Теодор Курентзис: Если надо будет дирижировать носом, я стану дирижировать носом

Теперь, когда руководителем Большого театра стал мой старый друг Леонид Десятников, у нас каждый день новые идеи. В Большом делаю три постановки: «Воццек», «Дон Жуан» и балет Десятникова «Утраченные иллюзии» — его как раз сейчас готовит к постановке Ратманский. Премьера будет в 2011 году.

А ближайшая премьера «Воццек» Альбана Берга уже в ноябре. Без «Воццека» не было бы современной музыки. И Шостаковича не было бы. В 1927 году «Воццека» ставили в Ленинграде, постановкой восторгался автор произведения, но я сомневаюсь, что в то время оперу могли нормально играть. Эта музыка тогда была еще совсем непонятна исполнителям.

Я готовлю оперы со многими людьми — с Анатолием Васильевым, с Дмитрием Черняковым, с Борей Юханановым. Интереснее всего химия, которая возникает в процессе работы, поэтому я бы не хотел работать с человеком, который похож на меня.

А в Новосибирске мы сейчас готовим очень интересный проект — концертное исполнение оперы М. Вайнберга «Пассажирка». Это мода, которую я уже ввел в Москве. У нас есть проект «Музыка для нас»: каждый месяц мы играем забытую и неисполняемую музыку — неизвестные произведения с X по XXI век.

Еще мы в Новосибирске планируем с Олегом Куликом и с Лерой Гай Германикой один эксперимент — оперу Прокофьева «Любовь к трем апельсинам». Кулик ставил в парижском театре «Шатле» («Вечерню Пресвятой Девы» К. Монтеверди. — Прим. ред.), было очень интересное представление. В Россию зря не приглашают ведущих художников. У нас в Новосибирске самая прогрессивная площадка, почему бы нет? Мне кажется неправильным, что в «Шатле» Кулик может ставить все, а в России не может ничего. Я считаю, Кулик — большой художник и очень важная фигура в мире искусства.

Больше всего я люблю произведения, которые хотел бы написать сам. Если я говорю, что музыка хорошая, — стоит к этому прислушаться. Может быть, не сразу станет понятно, но просто так я ничего не говорю. Музыка — это что такое? Это звуки природы, которые складываются в сочетания, но еще они преображаются через ток артиста. Они становятся намоленными. То есть звук автомобиля перестает быть просто звуком автомобиля. Звук только рождается от автомобиля. Когда я чувствую нечто ирреальное, я слышу необыкновенную музыку. Тогда я должен обязательно заставить свое тело «построить» эту музыку в реальности. Тело — это завод, который осуществляет архитектурный проект духа. Сначала начинаешь строительство, потом с опытом находишь какие-то правильные методы, которые тебе позволяют лучше построить это здание.

Меня часто спрашивают: почему вы дирижируете без палочки? Мне кажется, с палочкой теряется индивидуальность человека. Люди разные, как пальцы на руке. То есть ты должен трудиться, слушать свой голос, пульс своего тела, экспериментировать, чтобы найти свою дорогу. У меня есть дорога, я ее нашел. Я продолжаю строить свои музыкальные здания и прилагаю все усилия, чтобы люди извне услышали то, что у меня внутри. Если надо будет дирижировать носом, я стану дирижировать носом — мне наплевать. Мой педагог говорил, что можно и лавочника научить махать палочкой. Я тяну из себя правду, чтобы делать работу искренне. Звуки интересуют меня лишь как транспорт для духа, то есть как средство достижения результата.