Ольга Будина: Я записываю детскую речь

Сын моей подруги Леночки, Данечка (три года), рассказывает сказку: «Вот идет чудовище, а за ним — Красавище!»

Про Данечку есть еще одна история. Однажды вместе с Леночкой он едет в машине. Возникает спор между мамой и водителем, как лучше добраться до места назначения. В какой-то момент Леночка восклицает: «Послушайте, я же взрослый человек, и московские дороги знаю не хуже вас». На что Данечка вдруг возмутился: «Мамочка, ты не можешь быть взрослой. Ты же женщина!»

Настя (четыре года) рассказывает сказку в детском саду: «...И вот настали... суперки».

Миша (четыре с половиной года) видит, как мама расстроилась и плачет. Бросается к ней, начинает гладить по лицу и успокаивает: «Мамочка, не плачь, пожалуйста! Когда вот я выгасту, то сгазу куплю тебе много-много икгы, Ferrari и гозовый лифчик!»

Почему много икры — как-то можно объяснить, но почему Ferrari и почему вдруг розовый лифчик? Тайна сия осталась нераскрытой. Но слезы Танечки высохли тут же.

Мой сын Наум тоже неоднократно побуждал меня вести дневник его интеллектуального развития. Когда ему было три с половиной года, он отличился следующим.

Как-то моя мама пыталась одеть его на прогулку, а Наум решил поиграть с ней в «непослуху». То убегает от нее, то хохочет, то прячется. Бабушка в конце концов так обессиленно ему говорит: «Наум, ну пожалей же ты меня, ты же моя кровиночка!» На что возмущенный ребенок с грассированной «Р» с гордостью отпарировал: «Я не кРовиночка, я кРовин!»

Как-то, когда Науму было года три, я должна была удовлетворить его любопытство по поводу его появления на свет Божий. Выглядело это приблизительно так: «Вначале ты поселился у меня в животике. Потом ты стал там расти, расти. А когда ты стал совсем большим и уже не умещался в моем животике, то решил выбраться наружу. Потом я тебя кормила молочком из своей груди, потому что у тебя еще не было зубок, чтобы жевать пищу. А потом, когда у тебя выросли зубки, ты стал кушать сам». На протяжении почти года(!) новых вопросов о происхождении себя самого у него не появлялось и мы никогда этой темы не касались. И вот однажды я услышала его разговор на детской площадке с другим мальчиком. Наум спрашивает: «Ты вот откуда взялся?», тот говорит: «Меня аист принес». На что мой сын отвечает: «Да-а? А я появился у мамы в животе. Я там долго жил, пока не вырос». И потом шепотом ему на ухо: «Представляешь, я туда какал и писал!»

Сейчас Науму пять, и он еще раз вернулся к этой теме. Было это во время завтрака. Ковыряет он ложкой кашу и с таким мечтательным видом говорит мне: «А ведь когда я жил у тебя в животике, ты ведь ничего не ела». Я говорю: «Интересно, почему это я ничего не ела?» На что сын отвечает: «А как бы ты могла есть, тогда бы еда мне на голову сваливалась!»

Науму четыре. Он взял пустую вешалку и стал носиться с ней по квартире и стрелять по всем углам с криками: «Пу! Пу! У меня есть пустолет! Пу! Пу!» Я ему: «Почему ты говоришь пустолет, а не пистолет?». На это он со вздохом отвечает: «Мамуля, ну это же вешалка, она же пустая! Значит это — пустолет!»

Я укладываю сына спать, пою колыбельную, глажу по голове, по щечке и вдруг обнаруживаю бугорок. И уже сама себе, почти во сне говорю: «У тебя появился прыщик». Наум сонным голосом, нараспев, вдруг отвечает: «Прыщик — это когда кто-то кого-то прыщимил».

Еще есть одна история, которую я помню во всех подробностях и со всеми его интонациями. Науму года три, утро, я собираюсь уже выдвигаться из дому, но перед этим быстро просматриваю почту. Он садится ко мне на колени, пробует отвлечь внимание, нажимая на кнопки компьютера. Я ему объясняю, что не нужно, я уже опаздываю на работу. «На работу опять?» — говорит он и смотрит так, что мое материнское сердце начинает забывать, как биться. Я говорю: «На работу». — «До вечера?» Я говорю: «До вечера».—  «А если я тебя не пущу?» Я: «Ну, сынок...» и начинаю, путая все слова, объяснять уже в две тысячи первый раз, что работа — это очень хорошее место и мне там дают денежки, на которые мы покупаем потом яблочки, конфетки, солдатики, пушки, вертолеты и так далее. Он слушает, слушает, потом слезает с колен, делает несколько шагов вперед, останавливается посередине комнаты, обхватывает голову руками, потом поднимает их кверху и в сердцах абсолютно трагическим голосом восклицает: «Ну почему же все так устроено?!!»