Re: Зеленый look
А теперь попробуй разобрать новую подружку знакомого парижского слависта, наследницу французских угодий, сотрудницу Еврокомиссии. Или какого-нибудь посетителя галереи в нью-йоркском Челси. Сразу начнешь думать не об отдельных вещах, а об образах, потому что именно на этом языке они вели свой диалог с остальными, с улицей.
Я вела при помощи отдельных вещей. Еще совсем недавно, признаюсь, и в моем, так сказать, «лексиконе», проскальзывало розовое, и даже что-то с блестками, и даже, каюсь, что-то леопардовое. Вскоре появился более сложный и дорогой вариант – лобовая Prada. А на какую-нибудь важную встречу я и вовсе приходила с дубинами или даже с атомными бомбами – в платье, допустим, из новой коллекции Louis Vuitton. Нет, вряд ли это можно было назвать общением, скорее монологом, подчас довольно агрессивным. На стадии монолога я и застыла. Как, в общем, и многие люди, которым выпало так или иначе соприкоснуться с «совком».
Такой странный фокус: в детстве у нас почти не было красивых вещей, но от природы было лицо. А к взрослому возрасту вместо лица у нас оказываются просто неплохие вещи в шкафу. А легко ли человеку без лица? И где ему лицо это взять?
Пожаловалась на проблемы французскому профессору из страсбургской Школы изящных искусств. Собственный образ профессора «прочитать» почти невозможно. Что это за моряцкие штаны с высоченной талией? Что это за черная шапочка, которую он никогда не снимает в кафе? Непонятно. Можно сказать только, что в целом он чертовски изящен и стилен.
До того как стать профессором, работал на Филиппа Старка. А еще раньше, в молодости, жил в Москве. Люди сумасшедшей постперестроечной Москвы ему внешне нравились. Сейчас он тут бывает наездами, но все чаще уезжает из города в полном разочаровании.
«Эта попытка казаться западными людьми, – сказал профессор, – делает русских очень поверхностными, читабельными, превращает их в театральные декорации. Я и в Париже легко могу определить: вот он, русский. И это понятно. Во-первых, не прошло достаточного количества времени после распада СССР – во Франции этим процессам все-таки больше сотни лет. А потом в России уже невозможно докопаться до каких-то глубоких слоев. Я помню, как в конце восьмидесятых ходил по Тишинке и находил там какие-то вещи тридцатых, пятидесятых из изысканных материалов, с тончайшей отделкой. Таких вещей уже не найти».
Просила у профессора примеров: хоть кто-то в Москве стильно одевается? Долго думал, назвал имя одной общей знакомой – больше из вежливости, кажется, и добавил: «Я был на пикнике "Афиши", смотрел, кто как одет. Ничего интересного, пустота. Все эти молодые люди попались в самые простые маркетинговые ловушки. Те же кеды – в гробу я их видал: я их еще в восьмидесятых носил...»
Да как же им одеваться, если они, как и я, в вакууме живут? С кем им диалог вести? Выйди тут на улицу в смешной, действительно смешной, классной шапочке, сразу услышишь много чего от гуляющих с воздушными шариками молодых людей. «А ты им сразу в зубы», – сказала одна лондонская знакомая. Так моя жизнь, сказала я лондонской знакомой, превратится в сплошную потасовку. Я не готова.
«Если ты чувствуешь, что живешь в вакууме, веди диалог с самой собой. Так и выстраивается человеческий характер. Только в Москве не обращать внимания на окружающий мир гораздо сложнее, чем здесь. Москва куда жестче во всех отношениях: климатически, политически, социально. Давление на человека со всех сторон сильнейшее, и он, одеваясь тем или иным образом, не выделиться пытается, а, наоборот, защищается от других». Ну конечно. Раз тебе сказали про шапочку, два сказали, в третий раз снимешь ее и наденешь что-нибудь всем понятное.
«Когда мама своей дочери говорит: зачем ты носишь эти балахоны неприталенные, фигуру не показываешь, почему не красишься, почему волосы не распускаешь, она тем самым пытается ее защитить. От неадекватных людей на улице, от милиции. В русском обществе одежда – это камуфляж. Отличаться в России – значит бороться. Но не все готовы к борьбе». И что же делать? Профессор закашлялся: «Это вопрос не образования, а времени. Тебе надо тридцать лет прожить среди людей, которые о-де-ва-ют-ся. Для начала надо хотя бы в тканях начать разбираться...» Тридцать? Но у меня нет тридцати лет, да ни у кого их нет!
Знакомый немецкий сценарист из Берлина – ценитель рабочих комбинезонов семидесятых, пропыленных ботинок неизвестного происхождения, но великой степени элегантности – копнул еще глубже. Сказал, что Россия в этом смысле очень похожа на Германию: стильных людей нет из-за климата. «На севере, то есть в России и Германии, люди нестильно одеваются. На юге – стильно, и ничего с этим не поделаешь. Потому что на севере люди экономят свою энергию, они сдержанны, скупы на эмоции и движения. На севере, опять же из-за климата, тело отрицают – вспомните русское православие и немецкий протестантизм. Здесь все увлечены абстрактными построениями, и, наверное, поэтому у нас в Германии процветает современное искусство, а у вас в России все пишут романы». На юге – наоборот, избыток тепла, солнца, энергии, люди там очень хорошо осознают свою телесность. «Человек же, не осознающий, не владеющий полностью своим телом, то есть не выработавший индивидуальные походку, жесты, и одеваться не умеет. Стиль в первую очередь на физиологическом уровне вырабатывается, а потом уже в соответствии с ним человек подбирает одежду».
Стиль немцев он так и назвал: understatement, то есть «сдержанность». «Немцы – как и бельгийцы, голландцы – до сих пор одеваются в протестантском духе: в черное, белое и коричневое». И в Москве у многих знакомых дома висели километры черно-белой бельгийской и голландской одежды из James и LeForm. Люди с севера, ничего не скажешь. А как же Нью-Йорк тогда? Там откуда столько выразительных прохожих? «Но это же юг». Ах да, действительно. Трудно было уложить это в голове, но Нью-Йорк действительно находится на широте Ташкента. «Это французской и итальянской девушке, – подытожил сценарист, – физиологическая индивидуальность присуща априори. Русский, немецкий человек должен приложить огромное усилие, чтобы ее выработать».
25-летний миллионер из Сан-Франциско, заработавший состояние на IT-делах, оттянул футболку, похлопал себя по затасканным копеечным джинсам и сказал: «Вообще одежда – чушь, примитивный способ заявить о своей индивидуальности. Просто ты не нашла более серьезных методов самовыражения». Расползавшийся почти на глазах свитер знакомого английского писателя, который получал в качестве одного лишь аванса за роман шестьсот тысяч фунтов стерлингов, говорил о том же самом. Об этой самой индивидуальности талдычили все, а как ее заполучить – хоть кто-то скажет?
Если брать по максимуму, то в Москве этот вопрос можно было обсудить только с одним человеком – Ольгой Свибловой, директором Дома фотографии, чей облик довольно сильно выделялся на всех московских мероприятиях. «Есть такой психологический тест, – сказала Свиблова. – Человека просят зайти в комнату с измененной перспективой и сказать, где вертикаль. Практически все начинают искать, на что могли бы указать: стол, стул и т. д. И только единицы говорят: вертикаль – это я. Я к тому, что обо всем сужу сама, в том числе об одежде. Я никогда никого не слушала и никогда не теряла времени на советы, в том числе подружек. Подружки – это вообще, на мой взгляд, самый отвратительный институт. И никогда не пользовалась услугами дизайнеров и стилистов, я этого вообще не выношу. Когда люди доверяют не себе, а маркам, дизайнерам, вот тогда происходит несовпадение человека с самим собой». Нет, а что конкретно делать?
«Нельзя ускорить опыт. Каждый должен прожить определенное количество времени и в какой-то момент совпасть с самим собой – и тогда ему не нужны будут никакие марки и дизайнеры. И все у него наладится сразу: и дом у него будет такой, какой нужно, и работа, какая нужно, и остальное. У всех у нас есть глаза, но собезьянничать не удастся: то, что идет одному, не идет другому. Нельзя же присвоить себе чужой внутренний мир. У каждого он свой... Я, скажем, сейчас надеваю на пати кофту, которую купила на развале за десять евро. И эта свобода в одежде говорит, что ты и в жизни свободен. Или, скажем, у меня до сих пор есть желтая кофта, которую я купила во времена СССР в одном туалете в Киеве». Ну и у меня, предположим, были копеечные вещи с «блошки»: китайская рубашка фабрики «Дружба» восьмидесятых, красные румынские сапоги из семидесятых, платья с калифорнийских вечеринок того же времени и тому подобное. Только моих проблем они почему-то не решали.
«Да не нужны тебе никакие китайские рубашки! – сказала бывшая московская, а теперь лондонская жительница Татьяна. – Чтобы одеваться стильно, надо прежде всего успокоиться насчет одежды, вообще перестать "одеваться". Надо начать с какой-нибудь самой обычной одежды – просторных полотняных рубашек и штанов на веревочке. А лучше походить годика два в самых обычных джинсах, самой обычной футболке и, главное, научиться во всем этом чувствовать себя хорошо. И вот когда мозги встанут на место, тогда можно будет начать формировать свой образ». Посмотрела на Татьяну, эксперта по современному искусству, консультирующую несколько лондонских галерей. Еще лет пять назад я могла бы спокойно разобрать ее на части – сейчас мне это было уже не под силу. Я-то все думала, как мне начать одеваться, теперь буду думать в обратном направлении. С