Исключительно простая теория всего

Перевод - Виктор Голышев

В июне 2007 года на конференцию в Морелии, в Мексике, приехал безработный физик Гаррет Лиси и выступил с двадцатиминутным докладом.

На конференции собрались все крупнейшие специалисты по петлевой квантовой гравитации – теории, которая считалась главной альтернативой господствующей теории струн. В какой-то момент Лиси пришло в голову, что район Морелии подвержен землетрясениям, и если таковое случится, ближайшие двадцать лет наверняка пройдут под знаком теории струн. Лиси такая перспектива совсем не улыбалась.

Он восемь лет не посещал конференций и вообще стеснялся выступать перед публикой. Позже Лиси выяснил, что способен преодолеть свою скованность, читая доклад по бумажке. Но тогда, в Морелии, стараясь совладать с нервами, он совершил ошибку и представил свои идеи в виде вороха уравнений. В аудитории сидел Ли Смолин, один из трех основателей теории петлевой квантовой гравитации, ведущий сотрудник института теоретической физики «Периметр» в Онтарио. Смолин был сильно простужен и сквозь двойной туман – своей болезни и крайне громоздкого изложения Лиси – уловил лишь самые общие контуры идеи. Лиси, похоже, полагал, что сумел найти то, что физики называют теорией всего, – единое математическое описание всех взаимодействий, существующих во вселенной. Теория всего, или единая теория, остается Святым Граалем физики последние сто лет. Даже частичных вкладов в ее разработку достаточно для Нобелевской премии. И вот некто совсем неизвестный утверждал, что, возможно, подобрал ключ к теории целиком.

Четыре месяца спустя, еще раз выслушав идею, Смолин сказал Лиси, что тот построил «одну из самых убедительных моделей объединения». «Есть такая мечта, что в основе физической вселенной должен лежать некий красивый математический каркас, и задача физиков – его обнаружить, – объяснил мне позже Смолин. – Но дело с мечтой обстоит плохо. Когда-то опьяненные ею физики уже давно страдают похмельем. Лиси со своим докладом дал им возможность опохмелиться».

Миф об отшельнике-гении очень живуч. «Знаете, этот вариант, когда перспективный кандидат наук вдруг уходит, усердно и долго думает над чем-то, а потом возвращается с оригинальной, основательно проработанной идеей, – очень существенная, хотя и редкая составляющая прогресса в теоретической физике, – говорит Смолин. – Гаррет Лиси полностью подходит под это описание. Есть, по крайней мере, вероятность того, что он совершил фундаментальный прорыв. Пока же это похоже на рискованный, но красивый удар по воротам с середины поля».

Блестящий аутсайдер, который выпал из научного сообщества, а потом, через много лет, возвращается в озарении и рывком продвигает науку вперед, – действительно важная для физики фигура. Британец Дэвид Дойч, родоначальник теории квантового компьютера, отсутствовал в научном сообществе несколько лет, прежде чем его взгляды получили широкое признание. Джулиан Барбур, чьи идеи способствовали рождению концепции фоновой независимости, покинул университет и больше не возвращался. В двадцати милях от Оксфорда он проповедует свои теории на ферме, куда и стекаются паломники-аспиранты. А самым знаменитым гением-аутсайдером был служащий патентного ведомства Альберт Эйнштейн.

Но Эйнштейн хотя бы раз в неделю посещал дискуссионный клуб в Берне, где продирался через Юма и Пуанкаре. Лиси на момент приезда в Морелию был абсолютно никому не известен. Получив степень в Калифорнийском университете за математическое описание движения воды по коже плывущего дельфина, он выпал не только из научного сообщества, но едва ли не из общества вообще. Почти десять лет он перемещался без всякого плана между островом Мауи, где занимался серфингом, и горами на западе США, где катался на сноуборде. Четыре года назад уговорил свою подругу, художницу Кристел Бараник, переехать к нему в старый автобус, на котором раньше возили лыжников в горах Колорадо. Лиси сам его переоборудовал, организовал доставку на Мауи и установил на берегу. В этом автобусе (без туалета) они прожили год. Время от времени Лиси работал – по большей части инструктором по сноуборду, но в основном старался проводить время, думая о физике. Когда Лиси прибыл в Морелию, это выглядело так, как если бы теоретическая физика и сноубординг объединились, чтобы произвести на свет собственного Сида Финча¹.

Через пять месяцев после Морелии Лиси опубликовал свои идеи в интернете: статья «Исключительно простая теория всего» заняла тридцать одну страницу. Не специалисту ее не понять – статья состоит главным образом из уравнений и проявлений крайней самонадеянности. Физики принялись ее изучать и находили кто грандиозной, а кто весьма странной.

Полвека ученые безуспешно пытаются объединить два описания физического мира: общую теорию относительности, объясняющую поведение очень больших объектов, таких как звезды, и квантовую механику, описывающую поведение малых объектов, таких как элементарные частицы. Каждая из них пользуется своим математическим языком, и найти именно общий язык двух важнейших теорий так и не удается. По мнению большинства физиков, проблема не в том, что вселенная так уж бессвязна, а в том, что чего-то не хватает в их собственных построениях.

Теоретики долго надеялись, что из тупика позволят выбраться экспериментальные данные. Но открытий такого масштаба пока не видно, и никто не знает, можно ли вообще экспериментально проверить некоторые из современных теорий. В особенности это касается теории струн. Привлекательность ее – в первоклассной математике, но в угоду ей теория самым необычным образом искажает реальность. Ее сторонники, например, полагают, что мир имеет десять или одиннадцать измерений (в зависимости от варианта теории), причем дополнительные измерения свернуты в «компактификации», такие малые, что их нельзя наблюдать.

Лиси давно относился к теории струн со скепсисом. В девяностых годах, в бытность аспирантом Калифорнийского университета, он познакомился с новой работой в теории струн – «предположением Малдасены». «Математика была очень интересная, – сказал Лиси. – Но помню, я подумал: а имеет ли это хоть какое-нибудь отношение к физической реальности? Насколько я смог понять, нет». В то время сторонники теории струн становились все влиятельнее, и Лиси понимал, что это сильно сужает его перспективы. «Если двадцать лет сидишь с человеком в одном кабинете и он тебе нравится, и вы с ним друзья, трудно сказать ему, что все его представление об устройстве вселенной в корне неправильно», – объяснил он. Сам Лиси полагал, что теория струн – это «завал».

В списке благодарностей, завершающем статью «Исключительно простая теория всего», первым стоит имя Питера Войта, математика из Колумбийского университета. Лиси и Войт никогда не встречались, общение их ограничилось скудной перепиской по интернету. Но в физике упоминание Войта служит дымовым сигналом, декларацией своей принадлежности к «повстанцам». Войт известен как рьяный и неугомонный противник теории струн. Поблагодарив его, Лиси автоматически вступил в струнные войны. «Возможно, это было не самым дипломатичным поступком», – заметил Войт.

В физике, как и в политике, конкуренция обостряется в голодные времена. «В смысле развития новых теорий наш период, пожалуй, оказался самым медленным за два века», – сказал историк науки Спенсер Уирт. Опубликовав свою статью в период крайней политизированности физики, Лиси оказался в фокусе всеобщего внимания. Его поддержали многие именитые физики, но столь же именитые оппоненты из числа «струнников» сочли, что математика его сомнительна и вообще весь этот эпизод не заслуживает внимания. Когда я спросил о Лиси профессора Дэвида Гросса, нобелевского лауреата и авторитета в теории струн, он сказал, что категорически против того, чтобы «раздувать эту глупую историю».

В семидесятых годах сложился круг физиков, постулировавших, что частицы, о которых нам рассказывали в школе – электроны и другие, – это колебания одномерных открытых или свернутых в петли струн. Теоретики считали, что это представление позволит включить все действующие в природе силы в единую математическую структуру. Течение неуклонно набирало силу, и в 1999 году нобелевский лауреат Стивен Вайнберг из Техасского университета заявил, что теория струн – «единственная игра в городе».

Если бы мы смогли увидеть, что струны действительно существуют, это стало бы лучшим подтверждением теории. Но, согласно ей, частота колебаний струн настолько высока, что нынешняя аппаратура просто не позволяет их обнаружить. Сторонники теории пока не смогли представить свои уравнения в виде гипотезы, доступной проверке. Их аргумент – убедительная стройность математической модели. Иные даже находят ее немыслимо красивой. «Если сложное построение так красиво, надо думать, что оно существует не только ради себя самого, – сказал профессор математики Калифорнийского университета Джон Баез. – Оно должно соответствовать чему-то в физическом мире». Убеждение, что красота – свидетельство истинности, стало распространенным. Но теперь некоторые физики озабочены тем, что математика теории струн решительно оторвалась от реального мира и стала самодовлеющей в своей красивой сложности. А предметом дискуссий в теоретической физике стали до известной степени эстетические категории.

К 2003 году был опубликован целый ряд статей, где доказывалось, что амбиции теории струн могут и не осуществиться: ее уравнения имеют почти бесконечное множество решений. По мнению некоторых, это подрывает теорию. Физика все-таки естественная наука, и за тридцать лет созрело желание доказательств. Но многих физиков эта критика не убеждает, и теория струн не утратила обаяния. «В теории струн по-прежнему много привлекательного, и у нее нет альтернатив, – сказал тот же Вайнберг. – Впрочем, альтернативы все же есть, но они хуже».

В 2006 году дискуссия выплеснулась за границы научного сообщества. Смолин и Войт опубликовали книги с критикой теории струн; их работы широко рецензировались, и газета USA Today сообщила об этих критических выступлениях под заголовком «Висят на струнке?» («Дурных каламбуров не счесть», – вздохнул в разговоре со мной Жак Дистлер, специалист по физике высоких энергий из Техасского университета, еще один поборник теории струн.)

Спор перерос в полемику о том, что значит физика вообще и способна ли она хоть что-то объяснить. Некоторые физики, включая крупного теоретика Леонарда Сасскайнда, пришли к выводу, что наша вселенная – лишь крохотный уголок невообразимо огромной мегавселенной, содержащей почти бесконечное множество вселенных, причем в каждой действуют свои законы. В таком контексте традиционные поиски теории всего выглядят едва ли не чудачеством.

Позиция Лиси принципиально иная. Он все еще верит в достоверность науки. «Во всем этом есть смысл только в том случае, – говорит он, – если вселенная красива, проста и изящна».

Прошлую зиму лиси провел в городке Инклайн Вилледж на северном берегу озера Тахо в Неваде. Приятель бесплатно предоставил ему свой дом. С террасы между соснами был виден серебряный кусочек озера. Три-четыре дня в неделю Лиси катался на сноуборде с соседней Горы роз, где сезонный абонемент стоит 333 доллара – сравнительно дешево. Во второй половине дня и в выходные, когда на склонах полно народу, он обдумывал свою теорию, обычно сидя в шезлонге, застеленном полотенцем. Часто в нескольких шагах от него стояла перед мольбертом Кристел Бараник. Лиси привык к странному ритму курорта: разгулу богатства по выходным несколько раз в сезон и тихому безлюдью в остальное время.

Любовь к вольному воздуху для Лиси скорее необходимость, полезная привычка, помогающая сохранять ясность мысли, чем поиск приключений. Он может целый сезон кататься по одним и тем же склонам или по волнам на одном и том же пляже. Если он встречает более способного, как ему кажется, физика своих лет, то говорит себе, что зато сильнее в серфинге. Если серфер сильнее его, он думает: «а я больше смыслю в уравнениях».

Когда Лиси, оставив затворничество, стал встречаться с физиками, он произвел на них большое впечатление именно как личность: всегда готов посмеяться над собой, ироничен и нисколько не отшельник. «Огромная уверенность в себе и при этом отсутствие завышенных претензий и пафоса – верный признак человека, который хорошо знает, что делает», – сказал о нем Смолин. Лиси коренаст, моложав; бритой головой и красивым, тяжеловатым лицом он чем-то напоминает знаменитого повара Тома Колликио. Он большой поклонник теста Майерс-Бриггс и считает, что тип его личности определен совершенно правильно: интроверсия, интуиция, мышление, восприятие. Индивидуалист, он без почтения относится к любым условностям и авторитетам. Убежденный атеист. Обожает каламбуры. Наркотиков не употребляет, даже спиртного: алкоголь для него «вроде яда». Принципиально посещает постхипповый фестиваль радикального самовыражения Burning Man. Хотя на Мауи и на озеро Тахо возвращается регулярно, круг его знакомых и там и там узок. В ту субботу, когда я посетил его, Лиси и Бараник собирались на вечеринку в Рино, за сорок миль. Его пригласил человек, с которым он познакомился на лыжном подъемнике. Гаррет и Кристел наряжались кроликами. Но чаще они сидят вечерами дома и стряпают. Иногда смотрят кассеты с английским научно-фантастическим сериалом «Доктор Кто», любят настольные игры. При встрече с ним удивляешься: почему человек, столь легкий в общении и явно получающий удовольствие от компании, так решительно себя изолировал?

Закончив магистратуру, он думал заняться спинорными полями – описаниями частиц, для которых обычно используется алгебраический аппарат. Лиси хотел попробовать подход геометрический. Но программы постдоктората, отвечавшей его интересам, не нашлось. Он считает, что так вышло отчасти по идеологическим причинам: вокруг были одни струнники. Лиси подумал было искать работу вне физики и пошел наниматься в консалтинговую фирму Маккинси, но ему предложили место в Лос-Анджелесе, а он этот город не любит. И тогда он стал отщепенцем.

Его отец, адвокат, бывший пилот-истребитель, и мачеха (мать умерла, когда он был младенцем) тревожились. Хотя поначалу добровольное изгнание было скорее условным: если бы Маккинси предложила ему работу в Сан-Франциско, он, возможно, согласился бы. Но через полгода он перебрался на Гавайи и дешево снял жилье на территории школы Сэдбери, практикующей свободную систему обучения. Какое-то время занимался с учеником, который хотел постичь физику бейсбола.

Лиси думал, что больше не вернется в академическую науку. «Там один принцип: публикуйся или сдохни, – сказал он, – и я решил, что лучше сдохну». Он привык работать в публичных библиотеках или в свободной комнате дома – когда у него бывал дом. Ему случалось жить в особняках на лыжных курортах Колорадо в качестве сторожа. Иногда он ставил палатку во дворе у какого-нибудь приятеля. И всегда считал, что «мозги не дадут умереть с голоду». Хотя и процветанием это вряд ли назовешь.

С наукой все тоже обстояло негладко. «Девяносто пять процентов времени фактически тратилось впустую, – говорит Лиси. – Если бы я работал в университете, кто-нибудь из коллег сказал бы: "Это направление тупиковое. Другие уже пробовали – оно никуда не ведет". А меня никто не мог предостеречь». У него уходили недели на поиски удобного места для работы и месяцы – на проекты, которые он потом отправлял в корзину. Порой он сам себе казался сумасшедшим – когда бродил по причалу в Санта-Монике и бормотал формулы.

Но постепенно лиси пришел к убеждению, что у изоляции есть свои преимущества и, возможно, она увеличивает его шансы достигнуть чего-то значительного. Университетская физика не способствует работе над фундаментальными проблемами в молодом возрасте – во-первых, из-за необходимости публиковаться, чтобы получить постоянную преподавательскую должность, во-вторых, потому, что в этом усматривают нахальство: молодо-зелено.

В 2002-м, через три года после магистратуры Лиси опубликовал в интернете статью. В ней он попытался описать спинорные поля геометрически – при помощи Клиффордова расслоения. Этот математический аппарат был разработан ученым викторианских времен Уильямом Кингдоном Клиффордом, который еще писал детские сказки о феях. (Сегодня его формулы широко используются в компьютерной графике.) Статья большого интереса не вызвала. Но Лиси чувствовал, что стоит на пороге чего-то более крупного.

Он подумал: а нельзя ли применить этот аппарат к описанию сильного, слабого и электромагнитного взаимодействий? Предприятие могло показаться странным: все равно что перевести конституцию США на эсперанто в надежде, что перевод прольет новый свет на законы. Но Лиси увидел перспективу. Он заинтересовался геометрическим описанием гравитации, которое тридцать лет назад сформулировали Макдауэлл и Мансури. Их описание хорошо сочеталось с Клиффордовым расслоением. Возникали как будто бы соответствия: частицы и взаимодействия, прежде казавшиеся совершенно разнородными, аккуратно укладывались в алгебру Клиффорда. Однако Лиси уже понимал, что двигаться нужно быстрее: если он еще и оставался ученым, то молодым уже точно не был. И должен был спешить.

В 2005 году, когда Лиси опубликовал в интернете вторую статью о Клиффордовом расслоении, подступила нищета, и Бараник заговорила о том, что, пожалуй, ему стоило бы наняться преподавателем физики в местный колледж. Статья вновь не привлекла особого внимания. Но благодаря ей он получил грант от некоммерческой группы, спонсировавшей фундаментальные исследования в физике, – двухлетнее финансирование по 38 640 долларов в год. Лиси был рад деньгам, но разочарован результатом работы. Он не смог полностью сформулировать свою теорию. В стандартной физической модели у многих частиц есть родственные, так называемые второе и третье поколения, а в его описание они никак не помещались. Год, по его словам, он «чесал в затылке» и ничего не мог придумать.

Однажды утром, в мае 2007-го, Лиси проснулся рано и сел за свой ноутбук. Бараник еще спала. Он стал просматривать в интернете сайты, посвященные математической физике. И нашел сообщение 1996 года, в котором калифорнийский профессор описывал свойства математических конструкций, которые называются исключительными группами Ли, и среди них группы Е8.

Е8 знаменита в физике. В XIX веке немецкий профессор, францисканец Вильгельм Киллинг классифицировал исключительные группы Ли как способы описания симметрий высших порядков. У круга симметрия первого порядка, у сферы – третьего; Е8 описывает симметрию в пространстве, где симметрия имеет порядок 248. Это можно представить себе (если вообще можно) как плотное и совершенно симметричное облако паутины с тысячами нитей, выходящих из пучков концентрических сфер. Если мелким шрифтом записать уравнения, описывающие такую структуру, они займут площадь Манхэттена. В семидесятых-восьмидесятых годах физики с восторгом ухватились за Е8 и семейство таких групп (важный вариант теории струн тоже опирается именно на Е8). «Это как бриллиант с десятками тысяч граней, – говорит профессор Массачусетского технологического института Бертрам Костант. – Легко прийти к мысли, что полное описание вселенной должно каким-то образом опираться на Е8. Или, другими словами, со стороны природы было бы глупо не использовать Е8».

Лиси стал читать о Е8 и вдруг увидел: группа в точности отвечала той алгебре, которую он выстраивал. Каждому компоненту вселенной находилось свое место в Е8 – каждая частица соответствовала одной из ее симметрий. Это было как если бы бродяга, собиравший плавник на берегу, вдруг обнаружил, что каждая его доска оказалась точной деталью корабля, а теперь отыскался и чертеж.

Лиси был в восторге. «Я дрожал от возбуждения, – рассказывал он. – Надо было успокоиться, обдумать мою алгебраическую конструкцию. А думать невозможно, когда ты в экстазе. Я не бегал по снегу с криками "Эврика!" – ничего такого». К концу дня он окончательно уверился, что напал на теорию всего.

Шесть месяцев разрабатывал он свою идею. Каждому фотону, глюону, слабому бозону, гравитону, хиггсовскому бозону, кварку, нейтрино и электрону – каждой частице в стандартной модели – он нашел соответствующую симметрию в Е8. При этом в Е8 было на двадцать симметрий больше, чем частиц в стандартной модели, – это значило, что какие-то частицы еще предстоит открыть. Теперь на территории Е8 общая теория относительности и физика частиц уже не сидели по разным углам. Лиси построил цельную карту вселенной.

Он рассматривал свою теорию как заявление о том, что физика не абсурдна и доступна воображению. «Всего лишь наши четыре измерения – не десять, не одиннадцать. Никаких струн. Никаких свернутых измерений. Тот мир, какой вы видите».

Впервые после учебы Лиси стал посещать конференции. Он поехал в Мексику, потом, в июле, на конференцию в Исландию, где работала киногруппа документалистов. «Ходил там с беджиком: "Гаррет Лиси, работаю над теорией всего"». Внимания на него не обратили. Проходя мимо киношников, он подумал: «Если бы вы, ребята, знали, на что я замахнулся, вы бы точно захотели со мной поговорить».

В начале девяностых годов ученый из Лос-Аламоса Пол Гинспарг придумал быстрый способ распространять новости об открытиях в физике. Публикация в специальных журналах занимала месяцы. Чтобы как-то ускорить дело, исследователи сами распечатывали статьи и рассылали коллегам по почте. Но процесс все равно был медленным, обходился дорого, а число корреспондентов оставалось ограниченным. Гинспарг создал в интернете базу данных – в 1999 году она получила название arXiv. Модераторы просматривают статьи, распределяют по темам, и этим вмешательство, как правило, ограничивается. Ученые любят arXiv за то, что он избавил их от барьеров и границ – теперь интересные сообщения приходят отовсюду, в том числе из таких стран, как Иран, Индия, Турция.

В последние годы к arXiv обращаются и пишущие о науке журналисты, и просто заинтересованные любители. Некоторые физики завели свои блоги – аудитория в физике и расширилась, и раздробилась. «Я точно знаю, что читают и комментируют блоги и крупные ученые, и старшеклассники, – говорит Войт. – Смущает только, что часто нельзя понять, кто из них кто». Блоги ведущих физиков читают и буйные оппоненты, но большей частью те, кто склонен разделять точку зрения автора. Блог Дистлера привлекает многих энтузиастов-струнников, блог Войта – в основном скептиков. Калифорнийский профессор физики Андреас Албрехт сетует на то, что блоги открыли дорогу популизму и ученое сообщество не может с ним справиться. «Просто нажимают кнопки, – говорит Албрехт. – Есть очень хорошие работы, но масса совсем неряшливых». Иначе говоря, институт рецензирования исчезает, и происходит люмпенизация науки.

Для Гаррета Лиси ситуация оказалась оптимальной. В ноябре прошлого года он поместил свою теорию в arXiv. Сначала она не привлекла особого внимания, хотя кое-кто из струнных теоретиков сразу откликнулся с презрением. Но неделей позже корреспондент журнала New Scientist (редактор его, как выяснилось, заметил Лиси еще в Исландии) напечатал восторженную заметку, процитировав мнение Смолина. Научный редактор интернет-газеты Telegraph немедленно подхватил историю и даже задался вопросом: не новый ли перед нами Эйнштейн? Сотни тысяч читателей, никогда прежде не залезавших в arXiv, скачали статью Лиси. Чем заметнее он становился, тем агрессивнее выражались его оппоненты в интернете. «Каждый старшеклассник, увлекающийся физикой, способен понять, что эта статья – просто нагромождение недоразумений, – писал чешский физик Любош Мотль. – Я такие штуки понимал в четырнадцать лет».

Лиси рассчитывал, что физики заинтересуются его идеей: «Это большее, на что я мог надеяться». Но что теория выйдет за рамки академических обсуждений – этого он не ожидал. О Лиси принялись писать в научных изданиях и журнале Surfer. Научно-популярный Discover вопрошал: «Бродяга-серфер окажется новым Эйнштейном?» и – опять же с подачи Смолина – называл его одним из шести наиболее вероятных кандидатов на этот титул. Особенно им увлеклись французские научные журналисты, хотя некоторые вышедшие во Франции интервью раздражают самого Лиси своей «сюрреалистичностью». Филиал телекомпании Fox сделал о нем передачу – Лиси настоял, чтобы там высказались и его консервативные родители. Пришло приглашение на ночное ток-шоу Jimmy Kimmel Live – он отказался. Зато был приятно удивлен, когда его пригласили выступить на важной междисциплинарной конференции TED в Монтерее. (Куратор TED Крис Андерсон сказал мне: «Его не все понимали, но это было изумительно».) Позже, на коктейле человек, стоявший рядом с Лиси, толкнул свою жену и сказал: «Знаешь, кто это? Гаррет Лиси». Обрадовавшись, что его узнали, Лиси представился. Новым знакомым оказался создатель интернет-аукциона eBay Пьер Омидьяр.

Через несколько дней после того как статья Лиси появилась в arXiv, специалист по теории струн Жак Дистлер решил разобраться с новинкой. Он старался не обращать внимания на шумиху, но это оказалось выше его сил. «Такое впечатление, что большинство комментариев оставляют люди, не читавшие саму статью», – жаловался мне Дистлер.

Он сразу отметил, что Лиси не уточняет, какую именно форму Е8 использует для своей теории. Но это даже не так важно, другой промах был куда серьезнее. Чтобы включить в свою модель второе и третье поколения частиц, Лиси прибег к математическому трюку. В своей статье он и сам признал этот изъян: «Математика типа "махнул рукой"». Решение для второго и третьего поколений он рассматривал как временное – еще продолжая работать над вычислениями. И намеревался затратить на шлифовку ближайшие месяцы.

Но в глазах Дистлера это подрывало теорию до основания. В частной переписке по электронной почте он выяснял у Лиси детали. Лиси рассказал мне, что вопросы были вежливые и заинтересованные и он их только приветствовал: «Моя работа в том теперь и состоит, чтобы попытаться найти ответы на эти вопросы». На своем сайте, однако, Дистлер вел себя не столь лояльно: чем больше он присматривался к теории, тем больше видел принципиальных затруднений. «Не только трех поколений нельзя получить из этой "теории всего", – написал он, – но и одного, по-видимому, получить нельзя».

По мнению Дистлера, большим количеством приверженцев Лиси обязан тому, что некоторые известные противники струнной теории – Смолин и другие – в разговорах с журналистами «впадали в энтузиазм», что и спровоцировало лавину. «Да и романтический образ бродяги-серфера сыграл свою роль», – говорит Дистлер. У многих же струнных теоретиков и вовсе сложилось впечатление, что налицо всеобщая корысть: прессе нужна сенсация, серферу – престиж, а движению антиструнников – свой фронтмен.

Даже среди первых энтузиастов теории Лиси уже появились отступники. «Теперь я убежден, что его теория несостоятельна», – сказал Дэвид Ритц Фикелстайн, почетный профессор физики из Технологического института Джорджии. В свое время он же заявил журналу New Scientist, что из теории Лиси «рождается что-то изумительно красивое».

Остались, конечно, и горячие сторонники, уверенные, что теория охватывает все взаимодействия. И есть, наконец, те, кто придерживается осторожно-оптимистической позиции: пусть даже Лиси не сумеет выправить математику, его новый подход к Е8 может многое прояснить в устройстве вселенной. Профессор Массачусетского технологического института Костант в струнных войнах не участвует. «Колумб тоже ошибался, думая, что он в Индии. Лиси допустил несколько ошибок, но это несущественно по сравнению с тем, что открылась целая страна для исследований, – проводит параллель Костант. – Е8 – это как Северная и Южная Америка вместе с Тихим океаном. Дерзновение Лиси, возможно, открывает перспективу исследований на сто лет вперед».

Смолин, немало способствовавший продвижению идей Лиси, сожалеет, что они были обнародованы раньше, чем полностью оформились. Лиси нужно дать время и место, чтобы он мог уточнить и завершить свою теорию, а самой теории – уделить то внимание, какого она заслуживает, считает Смолин. «Лишь тогда мы поймем, совершил ли Гаррет действительно великое открытие или это была ошибка».

В начале марта лиси поехал в Калифорнийский университет в Дэвисе, чтобы изложить свою теорию на семинаре по квантовой гравитации. Осмотрев университетский городок, он сказал: «Выглядит симпатично. Приезжаешь сюда и думаешь: "А неплохо было бы тут пожить, напитаться знаниями". Многие так и делают, но обычно это студенты. Исследователи все-таки живут под прессом». Но уже через минуту он поправился: «Нет, правда, хорошая жизнь. Иногда мне этого не хватает».

На семинар собрались человек тридцать студентов и преподавателей. Лиси иллюстрировал выступление анимационной диаграммой Е8, где частицы изображались в виде светящихся точек на черном фоне. Не все студенты и профессора были вполне удовлетворены докладом, но разговор шел скорее в дружелюбном тоне. После семинара, когда преподаватели ушли, его окружили студенты. Он рассказывал, как дешево обходилась жизнь на Мауи. У одного студента, высокого парня с шапкой курчавых волос, оказались родственники на острове, и они обсудили высокие цены, которые заламывают транспортные компании, и способы снизить расходы на дорогу. Лиси делился житейской мудростью – бритый, моложавый калифорнийский гуру. Более счастливым я его не видел.

Очарование Лиси кроется отчасти в его неизменном дружелюбии. Но сороковой его день рождения был омрачен невеселыми мыслями. Его тело стало медленнее восстанавливаться после травм, сделалось менее послушным, а это важно для человека, чей жизненный уклад зависит от того, насколько хорошо он способен двигаться. На него свалилось и бремя ответственности: перед ученым сообществом, перед теми, кто его поддерживает, перед самим собой, наконец, тоже – за свою теорию, которую еще предстоит развить. Лиси давно мечтал открыть «научную турбазу» – большой дом в красивом месте вроде Тахо, чтобы там собирались и вместе работали теоретики. Он надеется, что его нынешняя известность поможет осуществить эту мечту. В мае Лиси отправился поработать в канадский институт «Периметр». Пока в качестве приглашенного сотрудника. Год назад ему бы в голову не пришло поступить в научное учреждение на постоянной основе.

Теперь он об этом подумывает.С

1 - Сид Финч - первоапрельский газетный розыгрыш. Заметка сообщала о новичке-бейсболисте Сиде Финче, который после духовных упражнений в Тибете бросает мяч со скоростью 270 км/час - вдвое сильнее обычного.