Новая Порция. Оружие в руках младенца

В два месяца Порция была совершенно наивной девушкой, но и ума, и такта ей вполне хватило для того, чтобы полностью подтвердить высказывание Чернышевского. Более того: как выяснилось, настоящее кокетство касается не только отношений женщины с мужчиною, но и восприятия действительности вообще.

В одном из романов Андрея Макина есть эпизод: под покровом ночи мать с младенцем сбегают из дома. В тот момент, когда мать с ребенком на руках перепрыгивает через ручей, дитя вдруг обретает способность воспринимать мир не как мешанину звуков и красок, а как систему вещей.

Именно так и происходит на самом деле. До определенного момента Порции казалось, что перед ее глазами безостановочно бежит нескончаемая кинолента. В поле ее зрения непрерывно появлялись пятна, очертания, цвета и оттенки, которые никогда не повторялись, как если бы она все время смотрела из окна машины в проносящийся мимо пейзаж. До полутора месяцев она просто сканировала реальность, и реальность эта никогда не становилась знакомой: это всегда были новые, никогда прежде не виданные окна, двери, зеркала, деревья, небеса, стены, тени, родители.

Однажды Порция лежала на пеленальном столике и как всегда вертела головой. Папа — что случалось нечасто — менял ей подгузники. В те далекие времена папа, меняющий подгузники, еще казался Порции не роскошью, не аттракционом, а самым обыкновенным элементом повседневности. Она даже не очень отличала в те незапамятные времена, кто именно ей меняет подгузники — папа, который пел ей песенку про систему торговых тарифов между Европой и Америкой, или мама, которая пела Порции песенку про серенького волчка.

Порция крутила головой и вдруг, в какой-то момент, когда папа уже заканчивал посыпать ей тальком попу, вдруг остановилась и внимательно посмотрела на его лицо. Потом она отвернулась и некоторое время глядела в окно. Потом она снова повернулась к папе и снова посмотрела на его лицо. Глаза ее расширились от изумления: она сделала открытие почище колеса.

— Иди, иди сюда скорей! — завопил папа изо всех сил. В соседней комнате прекратился стук клавиш, послышался грохот, крик, короткое ругательство, и мама появилась на пороге ванной.

— Что случилось? — спросила она в ужасе.

— Она поняла, что предметы остаются на своих местах, — ответил ей задыхавшийся от волнения отец. — То есть она вообще поняла, что есть предметы, что это не просто плоский набор пятен перед ней, а это пространство и в нем вещи, и они никуда не исчезают и не появляются снова, а просто остаются на своих местах. Вот это она сейчас поняла, прямо на моих глазах!

Порция между тем продолжала свои эксперименты. Она внимательно смотрела на что-то, потом отворачивалась и тут же поворачивалась снова и снова смотрела на выбранный предмет — и страшно радовалась, когда выяснялось, что он никуда не делся и находится на своем законном месте. Она снова отворачивалась, смотрела в потолок, потом косилась с хитрым видом — и, увидев на месте знакомое лицо, издавала торжествующий вопль.

— Она поняла, что предметы остаются на своих местах, и она поняла, что они существуют сами по себе! У нее мир становится не двухмерный, а трехмерный — вот сейчас, прямо у нас на глазах! — захлебывался отец в приступе научного ажиотажа. Невооруженным глазом было видно, что он уже считает себя автором солидного академического труда.

— Да она просто кокетничает, — ответила мать.

И вправду, с этого момента Порция уже не могла остановиться. Она кокетничала вовсю. Она кокетничала с буфетом, с водопроводным краном, с тумбочкой, с лампой, с соседкой, с вывеской бакалейной лавки, с собственным отражением в зеркале, с бабушкой и дедушкой, с родителями, с прохожими, с фонарными столбами. Мало-помалу она выяснила, что кокетство — это не только способ восприятия мира, но и возможность им управлять.

Со временем неодушевленные предметы исчезли из этого списка. Потом стало неинтересно кокетничать с мамой: мама всегда была рядом, ее присутствие ощущалось постоянно, без всякого кокетства было понятно, что она никуда не собирается исчезать. Постепенно стало ясно, что люди, похожие на маму, всегда стараются быть рядом с Порцией и для того, чтобы они оставались на своем месте, кокетничать с ними совершенно не нужно: достаточно просто что-то невнятно пролепетать и показать пятку, и они уже чуть ли не в слезах расплываются.

Другое дело — папа и существа вроде него. С ними нужно кокетничать, выяснила Порция, и кокетничать отчаянно. Только тогда они начинают подчиняться общему закону и хоть какое-то время остаются на своих местах. Порция поняла, что нужно изо всех сил и без промедления оттачивать технику кокетства, если она хочет, чтобы папа и существа вроде него не исчезали постоянно неизвестно куда.

И она старалась изо всех сил: принимала выгодные позы, замирала, отворачивалась, хитро косилась из-под ресниц, делала равнодушный вид, злилась, фыркала и вертелась.

И вещи в мире постепенно занимали свои места. Недаром Ламартин говорил, что самое эффективное кокетство — это невинность.