в Империи Лжи и всеобщего дефицита. Я был уверен, что эта система неодолимо стабильна и разрушить ее можно только ударом извне, а это означало войну и превращение болота в кровавую топь, «не надо, не хочу, лучше уж пусть все остается как есть». Теперь нас явно тащат обратно в застой, а надежда на то, что «трагедия истории повторяется в виде фарса», не утешает: фарс у нас уже был. А что такое фарс в квадрате, я не знаю.
— Какого из героев Ваших книг Вы писали с себя?
— Каждый из наших героев (как это всегда водится у профессионалов) несет в себе отдельные черточки авторов. Но вот герой «Хромой судьбы» писатель Сорокин — это на 90% АНС. А герой «Миллиарда лет...» астроном Малянов — на 90% БНС. Во всяком случае задумывалось это именно так.
— Одна из моих любимых книг — «Град обреченный». Устами своего героя Изи Кацмана авторы философствуют на тему смысла жизни, рассуждают о культуре, цивилизации... Изменились ли взгляды Бориса Натановича с тех пор? Если да, то в чем?
— Хотел бы подчеркнуть, что «философия» Изи Кацмана, его идеология Храма Культуры вовсе не являются философией и идеологией главного героя романа, и тем более их не разделяют сами авторы. Для них теория Храма Культуры слишком элитарна. Она красива, не спорю, внутренне непротиворечива, благородна, если угодно, но это теория малого меньшинства, она недоступна (бесполезна?) миллионам, она оставляет за своими пределами практически все человечество. Может быть, конечно, человечество только того и достойно, но смириться с этой мыслью трудно и как-то безнадежно. Поэтому наш герой и говорит: нет, это тоже не мое. И остается без идеологической опоры под ногами. Вместе с авторами. И до сегодняшнего дня.
— Может ли вспомнить писатель такие моменты в своей жизни, которые поражали даже его «фантастическое воображение», моменты «пикового» опыта, озарения?
— Нет. Ничего «красивого», ничего такого уж экзотического в моей жизни не было. Были короткие минуты счастья, когда удавалось задуманное или вдруг беда проходила стороной. Но ничего «пикового» и никаких «озарений» не случалось.
— Какой роман, или герой романа, наиболее полно отражает мысли и чувства автора, его отношение к жизни и поиску ее смысла?
— Какого-то ОДНОГО героя выбрать трудно. Может быть, Малянов из «Миллиарда лет...»?
— Есть ли у великого фантаста любимый писатель?
— И не один! Начнем с Булгакова и далее по алфавиту до Яна. Любимый писатель — это тот, кого сегодня, сейчас, вдруг захотелось перечитать.
— Что для Бориса Стругацкого любовь?
— Дружба, любовь и работа — три кита, на которых стоит человеческое счастье и без которых всякое существование неполноценно.
— Вопрос моей дочери Анастасии: какой у Вас был самый прекрасный момент в жизни?
— Это было в далеком блокадном детстве, когда я увидел маму, которую увидеть уже не надеялся. Долго рассказывать. Почитайте роман С. Витицкого «Поиск предназначения».
— Трудно ли Вам быть богом?
— Нет. Я просто не знаю, что это такое.
— Считаете ли Вы, что для Ваших произведений в принципе возможен кинематографический эквивалент. Если да, то какая из экранизаций Ваших произведений вас устраивает более всего и почему? Или, возможно, Вы хотели бы, чтобы ваши книги оставили в покое и не снимали по ним фильмов?
— «Кинематографический эквивалент» возможен почти всегда, по-моему. Во всяком случае, если речь идет о текстах АБС, то мне всегда казалось, что это готовые сценарии. (Режиссеры, впрочем, имеют по этому поводу иное мнение.) Если говорить собственно об экранизациях, то лучше всего получилось у Федора Бондарчука — я имею в виду фильм «Обитаемый остров». Экранизация точная, бережная, сохранившая дух романа (в особенности первая часть). Всегда бы так. И все бы. Всегда и у всех как-то не получается. Но я вовсе не хочу, чтобы наши «книги оставили в покое»! Наоборот! Во-первых, это интересно, а во-вторых, платят!
— Борис Натанович, о фильме «Обитаемый остров» Вы выразились так: «Фильм понравился, считаю его удачей режиссера. Картина снята очень близко к тексту». А о «Сталкере» Тарковского: «Мы работали с гением». Вы действительно довольны экранизацией Федора Бондарчука или «...картина снята очень близко к тексту»? (Еще несколько членов клуба задавали приблизительно тот же вопрос.)
— Право, мне трудно добавить что-либо к тому, что я уже сказал. Тарковский снял гениальный «фильм по мотивам». У Бондарчука получилась лучшая из всех экранизаций по произведениям Стругацких. Два очень разных режиссера поставили перед собою две совершенно разные творческие задачи, и оба добились успеха — на радость зрителям, тоже очень разным.
— Вы отлично ловите настроение безвыходности, замкнутости застойного периода. Как Вы описали бы сегодняшний zeitgeist — дух времени? И кто из современных авторов его описывает лучше других?
— Я, мягко выражаясь, не блестяще знаю современную литературу. Но впечатление такое, что ни Солженицына нового, ни Трифонова у нас пока не появилось. Может быть, впрочем, все дело в том, что по-прежнему (уже лет 20) «жить интереснее, чем читать»?
— Почему, на Ваш взгляд, Ходорковский сидит в тюрьме и каким Вам видится его будущее?
— Посадили МБХ прежде всего «в назидание и для примера». Строилась властная вертикаль, и надобно было обрубить лишнее, построить всех в колонну по одному, дабы никому повадно не было строить параллельные вертикали (в ущерб и поношение главной). Одна цель, один путь, одна власть. Что и было реализовано. Почему именно МБХ, а не кто-нибудь еще? Может быть, потому, что он самый яркий, самый многообещающий, самый умелый. А может быть, просто потому, что где-то кому-то что-то не то сказал. Не в этом суть. «Пуля дырочку найдет». И будет он теперь сидеть до тех пор, пока не сломается. А поскольку он не сломается никогда, сидеть он будет до следующей перестройки. Дай Бог ему выдержки и здоровья.
— Меня не покидает ощущение, что мы сегодня все находимся в этой сталкеровской Зоне, очень все похоже. Вроде бы все хорошо, но нас ждут постоянные ловушки, и, конечно, для того чтобы пройти этот пусть через Зону до конца, нужно обладать удивительной интуицией. Согласитесь ли вы с моим ощущением?
— Откровенно говоря, нет. В Зоне, в которой мы все пребываем, действительно неожиданные и внезапные ловушки крайне редки. Все поддается расчету, практически все предугадывается и требует вполне заурядной интуиции. Другое дело, что нам зачастую не хочется верить этой интуиции, хочется надеяться на лучшее, и мы горько разочаровываемся, когда «все получается как всегда». Так что ловушки подстерегают нас не столько в Зоне, сколько в мире наших собственных оптимистических представлений.
— Насколько современная путинская Россия похожа на «Обитаемый остров»?
— Путинская Россия, на мой взгляд, более всего напоминает пресловутую Россию 13-го года. Саракш все-таки покруче будет! На «Обитаемый остров» наша Россия сегодня похожа разве что Останкинской башней и семейством бесчисленных ТВ-ретрансляторов. (Юлечка! Пользуюсь случаем выразить восхищение Вашими последними книжками и — особо — Вашей программой на «Эхе Москвы».)
— Только фантаст может ответить на вопрос: кто будет президентом в 2012 году?
— По-моему, ответить на этот вопрос может всякий, кому не лень. Ответить на него ПРАВИЛЬНО — вот задача. И у фантаста здесь шансов ничуть не больше, чем у любого специального корреспондента. Собственно, выбор невелик. Путин или Медведев. Медведев или Путин. Будем оптимистами.
— Знакомы ли Вам среди ныне живущих людей те, кого можно отнести к разряду знающих и мудрых? Назовите, пожалуйста.
— Боюсь, эти имена Вам ничего не скажут. А среди известных и знаменитых есть знающие и даже — много знающие, но совсем нет мудрых.
— Что в сегодняшнем дне кажется Вам непреодолимо страшным?
— Любой страх преодолим. Но страшнее потери близких и любимых нет ничего.
— О чем Вы изменили свое мнение за последний год?
— Не помню. Наверное, ни о чем не менял. С какой стати?
— Испытывали Вы страх перед жизнью?
— Слава богу, нет. Хотя всегда понимал, что это — главная из всех неизлечимых и смертельных болезней.
— Борхес, когда ему было 85 лет, написал:
«Если бы я мог прожить жизнь еще раз,
В ней я бы постарался чаще ошибаться.
Я бы не стремился быть таким совершенным и смотрел бы на все проще.
Я сумел бы оказаться глупее, чем получилось,
И лишь очень немногое принимал бы всерьез.
Я бы не был таким чистюлей,
Я рисковал бы больше,
Путешествовал бы чаще,
Наблюдал бы больше закатов,
Взошел бы на больше гор,
Переплыл бы больше рек...»
А чтобы Вы сделали, если бы смогли прожить жизнь еще раз?
— Вряд ли я что-нибудь существенное поменял бы в том, что было. Я человек спокойный, домашний, «о подвигах, о доблести, о славе» никогда не мечтал, «не рвался грудью в капитаны, но и не полз в ассесора»... Наверное, больше занимался бы наукой и меньше — филателией.
— Назовите, пожалуйста, три любимых марки (или серии) из Вашей коллекции и расскажите о них что-нибудь интересное.
— И не подумаю. Я не собираю марки. Я собираю «Почту РСФСР» (1917—1923). Это конверты, открытки, бандероли, прошедшие почту. Подозреваю, для постороннего человека ничего «интересного» в них нет и быть не может.
— Борис Натанович, какие 10 (или не 10) книг Вы включили бы в обязательную школьную программу?
— Включать книгу в нашу нынешнюю школьную программу — это самый верный способ отвратить от нее подростка на всю оставшуюся жизнь. «Войну и мир» я в свое время спас для себя только потому, что прочитал ее до того, как начал «проходить». А вот Тургенева спасти не успел. И я уверен, что прежде всего надо научить ребят получать удовольствие от чтения, приучить их к тому, что интереснее чтения ничего на свете нет, — сильно подозреваю, что в этом и состоит Главная задача школьной «литературы» и вообще школы. Десять «отборных» книг (без которых нельзя) я предлагать не стал бы, а вот десять авторов «первого ряда» рекомендую с наслаждением: Пушкин (проза!), Гоголь, Лев Толстой, Салтыков-Щедрин, Чехов, Булгаков, Тынянов, Ильф-Петров, Трифонов, Солженицын. (Хотя «грамотнее» было бы начинать с А. Беляева, Дюма-отца и Стивенсона — впрочем, это решать методистам.)
— Не могли бы Вы назвать top three фантастов всех времен и народов.
— Свифт. Уэллс. Бредбери.
— Кого из современных зарубежных фантастов Вы бы посоветовали прочесть? Как Вы относитесь к творчеству Дугласа Адамса?
— Вот уже много лет я совсем не читаю иностранщины — нет времени, да и особого желания тоже. Извините.
— О чем Вы сейчас думаете?
— Без комментариев. Еще обижу кого-нибудь ненароком.
— О чем бы Вы написали книгу сейчас?
— Увы, книгу мне сейчас не потянуть. Ни о чем. Еле-еле хватает на публицистику.
— Меня очень интересует: над чем Вы сейчас работаете и каковы Ваши творческие планы?
— Я не работаю, я лечусь. И все мои планы имеют почти исключительно медицинский аспект.
— Понимаете ли Вы сами, какую роль сыграли в становлении целого поколения? Стругацких не просто читали, но и говорили словами и словечками из их книг.
— Эта точка зрения мне известна. Слышать (читать) такое всегда приятно, но верить в это трудно. Я не сторонник сколько-нибудь серьезного влияния литературы на мировоззрение и воспитание. Кроме того, не могу не отметить, что мое, например, поколение «говорило словами и словечками» из «Золотого теленка», но я вовсе не считаю, что Ильф и Петров это поколение воспитали.
— Я, как и все мое поколение, вырос на Ваших книгах и еще подростком понимал, что за серыми приходят черные, и всю жизнь уважал «Байкал». Знакомы ли Вы с идеями Лефевра, изложенными в «Космическом разуме» (Cosmic Subject) и книгой Ray Kurzweil The Singularity Is Near? Что Вы по этому поводу думаете?
— Ничего. Я практически не читаю по-английски. Так, на уровне юзера-чайника.
— Согласны ли Вы с тем, что основная цель жизни — сделать все, чтобы сохранить жизнь во Вселенной и Вселенную? (Я обещал Яковлеву написать на эту тему эссе в «Снобе».)
— Не знаю и никогда не знал ни одного человека, преследующего такую цель. Я не представляю даже, как можно осознанно и трезво такую цель перед собою ставить. Или Вы имеете в виду Смысл Существования Человечества? Вряд ли такой смысл вообще существует. «Основная цель Природы — создание Разума и его вершины: рюмки коньяка с ломтиком засахаренного лимона». Смысл существования — это вообще очень индивидуальная штука, и, как правило, он не алгоритмизуем и даже не формулируем. И хорошо: слишком велик риск превратиться в фанатика или даже маньяка.
— Согласитесь ли Вы с тем, что у религии есть (среди прочих достоинств) tit и что верующие (как, впрочем, и любители фантастики) — первые кандидаты на воскрешение, так как они к этому более морально и эмоционально готовы, так как в это верят и этого ждут? :) (Для все прочих это может оказаться сильным шоком.)
— Я уверен, что воскрешение оказалось бы «сильным шоком» для любого нормального человека. Впрочем, шоком скорее приятным, разве нет?