Re: Дичь свежая, импортная

Только дай заглянуть в рот немецкому дантисту – он тебя тут же уверит, что все зло от зубов мудрости, пусть они и здоровые. Зло, будет напирать он, нужно срочно искоренить. У нас в Германии, будет еще больше напирать он, с этим живет каждый. В итоге у тебя теперь, как у всей Германии, четыре прогалины, у дантиста – новые ботинки.

Московскому человеку, привыкшему, что ночью в Москве можно хоть за хлебом пойти, хоть педикюр сделать, смириться с тем, что в богатом, стильном Дюссельдорфе ночью мрак, тишь и пустота, наверное, еще можно. Но как привыкнуть к тому, что все лето ты живешь припеваючи в съемной квартире на чудной старой улочке в центре Кельна, а в октябре выясняется, что единственный способ обогреть уже порядком заиндевевшую квартиру – топить печку углем, – вот это совершенно неясно. Потому что газ (баллон-батарея на колесиках) квартиру не согревает. В октябре также выясняется, что продающиеся в Германии чуть ли не в каждом квартале печки-буржуйки – вовсе не для сентиментального сидения в качалке с книжкой у камелька, как ты думал летом. Они подчас единственное спасение в старых домах. Срочно ищите угольщика, советуют друзья. Угольщик действительно находится. Сколько вам центнеров? – деловито спрашивают на том конце провода. Центнеров?! Господи, да откуда я знаю?! В результате в один прекрасный день приезжает господин Нойнцигер, угольщик. Господин Нойнцигер, согбенный старик лет ста с Паркинсоном, открывает трясущимися руками люк в полу общей прихожей, вытряхивает туда содержимое шести джутовых мешков – и то, что раньше было просто подвалом, превращается в преисподнюю. Все теперь покрыто черной угольной пылью: черный теперь велосипед, черные твои книжки, а посередине возвышается черная гора. И только попробуй теперь не встать в пять утра, не залезть в свою домашнюю преисподнюю и не подкинуть угля в печь – в десять утра твоя милая квартирка на чудной улочке Кельна превратится в сибирский ГУЛАГ.

В какую немецкую аптеку ни зайди – всюду лекарства от вшей. Вши в Германии – что комары в Подмосковье: обыденность. В России в последний раз слово «вши» для тебя всплывало примерно во времена пионерлагерей. В Германии вши почему-то непобедимы. Но про это еще Набоков писал – про видимость чистоты: блеск кастрюльных днищ на кухне и «варварскую грязь ванных комнат». И в Лондоне, говорят, то же самое.

Стучащийся к тебе полупьяный человек с сизым носом и путаной речью, который на самом деле государственный инспектор, вынюхивающий в подобном обличье в твоем доме телевизор, – тоже обыденность. Прописался в Германии – приходит письмо: будь добр, сообщи обо всех устройствах, которые способны принимать государственные каналы теле- и радиовещания. Сообщил – заплати налог. Не сообщил, не заплатил – приходит новое письмо, уже более угрожающее. Еще раз не написал – нарушение общественного порядка, штраф тысяча евро. А написал, что у тебя нет телевизора, – в какой-то момент на пороге появится тот самый полупьяный человек побитого вида. Пока будешь выяснять, что надо этому несчастному (а двери не открывать в Германии как-то не принято и глазки вставлять, в общем-то, тоже), он уже все, что нужно, для себя выяснит: ага, телевизор. Вдруг этот убогий пьяница абсолютно бодрым голосом представится и так же бодро выпишет штраф. Правда, есть еще один способ. Отдаешь телевизор в специальную мастерскую, мастер блокирует все государственные каналы, справку от мастера посылаешь в инспекцию. При этом телевизор, наказуемый штрафом, может стоять хоть в подвале, быть хоть сломанным – никого не волнует.

В Англии в домах зверствуют представители государственной медицины. Ходят по квартирам, проверяют содержимое холодильников, делают отметки в твоем досье: так, кремовый торт со сливками, так, фуа-гра, так-так-так... Будешь потом жаловаться уже на собственную фуа-гра в государственной клинике – останешься не услышанным. В Манчестере недавно нескольким пациентам, страдавшим от сердечной боли, было отказано в лечении по страховке только на том основании, что все они были курильщиками. В графстве Суффолк отказывают в лечении больным ожирением – только потому, что в холодильнике у них были замечены продукты с высоким содержанием жира. В Англии это именуется «аудитом здоровья». Патриция Хьюитт, представитель британской системы здравоохранения, утверждает, что отказ в лечении на основании «выбора стиля жизни» – это совершенно нормальная практика.

Французские кассирши в супермаркетах запросто доводят до белого каления. На каждом из пяти пластиковых пакетов кассирша сначала должна ручкой написать число, месяц, год, а потом поставить свою подпись. Но больше всего доводят покупатели с чековыми книжками. А их большинство. Оплата покупок при помощи чека – возня небывалая: сначала ручкой надо заполнить чек, потом кассирша проверяет удостоверение личности, потом штампует чек, потом что-то еще пишет. Зачем это? Тебе объяснят: кассиршам веры нет – а вдруг они что-нибудь сделают с твоей кредитной картой? Зато с чеком ничего сделать нельзя. И к тому же с кредитной карты, объясняет симпатичный банковский работник Софи, сразу деньги снимаются, а чек приходит в банк намного позже, то есть можно жить с ощущением, что в магазин сходил, а денег на счете столько же.

Только представьте: французским педиатрам – неистовствуют в блогах живущие во Франции в большом количестве англичане – запрещено в объявлениях упоминать, что они знают английский! Во Франции это называется честной конкуренцией. Во Франции в строительном магазине «уголком» называется железный предмет с дырочками, согнутый вовсе не под прямым углом на девяносто градусов, а градусов на восемьдесят пять, не больше. И как после этого привинтить к стене книжные полочки?

На французском «Амазоне» нельзя расплатиться иностранной карточкой. Иностранные карточки не примут и на многих автозаправках. Но ладно автозаправки. А вот покупаешь билет на поезд, идущий из Франции в Барселону. Вообще купить билет на поезд в Европе – это, наверное, самое простое, что существует. Но только не на этот злополучный поезд! Каждый раз на сайте железнодорожной компании выскакивает окошко: технические неполадки. Каждый раз в кассе вокзала делают круглые глаза: ой, почему-то система нас не пускает. Но вот же поезд – вот же он останавливается прямо сейчас, выходят люди. В результате интернет-расследования закрадывается довольно обоснованное предположение: билеты на поезд, идущий вдоль живописного берега Средиземного моря, обычным пассажирам продавать невыгодно, а выгодно английским и американским туристам, которые купят их по более высокой цене.

Забавно, что интернет в Испании – до сих пор чудо. Попытайся на лето снять домик с интернетом. Нет, интернет там будет, но такой, что нажимаешь Enter, идешь завтракать, возвращаешься – страница как раз открылась.

В голландской Гааге мусорная машина приезжает по вторникам. Со среды до следующего вторника мусор растительного и животного происхождения буйно разлагается в садике под окнами, удивляя тебя каждое утро новой степенью зловония. Мусорных баков в твоем районе нет. Неужели ничего нельзя сделать? – спрашиваешь страдающую от мусорной политики подругу. Нет, вот абсолютно ничего.

В Штатах на скоростных дорогах пробки образуются вроде бы совершенно без всякой причины: ни ремонта, ни аварии. Ну сидят на обочине какие-то люди, подкручивают колесо, никому не мешают. Когда ты в десятый раз попадаешь в такую пробку (твоя очередная встреча срывается), а на обочине снова кто-то сидит, например папа ест бутерброд, а мама держит писающего сына, тут наконец до тебя доходит, в чем дело. Да-да, подтверждает канзасский бизнесмен, мы в Америке обожаем смотреть, что там у кого стряслось на дороге, и специально притормаживаем.

И я уже молчу про Нью-Йорк, главный город на земле, где клопы размером с человеческий глаз, крысы – с дамскую сумку.

Откуда столько жара? От старой привычки думать, что только в России в гостинице тебе могут выдать прейскурант порчи, где написано, что сломанный железный поднос стоит пятьдесят рублей, подставка для яйца – двадцать четыре рубля, селедочница – пятьдесят рублей, кий – двести рублей, стул – сто рублей, а стол – пятьсот. Что только в России работник ГИБДД, увидев в протянутом ему паспорте тысячную купюру, искупающую вину за превышение скорости, может сказать: «Когда же вы научитесь красиво предлагать?» Раньше, чумея от русского абсурда, с какой-то детской наивностью мы полагали, что где-то в мире все устроено справедливо и разумно, и мы даже знаем где. Общество там идеальное, и магазины, и полицейские, и врачи. Новость не в том, что в этом прекрасном мире абсурда тоже хватает. Просто туристы замечают в чужих краях или все только очень хорошее, или все только очень плохое. О важных мелочах настоящей жизни туристы не имеют ни малейшего представления. Для этого нужно время. Кому-то – пять лет, мне, скажем, – пятнадцать, а кому-то – всего года два. Новость в том, что мы больше не туристы.С