Иван Охлобыстин: Я и Борхес (Duo)

Написал я было материал про то, как мои детки в портфелях отвертки носят, чтобы злодея насильника в живот пырнуть, да тут дискуссия о смертной казни вышла, где мне волей-неволей, по службе, в гуманисты пришлось податься, иначе нелогично выходило. Решил: напишу о другом, тем паче, судя по комментариям, людям про детей обрыдло думать.

Действительно, тревожная тема, никакой тебе творческой жизни и сексуальной переориентации для нештатного удовольствия. Да и подписывать материалы порядковыми номерами не рекомендуется: это читателя тоталитаризмом пугает. А у меня если не «Тамагочи-3», то получается не стройная система, а так, наброски на тему. Короче говоря, решил про что-нибудь другое, скабрезно-мутное, с элементами декаданса, для поднятия литературного рейтинга. А тут, кузькину мать «болгаркой», у Игоря Ивановича Сукачева серебряная свадьба. Как не написать?! Решил: черт с ним с рейтингом, если дроли мои Гарыныч и Ольга Королева четверть века в жесткой семейной спайке разменяли.

За неделю до этого Игорь Иванович каждый день звонить начал и напоминать злым голосом, что в ресторане и няня есть для детишек. Мы «зуб дали», что будем, и начали думать, чего дарить. Как наряжаться, мозг ломать не стали, потому что Сукачевы наши, тушинские, внешнему виду значения не придающие, а все больше о широте душевной пекущиеся. Что велий плезир означает для нас с Кыссой. Не парадные мы. Нас для «передовой» собирали. И настрадались мы уже за это. Помню, пошли к нашей подруге на «днюху», а ее супруг аж целый театр Станиславского снял, пучок буржуев нагнал и Элтона Джона, проказника, к песням за деньги склонил. Так мы пришли «как обычно». Кысса отмазалась, у нее форма одежды критики не подразумевает: чи хасидка, чи шахидка на выпасе. А мне укорчик: чей-то без смокинга? Так знали кого звали, говорю. К поминкам справлю. Хотя был у меня смокинг, я в нем женился, потом на фестиваль в Канны ездил, потом в нем Колька женился, потом в нем Аркашу схоронили. Отслужил двубортный свое.

Ну, вернусь к Гарыне. Тот не Элтон Джон, пиджака в бриллиантах не имеет, но и в «банях» не поет. Ценит себя поэт народный, рожденный у проруби в деревне Мякинино. И все его ценят, а жену его Ольгу Королеву еще больше ценят, потому что Игорь Иванович — это стихия, причем пьющая, и такое вот богатство двадцать пять лет терпеть не каждая сдюжит.

Гуляли мы в ресторане «Кантри Калина» (кажется, так называется) на Машкинском шоссе, в овраге за кладбищем, где храм мученика Уара, кому за некрещеных молятся. Приехали Игорь Верещагин с супругой, Дима Харатьян с супругой, Серега Галанин с супругой и еще пар семь. Все люди проверенные, мужики в основном «зашитые», что уже само говорит о серьезности коллектива. Кушали богато, на горячее мне кусок жареного мяса принесли размером со спутниковую тарелку. За столом говорили для читателя неинтересно: президента не ругали, за пидорские права не боролись, российской действительности в морду не харкались, тосты да воспоминания в основном. Гарыныч вспомнил, как Королеву зимой, в семьдесят третьем, на катке «заклеил»; Галанин рассказал, как они с Игорем Ивановичем «Бригаду С» по вытрезвителям собирали; Соня Ефремова «мобилу» над столом заносила, а из нее Михаил Олегович кричал, что приехать не может, потому что на Трех вокзалах клоуном работает, но все должны понимать, что он чувствует. Харатьян что-то совсем человеческое сказал, после чего Галанин сначала принялся петь «Всходит солнце над лесом...», потом на Элвиса перешел, потом сам же Харатьян у него гитару отобрал и про «виноградную косточку» исполнил, отчего за столом голимая благодать воцарилась, и Машка Майко предложила пойти воздухом подышать, потому что в титичках сперло. На улице все распределились «по старинке», на бетонных ступеньках у мусорницы, а гитарой Гарыныч овладел. И над ночным оврагом, сквозь холодный туман, скользнув к лесу вдоль лакированных силуэтов дорогостоящих авто, зависли: «Знаю я, есть края...», «Вей, вей, проруха судьба...» и другие очень значимые для всех присутствующих строки. Вскоре грубоватая компания пресекла попытку свести юбилей к авторскому вечеру и вернула гитару Галанину, а тот спел классную (увы, не смог определить какую: по-английски, зараза, исполнял) песню, которую играл на свадьбе Дашки Мороз. И еще много чего спел, а все подпевали, потом моя Варечка «Звезда по имени Солнце» спела, потом торт принесли. Пришлось вернуться в залу. Вот так сердечно и погуляли.

P. S. Была бы моя воля, то я этот текст без названия оставил, но, боюсь, что без названия непонятно будет, вот и решил его как-нибудь понадежнее назвать, типа «Я и Борхес».

P. P. S. Кысса ругается. Говорит: нельзя так, с потолка — «Я и Борхес». Припиши что-нибудь, пока макароны с кониной подогреваю. Разве ей откажешь?! Лови, современник:

Я и Борхес. Неовербалистическое эссе

Сама постановка вопроса проясняет мое отношение к вопросу. Попробую мотивировать. Ну, во-первых, Борхес уже умер. Во-вторых, он не верил в жизнь после жизни, мало того, утверждал, что будет глубоко опечален, если узнает, что это не так. В-третьих, Борхес не дерзал замахнуться на завершенные формы, а я не приемлю недоговоренностей.

Сводя воедино список этих учтенностей, я смею полагать, что Борхес нервно курит.

Кому надо было, тот уже знает. Кому еще не привилось, тому уже не привьется никогда. То есть массам чужд Борхес и ближе, по причине биологического отсутствия, не станет.

А если так, то учить читателя-дурака уму-разуму придется мне одному. Работы — непаханый край.

В мировой литературе Борхес нес на себе бремя записного эстета. Не могу похвалиться изощренностью вкуса, но уповаю на крестьянскую смекалку.

Мозг рядового юзера мягок и вял. Склонен к упрощениям, что автоматом приводит к утилизации львиной доли достижений в области изящной словесности. Основным потребляемым продуктом является инсталляция. Как правило, это набор случайных прозрений умственно дезориентированных авторов, обильно приперченных похабенью. Что понятно. Похабень — беспроигрышный вариант привлечь внимание искушенного в подобного рода общении соотечественника. А если к этому приложить и мыслишку несложную, «рингтонового» формата, то не ахти какой, а успех обеспечен. Вообще-то, это нехорошо, потому что большинству приличных авторов гарантирует безработицу, а небезнадежному читателю — ментальный плен и отсутствие горизонта.

Единственным доступным способом борьбы с этим умственным недугом я вижу просветительскую деятельность по экспериментальной методе в рамках течения «неовербализма». Возведение искусства речи до уровня сакраментального ритуала. Мифологизация автора. Поощрение форм высокого слога и обсуждения общечеловеческих треб. Табу на вспомогательные ссылки из области проктологии, гинекологии и урологии.

В идеале, провозглашенном отцами-основателями «неовербализма», одним из которых являюсь я, истинная литература — «вещь в себе», а слово обязано в себе нести элемент сакральности.

Вот, например: «Прислал мне товарищ банку маринованных морских коньков».

Ну, поди поспорь!