Новый блогер: жена астронавта и его «личный психолог»
Хочу представить вам нашу замечательную подписчицу — Лену Кларк Де Винне. Лена психолог и жена бельгийского астронавта Франка Де Винне, который 15 раз в сутки пролетает у нее над головой на высоте 400 километров. Они часто говорят по телефону.
Полугодовой полет — это в некотором роде марафон. Мы стараемся жить сейчас максимально приближенно к тому, как мы живем на Земле. Когда Франк тренировался в Хьюстоне (там проходила его предполетная подготовка), по выходным мы просто открывали линию скайпа и каждый занимался своими делами, как будто мы были вместе дома. С Международной космической станцией на открытой линии не повисишь. Такая связь занимает руки и время от времени прерывается. Поэтому Франк пытается мне позвонить хотя бы перед сном.
На этот раз телефон зазвонил, когда я сидела в офисе своей лучшей школьной подруги, которая производит стильную женскую одежду. Я беззвучно копалась в Интернете, а она вела разговор с приехавшей к ним на переговоры поставщицей ткани. Поскольку все участники разговора были женщины, разговор плавно, неформально и регулярно сбивался на типичную повестку дня всемирного слета женщин.
Пункт первый: носить нечего (как будто мы не у производителя одежды сидим); пункт второй: все мужики — сволочи; пункт третий: разное. Общение было столь свободным и неформальным, что я время от времени вставляла какие-то, на мой взгляд, вполне уместные и даже остроумные ремарки. Судя по реакции поставщика, она решила, что я секретарша с плохими манерами, которая имеет наглость что-то брякать, когда взрослые разговаривают. Так прошло где-то полчаса, пока не зазвонил мой телефон. Я мирно уткнулась в трубку и замурлыкала по-английски, изредка переходя на голландский низким голосом, чтобы не мешать разговорам.
Гостья заинтересованно вскинула брови. «Экая у вас девушка, по-английски разговаривает, как песни поет». Английский язык мне не родной, но близкий. Я очень давно и разнообразно на нем живу. «Так это ей муж из космоса звонит», — мирно пояснила моя Олечка и попробовала вернуть разговор к образцу плотной темной вискозы. Все близкие друзья давно привыкли, что мы с Франком без конца болтаем по телефону при малейшей возможности, когда мы не вместе. Насколько же диаметрально противоположную нормальности и привычке реакцию я получаю, когда с этим аспектом моей жизни сталкиваются незнакомые люди!
Конкретно в вышеописанной ситуации от вискозы пришлось на время полностью отказаться. Громкоговоритель на моем старом мобильнике дал возможность попередавать восторженные приветы и послушать собственный голос, эхом отдающий с борта космической станции. Как минимум до конца дня жизнь явно удалась. Как вы понимаете, к концу телефонного разговора я превратилась из плохо воспитанной секретарши в ужасно интересного собеседника.
Франк говорит, что, когда он зависает под потолком в европейском модуле «Колумбус», это дает ему максимальное расслабление. Насколько же интересно устроена человеческая голова. В космосе ориентация относительна. Человеку НУЖНА концепция пола и потолка, чтобы ориентироваться. Физиологически нет никакой разницы, вдоль какой плоскости повиснуть и расслабленно потянуться. И все же повисание вдоль плоскости, которая символически считается потолком, дает наибольшее расслабление.
После завершения учебы на психолога я еще немножко поучилась быть гипнотерапевтом. Ни на какую клинику и не претендую, но умею проводить спонтанные сеансы легкого расслабления. Франк повис под потолком и замолчал. Явно была моя очередь обеспечивать психологическую поддержку. Это приятно, но есть одна трудность, хорошо знакомая всем Global Russians: разница во времени. Да-да, в космосе ведь тоже другое время.
На станции есть разные технические средства связи. Одно из них — телефон, с которого можно звонить с борта на Землю. Он работает время от времени, когда есть зоны видимости определенных антенн. Телефон поставлен специально для обеспечения психологической поддержки экипажа. Его не используют ни для каких других целей: ни для пиара, ни для работы по программе полета.
Станция живет по Гринвичу. Это зимнее английское время. На четыре часа меньше, чем летом в Москве, на два часа меньше, чем в Европе. Когда Франк бывал в командировках в Хьюстоне, к концу второй недели его отсутствия я совершенно валилась с ног. Да, именно я. Потому что там на семь часов меньше. Я вставала в восемь утра в Европе, шла на работу, приходила домой, что-то там делала. Наступала полночь — пять вечера в Хьюстоне. Начиная с этого времени, а в основном позднее, заканчивался рабочий день у Франка. Рабочий день космонавта на подготовке к полету — это постоянный индивидуальный график тренировок. Нет никакой возможности что-то менять или двигать. Единственный шанс поговорить подольше, чем пару минут на бегу, первый раз наступает по окончании последнего урока в 5-6 вечера по Хьюстону. То есть в полночь — в час по-моему. Так я жила на полторы часовые зоны, когда Франк находился в Хьюстоне.
На станции работа кончается не в шесть вечера, а по окончании ужина и планерки на завтра. После одиннадцати — после двенадцати по Европе. Плюс надо, чтобы в тот момент была видимость именно этих антенн. Часто ее приходится ждать. Я еще ни разу не легла раньше полвторого с момента возвращения домой после старта в начале июня. По счастью появилась возможность перейти на гибкий график работы.
— Медленно вдыхая через нос, почувствуй, как теплеет воздух по мере того, как он наполняет твое тело, — начала я невероятно медленным голосом одну из типичных текстовок индукции в гипноз. Минуты за четыре я очень медленно дошла с расслабления кончиков пальцев ног примерно до реберной клетки.
— Любимая, — перебил меня Франк, — мне очень хочется дослушать историю, но связь прервется через две минуты. Я знаю, ты будешь разочарована, если это произойдет неожиданно.
— ОК, — мгновенно нашла решение я, — и телеграфным текстом огласила весь список оставшихся частей тела, которые необходимо последовательно расслабить для полного завершения сеанса — от грудной клетки и до кончиков пальцев рук.