Обзор: Париж

*

Апрель в большинстве стран Европы начинается с фарса. В России – первоапрельской шуткой, у французов – апрельской рыбой. Бумажную рыбу вешают на спину жертве, и она, жертва, так и ходит с ней целый день на радость окружающим. Весь апрель прошел под знаком этой рыбины. То ли фарс, то ли форс-мажорные обстоятельства... В начале месяца работники фабрики 3М заперли в кабинете своего генерального директора в знак протеста против кризиса и, соответственно, увольнений. Испуганные политики стали выступать с оправданиями этого метода защиты прав трудящихся. Мол, а что остается делать бедному работяге?.. Обрадованные, что нашли поддержку не только в своих кругах, но и у политической элиты, работяги стали отлавливать своих начальников и, заперев их под замок, выдвигать расплывчатое требование: пусть выслушают наш гнев! Рассерженный президент республики согласился принять делегацию возмущенного разума, подчеркнув при этом, что осуждает насильственные методы. «Ах, он еще и осуждает! – закричал возмущенный разум. – Ну так мы тогда к нему не пойдем». Как результат – объявления об очередных незаконных помещениях под замок патроната стали такими же частыми, как рекламные паузы на телевидении. Прогрессивно мыслящая элита не видит в этом ничего, кроме обыкновенного отчаяния простых граждан, борющихся за свои права. Ведь никому еще зубов не выбили! Правда, когда раскачивали такси, в котором ехал Франсуа-Анри Пино, и кричали: «А ну выйди! Надо поговорить», – я подумала, что первые зубы сейчас полетят. Пока, к счастью, побили только машину. А я про себя отметила, что Пино ехал не в лимузине с шофером, а в такси, как простой ситуаен, но в эти подробности сейчас уже никто не вникает. Все захвачены следующим скандалом.

**

Его инициатором стала женщина, которой я искренне восхищаюсь уже много лет. Ее зовут Ева Жоли. Она судья. И ненавидят ее, по-моему, все французы: правые и левые, артисты и бухгалтеры. Она была первой и, наверное, последней женщиной, замахнувшейся на сильных мира сего. Замахнувшейся и сразившей наповал. Кому-то пришлось заплатить огромные штрафы, кто-то расплатился своей карьерой и репутацией, а кто-то до сих пор мотает срок в тюрьме. Среди ее жертв нефтяная компания Elf, министр и предприниматель Бернар Тапи, банк Credit Lyonnais, министр иностранных дел Ролан Дюма и его любовница Кристин Девье-Жонкур. Много еще разного важного народу прошло через бюро знаменитой судьи. Как кегли, полетели эти граждане от шара Евы Прекрасной (Жоли – «красивая» в переводе с французского). Они кричали, что она истеричка, что психически тяжелобольная, на нее устраивались покушения, ее муж пытался покончить с собой, но она шла по прямой, сметая со своего пути весь мусор коррупции. Наведя хотя бы видимость порядка во Франции, она отправилась в Исландию – вернуть сто миллиардов долларов, улетучившихся из этой разорившейся страны во время первых месяцев кризиса. «Ты с ума сошла! Тебе окончательно надоело жить!» – возмущались близкие. Нет, это же банкротство века! В свои шестьдесят пять лет Ева абсолютно счастлива, что может свой опыт войны с французскими политиками посвятить борьбе с мировой коррупцией. Мало ей покушений. Как апрельский гром, прогремел выход ее первой книги «Обыкновенные герои». Ева решила поделиться с общественностью методами работы с мировой мафией и коррупцией. Она не верит никакому официальному органу. Коррумпированы совершенно все, считает она. На все крупные организации есть у Евы компромат. Вместе с выходом в апреле книги, Ева решила стать европейским депутатом и начала предвыборную кампанию. Да здравствует Ева!

***

Еще один апрельский скандал – выход книги Клары Рохас. Она была правой рукой, руководителем предвыборной кампании и просто подругой Ингрид Бетанкур – самой знаменитой французской заложницы в Колумбии. Прошлым летом французы все каникулы провели у телевизора, ожидая развязки трагикомедии, разыгранной Саркози, сделавшим из освобождения Ингрид приоритет своей внешней политики. Несколько раз посылал за ней военные самолеты, уверяя, что договорился с террористами, но самолеты пустыми возвращались домой. Когда члены ФАРК все-таки освободили Ингрид, вся Франция встречала ее цветами и слезами счастья. Потом в Америке вышла книга, в которой два «однокашника» француженки по заключению рассказали, что национальная героиня была, по сути, редкой эгоисткой и эксплуататором. Но американцам тогда не поверили. И вот самая верная ее соратница обрушила на Париж свой монолог о годах, проведенных ею в совместном заточении с кандидатом в президенты Колумбии. От ужаса город погрузился в неловкое молчание. В книге приводится много душераздирающих подробностей: и то, как Бетанкур узурпировала выданное в коллективное пользование всем заложникам радио, и как забирала себе все книги, и как отнимала у заключенных еду! Однажды, вспоминает Рохас, колумбийцы разрешили двум женщинам написать письма своим близким. По непонятным причинам им выдали на двоих только один лист бумаги и предложили написать записки с той и другой стороны. Получив письмо от Ингрид, ее семья не посчитала нужным ни передать послание семье Рохас, ни даже просто сообщить о самом его факте. Видимо, эгоцентризм – семейная особенность Бетанкуров. Колумбийцы-захватчики иногда уговаривали Ингрид быть помягче с собратьями по несчастью. Что уж тут скажешь? Выводы из книги Рохас делать довольно опасно. Хотелось бы дождаться комментария или хоть какого-то ответа Бетанкур. Но символично, что эти разоблачения недавней героини Франции пришлись опять на время апрельских баталий.

В их нервный контекст удачно вписалась фотовыставка «Споры», ставшая, на мой взгляд, одним из главных культурных событий Парижа прошедшего месяца. Около восьмидесяти фотографий и более ста тысяч посетителей. О «Спорах» говорят все, но так оно и должно быть. Все фотографии отобраны потому, что стали объектом самых крупных дискуссий со времен создания фотографии до наших дней. Среди них есть документальное изображение Холокоста и изнасилованных во время погромов в Львове женщин, отрезанных голов испанских солдат и последнего мгновения жизни Бисмарка. Тут же висят «Христос в моче и крови» Серрано, зоофильский портрет Анджелины Джоли Лашапеля, автопортрет Роберта Мэпплторпа с плетью, засунутой в анальное отверстие по самое не хочу. Что рядом с этим делает снимок агонии колумбийской девочки Омайры, снятой Франком Фурнье, которую не смогла спасти от завала ни одна армия спасения в мире?

****     

Я никогда не плакала в кино и тем более на выставках. Но около фотографии Кевина Картера я зарыдала в голос. «Гриф, ожидающий смерти ребенка» – так называется фотография. Когда в 1995 году Картер уезжал в Судан на репортажные съемки, он был уже одним из самых опытных фотографов в мире. Южноафриканец, он знал континент и привык снимать в условиях войны. В Судане он делает серию репортажей о гражданской войне и голоде, который обрушился на население, когда правительство отказалось от международной помощи. Он снимает измученных и умирающих от голода людей. Взгляд его падает на девочку. Едва двухлетка, она ползет по пыли, голая, не в состоянии поднять головы. За ней, не отставая, так же медленно следует гриф. Он терпеливо ждет, когда девочка испустит последний вздох. Картер начинает фотографировать, понимая, что снимок станет символом страшной войны. Потом он встает, отгоняет стервятника и что есть сил бежит прочь, сам не зная куда. Он пробежал много километров, пока не упал на землю и не разрыдался. Фотография была опубликована в New York Times. Она действительно становится символом. После публикации редакцию забрасывают письмами. Все хотят знать, что стало с девочкой. Редакция публикует коммюнике о том, что фотограф не знает, осталась ли она жива. С этого момента жизнь Картера пошла вспять. Возникает полемика, почему он не помог ребенку. Картер получает премию Пулитцера за свой невыносимый по тяжести снимок. Через два месяца после церемонии награждения он покончил с собой, поставив своей смертью вопрос всем ремесленникам от фотографии: где граница между профессиональным долгом и долгом моральным? Выставка, напомню, называется «Споры», а спор – суть сомнение. Значит, под сомнение ставится весь ряд представленных фотографий.

В сущности, если вдуматься, вся наша жизнь и есть этот бесконечный спор с самими собой, с нашей совестью, с нашим прошлым. Спор, который не прерывается даже на священное для всех французов время djeuner или летних ваканций. Впрочем, наверное, это тема для следующего парижского обзора.С