Роли отца Иоанна

- У меня правое яичко сейчас сварится, – говорит отец Иоанн. – Что происходит?

А происходит вот что.

Давеча что-то у отца Иоанна щелк­нуло в голове. Щелчок был столь сильный, что отец Иоанн написал патриарху прошение об отстранении от служения. Да еще и зачем-то сообщил об этом в своем интернет-днев­ни­ке.

Разверзлись хляби небесные. Посыпались апокалиптичные сообщения.

Мол, отец Иоанн, он же Иван Охлобыстин, он же Иван Чужой, он же Леопольд Роскошный, известный столичный мелкобуржуазный мыслитель, мракобес, эксгибиционист и акын-пере­движ­ник, почти десятилетие назад таинственно исчезнувший на год из Москвы, чтобы вернуться в благолепном образе отца Иоанна, совершенно разочаровался в РПЦ МП.

(Кто не знает, эта аббревиатура – не название диковинной непарламентской партии или ручной гранаты, а Русская православная церковь Московского патриархата.)

Я настигаю отца Иоанна на Покровском бульваре в ориентальном магазине. Мы заходим в ближайший азиатский ресторанчик, чтобы поесть жареной форели. Но отец Иоанн забывает включить звук на своем новомодном, не продающемся, кстати, в Мос­кве официально, айфоне последней модели и поэтому не слышит, как звонит супруга.

Она же Оксана Арбузова, она же матушка Ксения, она же Голубка, она же Колбаса, она же Рипли.

Супруга должна везти отца Иоанна на службу. И когда мы вопреки козням дьявола оказываемся в машине, она больше все же на Рипли становится похожа. То есть на суровую героиню кинотетралогии про «чужих», лидера неравной борьбы со склизкими космическими монстрами.

Потому что служба давно уже идет, а мы еще даже не едем.

Рипли яростно дергает рычаг переключения передач своего белого Land Rover Defender.

Английский «уазик» с запаской на капоте, сужающей обзор до танкового, буквально на глазах моих превращается в видавший виды, но вполне боеспособный космический батискаф, с адским ревом летящий по улицам Москвы.

В батискафе жарко, как в преисподней. И вот отец Иоанн, обложенный на заднем сиденье некоторым количеством своих многочисленных детей, интересуется:

– У меня правое яичко сейчас сварится, что происходит?

Хороший вопрос.

Чтобы на него ответить, надо объяснить, как вообще актер, режиссер, сценарист и мракобес Иван Охлобыстин стал православным священником.

***

А впрочем, об этом позже.

Матушка Ксения выключает печку, яичко отца Иоанна приходит в норму.

У него, кажется, открываются чакры.

– Время от времени я загружаю «Яндекс», набираю свое имя, включаю сортировку по дате и читаю, что в интернете пишут, – объясняет отец Иоанн причины всей катавасии, закрутившейся вокруг него после публикации в интернет-дневнике.

В «Яндексе» отец Иоанн пытается разглядеть истину. Потому что уже давно не надеется увидеть ее не только по первому телеканалу, но и по второму, и по третьему.

И вот однажды истина, как ни странно, забрезжила в сообщениях из медиацентра газеты «Известия», расположенного в Москве по адресу Тверская, дом 18, корпус 1, наряду с офисом адвоката Джавадова К.И. и турфирмой «Неизвестная земля».

Там обсуждали новую российскую кинокартину Павла Лунгина «Царь», в которой отец Иоанн играл – или, как он выражается, олицетворял – бесноватого царского шута.

И протоиерей Димитрий Смирнов сказал, что Иван Иванович (именно так, Иван Иванович, а не отец Иоанн) вносит смущение в церковную среду. Что он сделал неверный выбор. Что некоторые служения (служение Богу и служение музам) не совмещаются. И что он, Иван Иваныч, не прав.

Правды ради заметим, что «Яндекс» посылал предупреждающие сигналы не первый раз. Когда отец Иоанн в фильме «Заговор» сыграл Распутина, в интернете появился гневный вопрос протоиерея Александра Новопашина: «Кто Вы, Иван Охлобыстин: священник Иоанн или Григорий Распутин?» И пошло-поехало. Про отца Иоанна писали, что он какой-то странный священник, что он VIP-свя­щенник, которому разрешено то, что другим запрещено (православный канон запрещает лицедействовать), что он вообще позор Русской православной церкви.

Отец Иоанн все это исправно читал. И продолжал сниматься. В фильме «Любовь.ru». В фильме «Пуля-дура». В фильме «Фига.Ro». В фильме «Шальной ангел». И многих других.

Но в этот раз все было по-другому.

– Я бесконечно уважаю отца Димитрия Смирнова, – говорит отец Иоанн, подпрыгивая вместе с космическим батискафом на московских ямах. – Для меня он абсолютный авторитет.

Именно Димитрий Смирнов трудоустраивал Охлобыстина на службу в московские храмы, когда тот вернулся из Ташкента в Москву после года отсутствия – сценарист и актер, но уже в одеждах священника и под именем отца Иоанна.

Именно Димитрий Смирнов отправил отца Иоанна в Чечню, где отец Иоанн не только врачевал души, но и распространял благотворительные бензопилы, необходимые для протопки солдатских буржуек. И когда осколок разворотил отцу Иоанну грудь, ему показалось, что он видит, как бьется его обнаженное сердце, принадлежащее, между прочим, не только отцу Иоанну, но и Ване Охлобыстину.

Наконец, именно Димитрий Смирнов посоветовал отцу Иоанну попросить у патриарха благословения на работу актером ради обеспечения семьи, когда отец Иоанн пожаловался, что из-за церковного канона, запрещающего православным лицедействовать, мимо проплывают большие деньжищи (а Алексий II возьми да и благослови, вместо того чтобы анафеме предать).

Прочитав в интернете про круглый стол в медиацентре «Известий», на котором отец Димитрий осудил участие Охлобыстина в киносъемках, отец Иоанн от волнения встал из-за компьютера и пошел на кухню заварить себе чаю пуэру.

Дело было в том, что он и вправду с трудом мог бы ответить на вопрос, кто он.

Священник Русской православной церкви? Автор сценария разных спорных фильмов, типа «Даун Хаус», «Антикиллер-3» и «Параграф 78»? Популярный актер кино, который пользуется спросом прежде всего как исполнитель эксцентричных ролей? Йог? Мастер ножевого боя? Мастер айкидо, член Международной ассоциации айкидо «Кёку Ренмей»? Член Союза охотников и рыболовов России? Отец шестерых детей? Крупнейший в Москве специалист по гаданию на картах таро? Ведущий радиопрограммы на «Русской службе новостей»? Журналист, актер, писатель, священник, борец, постмодернист? Отец Иоанн? Иван Охлобыстин? Леопольд Роскошный? Возможно ли вообще в современном мире, дарующем человеку столько возможностей, определить себя как константу?

Ведь все это он. И все это не сов­сем он.

Как и любой шоумен – не по профессии, а по конструкции личности, Иван Охлобыстин может легко рассказать вам о самых интимных эпизодах своей биографии.

О том, как в детстве папа, военный врач, ставил над ним эксперименты с ЛСД. Или о том, как бросался дох­лой кошкой в охранников издательского дома «Коммерсантъ», потому что кошка сдохла во дворе, а охранники ее не хотели убирать. Или о том, как несколько лет кормил свое многочисленное семейство на «пансион», то есть ежемесячные пожертвования своего друга.

При этом он умудряется практически никогда не говорить о том, что действительно чувствует и что формирует истинную ткань его бытия, создавая тем самым полную иллюзию того, что герой всех этих рассказов – какой-то другой человек, хорошо ему знакомый, но в данный момент отсутствующий, но не вот этот, сидящий перед вами, гражданин, который остается для вас таким же непознанным, как и в начале разговора.

Неминуемо посещает идиотская мысль, что вся эта история с православным служением – продолжение начатой давно постмодернистской игры. Какая-то дурацкая провокация, беспрецедентное реалити-шоу, бесчеловечный эксперимент над верой, над обществом, над собой.

Иногда, впрочем, глубоко внутри что-то рванет столь сильно, что на поверхности у него взбулькнет пузырь истинных душевных движений. Как это случилось незадолго до нашей встречи.

«Что есть истина? – написал Иван Охлобыстин в своем блоге. – Желанная с детства работа в окружении приятных мне коллег, сопереживание их радостям и печалям, обеспечение моей семьи, детей и жены, которых я люблю без памяти, внешний комфорт и возможность творческой реализации, без чего моя душа рвется на части, или предстояние у Святого Престола, где на время службы я полностью растворяюсь в восторженном осознании сопричастности Вечности, где меня покидает страх смерти и мою душу наполняет блаженный покой? Я не знаю».

***

– Елки! – ругается Рипли, когда батис­каф глохнет на последнем повороте.

– Давай, божья странница! – орет отец Иоанн. Или это орет уже Иван Охлобыстин? – Поехали!

– Отец Иоанн, ты меня сглазил... Отец Иоанн под руку сказал – я заглохла! – кричит Рипли церковному сторожу. Она так привычно и так быстро говорит «отец Иоанн», что мне то и дело слышится вместо этого «Тициан».

Я замечаю про себя, что это италь­ян­ское имя смотрелось бы на Охлобыстине ничуть не более экзотично, чем смотрится сейчас на нем имя православного священника.

Взревев, Land Rover вползает в церковный двор.

В ярко горящих окнах видны бородатые нарядные люди, которые поют, стоя спиной к зрителям. Слышно при этом хорошо. Даже на улице.

– Все священники уже вышли, мы опять к концу службы. Ну что это такое, – возмущается Рипли, но уже явно по инерции, постепенно превращаясь если не в Голубку, то как минимум в Колбасу.

Из выпускающего пар батискафа, словно из экскурсионного автобуса, разбегаются многочисленные дети. Подхватив полиэтиленовый пакет с подрясником, Тициан трусит на службу.

Он пристраивается с краю. Если бы это был футбол, он был бы крайним левым защитником.

В своих черных одеждах (не успел переодеться) этот заштатный (не в смысле затрапезный, а в смысле не состоящий в штате и не получающий от церкви зарплату) священник РПЦ МП довольно явно контрастирует с остальными служителями, одетыми в золотые одеяния с завязочками на боку.

И хотя по мне, так эти золотые одеяния благодаря завязочкам больше напоминают нарядные больничные халаты, к Тициану на исповедь выстраивается три человека, в то время как к другим – по дюжине.

Когда смотришь на этого гладковыбритого (приличная борода не растет, да и кинороли требуют) священника, сложно не заметить, что он здесь выглядит таким же чужеродным объектом, каким он стал выглядеть на съемочной площадке, вернувшись туда после нескольких лет отсутствия с подрясником под мышкой.

Существуют границы, в которых человек вообще может заниматься самоопределением. Хотя люди издавна определяли себя по принадлежности: к профессии, к месту жительства, к религии отцов, сегодня использовать этот примитивный инструментарий для определения, кто ты, просто невозможно. Профессию, место жительства и религию можно зачас­тую относительно безболезненно сменить.

Более того, современный мир позволяет нам одновременно иметь по две-три профессии, два-три дома, две-три семьи. И даже прожить две-три совершенно разные жизни. Разные роли и разные эти жизни, вступая в противоречия друг с другом, неминуемо должны порождать неразрешимые пока конфликты. Не только в обществе, которому, как правило, нужен определенный ответ на вопрос: кто ты? Но и в самом человеке, который по привычке пытается ответить на вопрос: кто я?

Хотя даже обычное дорожное происшествие может полностью перевернуть представление человека о человеке. Как это случилось с московским драматургом и актером Иваном Охлобыстиным, когда друзья попросили его довезти в Софрино архиепископа Ташкентского и Среднеазиатского Владимира, который отправлялся под Сергиев Посад для закупки церковной утвари.

***

Иван Охлобыстин говорит, что согласился поработать извозчиком, потому что был православным и помочь архиерею для него было честью. Возможно, ему как драматургу было также интересно познакомиться с новым материалом. Не исключено, что просто было неудобно отказать.

Перед поездкой Иван Охлобыстин позвонил архиерею и предупредил, что отдал свой джип Isuzu навешивать пороги, поэтому придется ехать на его второй машине «Нива». Епископ даже обрадовался. Он считал, что чем скромнее, тем лучше. Но это как посмотреть. На полпути у «Нивы» лопнуло колесо.

Что произошло на Ярославском шоссе с двумя уже немолодыми мужчинами, ожидающими эвакуатора, доподлинно неизвестно (да и были ли обстоятельства рукоположения именно такими, какими они запомнились Тициану?). Писатель-почвенник спустя пару лет утилизовал бы этот опыт как минимум в рассказ о встрече двух людей сложной судьбы.

Охлобыстин говорит, что они между разговорами играли в шахматы и дрались. Обыграв драматурга в шахматы и положив на лопатки, архиерей предложил Иван Охлобыстину сделать его священником. Иван Охлобыстин согласился.

Как раз тогда к выходу на экраны готовился фильм «Даун Хаус», сценарий которого сочинил Охлобыстин. Фильм представлял собой пародию не пойми на что, но в том числе и на «Идиота» Достоевского, в коей Парфен Рогожин говорил Настасье Филипповне: «Поедем на пароходе голыми кататься, жопками плотву погоняем!»

(Впрочем, на мой взгляд, главным грехом кинокартины был отнюдь не текст, а безбожно небрежная озвучка – ни один актер не попадал в губы.)

Кроме того, драматург-пост­мо­дер­нист вел столь активный столичный образ жизни – или, во всяком случае, так умело создавал миф о нем, – что про него по Москве ходила легенда, будто он однажды пришел в кабинет к главному редактору журнала «Столица», в котором подрабатывал, и нассал ему на стол. Впрочем, и главред «Столицы» Сергей Мостовщиков, и сам Охлобыстин сегодня называют эту историю полной чушью.

Так или иначе, ничто вроде бы не располагало к рукоположению Ивана Охлобыстина.

Хотя к тому моменту он уже несколько лет как был воцерковлен – со времени женитьбы на актрисе Оксане Арбузовой, с которой он, как сам говорит, обвенчался в качестве превентивной меры против семейных раздоров.

Есть, конечно, некая самонадеянность в том, чтобы думать, будто можно в рамках журнальной заметки описать, как человек, облазивший Тибет, освоивший в армии интегральную йогу по учебнику, купленному на развале в Коптево, достигавший с помощью медитаций истинного, как ему казалось, просветления, в конце концов обнаружил себя в православном храме со свечкой перед алтарем, не говоря уж о том, чтобы описать, как он в довершение ко всему этому стал священником. Иван Охлобыстин, кажется, вообще убежден, что для этого не хватило бы и десяти романов – Бог человеку не дал достойных инструментов для описания индивидуального мистического опыта.

Когда мы ели форель на Покровке, чтобы в спокойной обстановке обсудить последние события его жизни, он с самого начала задал вопрос: что рассказывать – что важно для него или что интересно для других? По его мнению, это совершенно разные истории и их невозможно соединить. Он пробовал.

«Неинтересная» для других часть история такова. Еще в молодости во время съемок фильма «Нога» под Херсонесом в один из перерывов Охлобыстин сел медитировать и внезапно так срезонировал с изумрудной травой, синим морем и ультрамариновым небом, что почувствовал себя в действительности единым со всем сущим.

Вряд ли слова хоть как-то передают то, что он тогда чувствовал. Но тот, кто читал описание просветления хотя бы в самой банальной мистической брошюрке, без труда представит себе, о чем идет речь. Сам он сравнивает это ощущение с аэродинамической трубой, в которой внезапно оказался. Ощущение это было столь фантастическим и столь сильным, что некоторое время он больше не медитировал, чтобы сохранить воспоминание о нем в чистоте.

Еще сложнее описать то, что случилось с ним в Москве, когда сравнимое по силе чувство обрушилось на него самопроизвольно, без всякой медитации, но в своей отрицательной форме – как осознание своей абсолютной отделенности от всего остального мира.

Он почувствовал сильное желание выйти в окно, чтобы избавиться от этого ощущения. Вместо того чтобы выйти в окно, он вышел в дверь и прошел пешком тридцать километров – с дачи товарища в Москву. Некоторую часть этого пути товарищ проделал за ним на автобусе, но в конце концов плюнул, посчитав эксцентричное путешествие следствием употребления психотропных веществ или художественной акцией. Хотя оно не было, по словам Охлобыстина, ни тем ни другим, но объяснить это тогда драматург был не в состоянии. Состояние удалось прервать, только обратившись к знакомому врачу, который смешал что-то в шприце и вырубил Охлобыстина на пару суток.

Легче всего решить, что у драматурга просто несколько съехала от перенапряжения крыша. Но после этого Охлобыстина периодически стала накрывать «дюна», как он называл это явление, описывая его своим друзьям. То есть ощущение ужаса от осознания своей смертности. Он, конечно, пробовал найти своим состояниям медицинское, психиатрическое объяснение, но безуспешно. Поэтому считает, что в ходе своей духовной практики открыл дверь, которую лучше не открывать, и начал ощущать радость бытия и ужас смерти, которые ощущает, наверное, каждый человек, сильнее обычного во сто крат.

***

Последующие «дюны» были намного слабее, но все равно заставляли покрываться холодным потом. Охлобыстин стал все чаще заглядывать в церковь. Неверно при этом будет сказать, что в церкви он искал спасения от своих состояний и именно благодаря «дюне» оказался перед алтарем, – тем более что как раз во время службы «дюна» и накатывала регулярно (в этом смысле его описание воцерковления странным образом напоминает воспоминания митрополита Сурожского, который рассказывал, что поначалу от одного запаха ладана хлопался в обморок).

Православие вообще входило в его жизнь постепенно: украл в детстве Библию, потому что понравился переплет, но не читал; крестился зачем-то в девятом классе, но верующим себя не считал; обвенчался с супругой, чтобы укрепить семью, потому что венчание было следующим по силе традиционным закреплением брака после загса... Ближайший друг Охлобыстина режиссер Михаил Ефремов, глядя на постоянные метания товарища, называет его духовным воланом. Иначе говоря, человеком ищущим. И мне кажется довольно правдоподобным самое простое объяснение: нет ничего удивительного в том, что рано или поздно искания привели Охлобыстина в РПЦ МП – перебирая те и иные духовные практики, он должен был рано или поздно дойти и до православия. Вопрос только в том, почему он в нем остался.

Сам он говорит, что стал читать православные книги и ему понравилось, что в них было написано, – несмотря на противоречивый образ современного православия, в основе этой веры, как показалось Охлобыстину, заложено весьма здоровое зерно. Тут можно, конечно, пуститься во взрывоопасные рассуждения о пре­имуществах той или иной религии, но мне кажется, что для понимания истории куда важнее мистический опыт воцерковления Тициана. Если «дюна» накатывала на него в церкви, то только до определенного момента службы, после которого она покидала его совершенно. И по мере воцерковления вообще стала сходить на нет. Я думаю, к моменту судьбоносной встречи с архиепископом он был убежден в том, что православная церковь – правильный выбор, именно в силу этого мистического опыта.

Впрочем, одного убеждения в том, что церковь лично на него оказывает благотворное влияние, было недостаточно для того, чтобы согласиться на предложение архиерея. Недостаточно, чтобы отказаться от съемок в кино, когда актер Иван Охлобыстин как раз стал цениться режиссерами по высшей актерской ставке. Недостаточно, чтобы расстаться с богемной московской жизнью, ведь последние десять лет она составляла суть его бытия. Недостаточно, чтобы взять на себя ответственность и стать пастырем других людей, в то время как самого еще недавно накрывала «дюна».

Каждый порядочный человек периодически должен себя обследовать, поэтому на днях отец Иоанн нашел время заглянуть в лабораторию, мимо которой ходил каждый день по дороге на съемки. Попросил барышень сделать общую биохимию, ну и анализ на болезни, самые неисцелимые и трагические. Набрал на шесть тысяч рублей.

Результаты отца Иоанна разочаро­вали.

Из всех показателей был чуть аномален только холестерин. Отец Иоанн спросил: что можно сказать о человеке, глядя на эти анализы? Отцу Иоанну ответили: глядя на эти анализы, можно сказать, что человек никогда не употреблял ничего вредного, тщательно следил за сахаром, солью, жирным и вообще вел пансионатный образ жизни. В некотором смысле он даже, наверное, не имел личной жизни.

Мне кажется, для понимания поступков, совершаемых Иваном Охлобыстиным, насколько вообще их возможно понять, а также для осмысления их результатов, насколько их можно осмыслить, эти анализы важны.

Человек отслужил рядовым в Советской армии, около шестидесяти дней проведя в карцере. Человек экспериментировал со многими видами наркотиков, исключая тяжелые (говорит, что вид игл пугает, хоть он и истатуировал себе руки). Человека регулярно били по голове на занятиях восточными единоборствами. Человека шесть раз зашивали от осколочных ранений в Чечне. В лучшие дни человек сегодня спит по шесть часов и ведет столь активный образ жизни, что хватило бы, кажется, на троих. И у этого человека – всего лишь аномальный холестерин. Причем даже не повышенный, а пониженный.

Обладая не только неординарным талантом, но и выдающимся здоровьем и, кажется, неисчерпаемой энергией, Иван Охлобыстин как будто обречен все время испытывать себя на прочность, чтобы давать выход бурлящим в нем килоджоулям. В этом смысле согласие на предложение архиерея стать священником – ничуть не более неординарный ход, чем решение завести шесть детей. А что если и так?

Рассказывая о Ташкенте, Охлобыстин явно наслаждается воспоминанием о том контрасте, который составила его новая жизнь с его прежней жизнью. Представьте, говорит он, пустой собор. Тепло. Через стекла в куполе горят гигантские звезды. Это же южное чистое небо. Где-то вдали чтец монотонно читает псалмы. И ты один в этом гигантском соборе. И у тебя закладка в служебнике...

Закладка в служебнике – клубная карта московского ночного клуба «Шатильон».

Пока Охлобыстин учился, архиерей периодически на него ругался. По ходу службы, например, есть момент, когда Охлобыстин должен был после ектеньи возглашать – то есть отвечать на слова священника или диакона возгласом. Архиерей сказал: неправильный возглас! Может и так, ответил Тициан, но в служебнике написано, как я сказал. У тебя длинный язык, ответил архиерей, приходи, буду тебя ругать в резиденции и преподам азы, как надо себя вести в церкви. Тициан пришел. Архиерей угостил чаем с алычовым вареньем.

С тех пор довольно часто пили с ним чай.

Описывая рукоположение Охлобыстина, журналисты спекулировали, будто бы актера сделали священником ради пиара православной церкви или по недосмотру. Но, слушая эти рассказы, трудно избавиться от ощущения, что на Ярославском шоссе архиерей не столько или не только углядел в Охлобыстине пастырские наклонности, но и увидел перспективного собеседника, который мог бы развлечь его в одиночестве в ташкентской резиденции. Судя по всему, поговорить ему было не с кем.

Долго это, конечно, продолжаться не могло. Тициан полгода проживал заработанное в Москве. Через полгода он пришел к архиерею с разными прожектами, целью которых было обеспечение семьи. Предложения включали погребальные услуги, форелевое хозяйство и торговлю спутниковым оборудованием.

Вообще-то священнику положено жить с подаяний прихожан, но в современной России это мало кому удается, и поэтому каждый так или иначе подрабатывает, не очень афишируя эту свою деятельность. Кто занимается бизнесом, кто программированием, кто литературным трудом – помимо службы в церкви, проповедей, исповедей, общения с прихожанами, похорон, крещений и другой поповской рутины, более или менее одинаковой как для штатных, так и для заштатных священников.

Но архиерей на форелевое хозяйство не благословил, а выдал из сейфа две тысячи долларов. Когда деньги закончились, Тициан пришел с прожектами снова. Архиерей отправил его обратно в Москву, заявив, что обучение его закончено, и выдав желанную для многих священников бумагу о выведении за штат, которая позволяла Тициану служить в любом храме, подчиняясь напрямую патриарху.

***

Прорвавшись через московские пробки, матушка Ксения забрасывает нас с Тицианом на своем батискафе в студию «Русской службы новостей».

– А давай AC/DC зажжем? – потирая руки, спрашивает отец Иоанн.

– Как пишется? – спрашивает отца Иоанна редактор «Русской службы новостей», которая помогает ему вести его субботнее радиошоу.

Тициан объясняет, как пишется.

– Да-да, – вслушивается он в хрипы, словно в первые ноты Шестой симфонии Чайковского. – И людям приятно будет.

Формально передача посвящена теме блогерства как нового культурного явления, но звонящие Охлобыстину в студию блогерством интересуются меньше всего.

Один слушатель интересуется, каковы отношения Ивана Охлобыстина с церковью и можно ли называть его отцом Иоанном (поскольку патриарх пока не отреагировал на его прошение, Охлобыстин отвечает, что можно – отношения по-прежнему хорошие, а церковь – его дом родной).

Другой звонит из Троице-Сергиевой лавры, чтобы зачитать душеспасительное стихотворение про то, как «безумство, алчность, ложь, гордыня владеют большинством людей» (Охлобыстин говорит, что готов подписаться под каждым словом, и переключает на другой звонок).

Третий звонит, чтобы возмутиться музыкальным репертуаром, который выбирает Тициан для своей радиопередачи.

– Иван, мне нравится, как вы ведете эфир. Вы оригинально это делаете. Вы талантливый человек. Но вот вы дали первую вещь, это «Эй-си ди-си», что ли?

– Ага, – говорит Тициан.

– Против музыки ничего не имею. Но голос – беса! – говорит слушатель. – Это же рев преисподней! Почему вы не даете нашу русскую музыку?

– Я предпочту этот рев тем попсовым соплям, которые только портят вкус, – парирует отец Иоанн. – А эти хоть кровь бередят. И если разбираться... может быть, это и слишком шумно, но содержание довольно неглупое. Не так страшен черт, как его малюют. Нельзя отрицать его существование, но нельзя преувеличивать его возможности.

Этот человек, утром посетивший детский приют в качестве исполнителя одной из ролей в фильме «Царь», днем участвовавший в службе в православном храме, а вечером работающий ведущим радиошоу, кому-то может показаться живой пародией на православного попа. Но по мне, так он является лучшей находкой для организации под названием РПЦ МП, коей явно не хватает людей, способных объяснять, что православие – это не капуста в бороде, не битье лбом об пол и не выжигание каленым железом грехов в окружающих людях (но не в себе).

– Настоящий православный христианин – человек добрый, – говорит Тициан, отдыхая в перерыве радиопередачи под звуки следующей поставленной им иностранной композиции – на этот раз группы Aerosmith. – Это человек, не подвергающий оценке чужую жизнь, потому что ему достаточно забот в своей. Как правило, умеющий прощать. Настоящих православных, конечно, не так много. Есть люди, которые стремятся к тому, чтобы стать такими.

Вообще, любимая идея отца Иоанна, которую он постоянно повторяет, заключается в том, что церковь – не сообщество верующих, поскольку истинная вера способна двигать горы, но никто что-то горы не двигает. Посему церковь – сообщество людей, стремящихся к вере и к соблюдению главного завета – любви к ближнему. Когда отец Иоанн читает наставления прихожанам, он, как правило, на тот или иной лад разъясняет самое важное – как любить ближних.

– Возлюбить силой воли нельзя – это же не математическая операция, бред какой-то, – говорит Тициан. – Но надо практикой научиться для начала принимать людей такими, какие они есть. А люди жадненькие, глупенькие, настырненькие, ленивенькие... В результате этой практики ты приходишь к простой идее, что все люди – родственники, что в принципе соответствует действительности. А тогда и легче отношение становится. Мол, он, конечно, вор и разбойник, но племяшка... Вообще, христианство само по себе не очень понято, это строгое, но абсолютно реалистичное воззрение на окружающий мир. У нас не хватает катехизаторов, объясняющих христианство в ортодоксальной форме, церкви надо призвать целый набор священников, которые будут работать с информационными источниками в интернете, с бизнесом, с учеными. Церкви надо сделать полный резет, чтобы новая прошивка встала. Седьмые винды требуются! Но я бы вообще сразу брал Apple.

Впрочем, отцу Иоанну можно предъявить нечто посерьезнее, чем упреки в разрушении благостного (и далекого от реальности) образа православного попа. Работа священника, как и работа врача, не терпит перерывов на обед, а тем более на хобби, временный дауншифтинг, депрессии и афтерпати. Потому что всегда есть тела и души, требующие врачевания. Многие люди, испытывающие полубессознательную неприязнь к священнику Охлобыстину, который в церкви появляется гораздо реже, чем на радио и в кинопавильоне (а таких людей немало), по сути именно это ставят ему в вину. Паства-то брошена.

Но Тициан размышляет: в штат его все равно бы не взяли – слишком он неординарен (впрочем, не главное ли тут препятствие – нежелание расставаться с неординарностью?). Но свою роль он видит не в том, чтобы врачевать. А в том, чтобы приводить людей в церковь, – по его словам, половина тех, кто стоял на исповедь в церкви к другим священникам, оказалась в церкви благодаря ему. В Ташкенте он, например, ходил обедать в один и тот же корейский ресторан, владельцы которого были баптистами. Неизвестно, что он там им говорил за едой, но в результате владельцы всей семьей обратились в православие. Хотя он совершенно не ставил себе такой цели.

А на днях на съемочной площадке он завел разговор с девочками-гримерами и выяснил, что они не знают текста «Отче наш» – теперь за гримом разучивают.

Так в современном мире совмещение несовместимых ролей создает новые роли.

– Я сталкер, – говорит Тициан. – Моя миссия – довести до церкви. И защитить. Чтобы человек не был чем-то уязвлен или напуган.

Небесная мистическая Церковь свята и безгрешна, но церковь как общественный институт несовершенна, так как создана несовершенными людьми, только стремящимися к вере.

– Надо сделать так, чтобы человек смог продержаться в церкви ровно до того момента, как он начнет понимать церковь сам, – говорит Охлобыстин. – Такая моя миссия.

***

Но вылазки в зону, как мы знаем, – довольно опасное предприятие даже для опытного сталкера. Служа в московских храмах, отец Иоанн кормил семью писанием сценариев. Три года назад Роман Качанов предложил ему роль в кино. Тициан, зная запрещающий лицедействовать канон, отказался, но поразился, как сильно выросли гонорары актеров в киноиндустрии. Пожаловался Димитрию Смирнову, посетовав и на то, что есть ведь с православным каноном некоторая неразбериха.

Строго говоря, если считать драматических актеров лицедеями (а можно ведь и не считать), то за церковной оградой надо хоронить почти всех людей, поскольку грех совершают не только сами актеры, но и те, кто им потворствует. А это все, кто смотрит телевизор, ходит в кино, посещает театр или цирк. Строго говоря, с точки зрения канона нет никакой разницы – исполнить роль шута в фильме «Царь», написать киносценарий фильма «Параграф 78» или просто посмотреть кинокартину «Москва слезам не верит». Но вы заблуждаетесь, если думаете, что прихожане на исповеди сегодня начинают ее со слов «я на этой неделе страшно согрешил, в тридцатый раз посмотрел "Пятый элемент"». Есть дела поважнее.

А ты сам не решай, сказал Димит­рий Смирнов, ты обратись к патриарху. Тициан и обратился. Так он стал первым и, наверное, единственным в истории православия священником-актером.

Он оказался настолько востребован, что за три года уже сыграл больше десятка ролей. Несколько лет назад он служил в храме каждый день, часто при этом являясь единственным священником на службе (иными словами, если б он тогда опаздывал, службы просто не начинались бы). Сейчас пять с половиной дней в неделю он проводит на съемочной площадке, оставляя для службы полтора выходных дня. В его нынешнем контракте о съемках в сериале написано, что продюсер не может привлекать его к сценам насилия или сценам с эротическим контекстом, а также обязуется отпускать на все великие церковные праздники.

Уйдя из актеров в священники, а потом вернувшись снова в актеры, Иван Охлобыстин, таким образом, совершил довольно оригинальный кульбит. Сам он объясняет эту «мертвую петлю» необходимостью кормить все разрастающуюся семью. Мол, сейчас он за съемочный день получает столько, сколько раньше получал за один сценарий.

Правда, при этом Тициан возит свою семью хоть и на старом, но все же импортном автомобиле Land Rover. Покупает новомодный айфон не только себе, но и своей дочери. Оказавшись голодным на Тверской, идет не в «Му-му» и тем более не в «Макдоналдс», а в ресторан «Гонконг», в который лично мне не пришло в голову зайти за все время жизни в Москве в силу излишней, скажем так, праздничности интерьера. Конечно, с таким размахом на сценариях семью не прокормишь. Но без айфона, «Гонконга» и даже «лендровера» вполне можно было бы и обойтись.

Впрочем, я, конечно, не думаю, что отец Иоанн снова стал Иваном Охлобыстиным только для того, чтобы иметь возможность удовлетворять свою гаджетоманию, которую сам называет новым грехом XXI века, коий стоит ввести в реестр современных греховных привязанностей. Хотя и айфон, наверное, не самый последний фактор. А вернее, не сам айфон, а вообще вся мирская суета, связанная с обеспечением себя разными приятными вещами. Наверное, это то, что называл в своем блоге «внешним комфортом».

Да и с каждым годом ведь ослабевала та самая «дюна», которая если не привела его в церковь, то довольно сильно там удерживала. Охлобыстин даже не может вспомнить, когда она накатывала в последний раз. И когда он теперь описывает какие-то свои жуткие переживания последних лет, он говорит уже не про экзистенциальный кризис, а про то, как его дочка в младенчестве сползла под одеяло, чуть не задохнулась, вызывали скорую, он держал ее на руках и готов был разодрать себе грудную клетку только лишь для того, чтобы она жила...

И есть ведь еще то, что он называл в своем блоге «творческой реализацией». Но тут, к сожалению, не обойтись без пошловатых отступлений. Недавно я посетил небольшой провинциальный фестиваль, главным событием которого было выступление известного российского актера. После выступления организаторы устроили закрытый фуршет. Известный актер появился там в числе других гостей. Так получилось, что меня представили ему за компанию с другими, действительно уважаемыми, людьми. Кажется, мы даже пожали друг другу руки, хотя я еще школьником смотрел фильмы, в которых он играл. И он сделал небольшую паузу, как будто ожидал, что я что-то скажу. Я ничего не сказал. Только потом понял, что надо было сказать комплимент выступлению. Он его ждал. Более того, кажется, этот комплимент был ему реально нужен. Несмотря на то что, кажется, он давно должен был потерять какую-либо потребность слушать комплименты. Тем более от человека, которого он видел первый и последний раз в жизни.

Как бы Охлобыстин ни ссылался на свой драматургический опыт и привычку сценаристов и режиссеров смотреть на актеров свысока, а потому не очень ценить актерскую славу, упоение собой, ролью, вниманием, восхищением людей – это все структурные молекулы актерского ремесла. И не нужно отправляться на съемочную площадку или на радио, чтобы увидеть, что из них построена ДНК его одаренности. Он упивается своей игрой, даже если находится не в павильоне на съемках, а обсуждает заказ с официантом в ресторане. Есть в этом что-то явно враждебное смиренному православному служению, и, выпуская свой гений на волю, думаю, удержать его непросто. Сосуществование в этих двух мирах не могло не привести к серьезному внут­рен­не­му конфликту.

Не берусь утверждать наверняка, что Охлобыстин пожалел о своей откровенности в блоге, но похоже, что это именно так. Во всяком случае, теперь, рассуждая о причинах, побудивших его написать пост об отстранении от служения, он ничего не говорит ни о поиске своего пути и призвания, ни о метаниях между служением и профессиональной реализацией, а предпочитает напирать на клерикальную сторону вопроса.

Мол, многим деятелям культуры дают церковные ордена. С другой стороны, они должны хорониться за церковной оградой. Но нельзя одной рукой брать, другой выкидывать. Есть в этом алогизм. Мол, конфликт канона и реальной жизни требует пояснения и, наверное, разделения ритуального языческого лицедейства, осуждавшегося в средние века, и современного театра. Мол, может быть, удастся вызвать огонь на себя и спровоцировать важную для православных людей дискуссию.

Ко всему прочему Иван Охлобыстин – еще и умелый делец. На моих глазах он, например, зарулил в табачную лавку с рисунком, подаренным ему утром в детском приюте, и ловко впарил его продавщицам, объяснив позже этот поступок тем, что дома не повесишь – свои же дети рисуют, а хранить в кладовке глупо, надо куда-то девать (ответа на вопрос, зачем продавщице из табачной лавки вешать у себя рисунок каких-то приютских детей, этот силлогизм не предполагал).

И в прошении отца Иоанна об отстранении от служения нетрудно при желании проследить бюрократический ход. Благословение в обход канона давал Алексий II, а сейчас – новый патриарх. Было б недурно, если б он подтвердил распоряжение предшественника. Тем более, если не подтвердит и прошение об отстранении будет удовлетворено, это мало что изменит в жизни Тициана – он по-прежнему сможет участвовать в службах, но не сможет предстоять (то есть вести ее) и не сможет претендовать на роль настоятеля. Но он и так уже давно не претендует и давно не предстоит, редко когда вовремя успевая к началу.

Но мне кажется, что есть и куда более важный, глубинный и, если хотите, мистический смысл в поступке отца Иоанна.

Когда он прочитал в интернете критику Димитрия Смирнова и, заварив чаю пуэру, вернулся к компьютеру, винчестер привычно потрескивал, скачивая торренты – в основном кинематографическую продукцию «интуристов», как называет отец Иоанн зарубежных режиссеров. И тогда отец Иоанн запустил программу Microsoft Word и тут же набрал текст прошения Святейшему с просьбой отстранить себя от служения. Он сделал это через пять минут после того, как прочитал слова Димитрия Смирнова. То есть долго не раздумывал, чтобы не дать сомнениям перекрыть дорогу к действиям.

Примерно так же он принимал решение стать священником.

Теперь адресату предстоит принять прошение или же отклонить.

То есть ответить на вопрос, кто такой Иван Охлобыстин – Иван Охлобыстин или отец Иоанн, предлагается патриарху. Или, если хотите, Господу Богу. Или, если хотите, провидению.

А он, родившийся в 1966 году от Рождества Христова в деревне Поленово Тульской области Иван, сын Ивана, волею судьбы ставший известным актером Иваном Охлобыстиным, диковинным священником отцом Иоанном и даже, пусть на какое-то мгновение и только в моих глазах, – Тицианом, просто примет это решение и подчинится ему. Как прежде с интересом подлинного естество­испы­та­те­ля принимал все в своей жизни – армию и кино, просветления и падения, семью и детей, Чечню и служение. Как и полагается принимать свою жизнь человеку.

И я лично думаю, что совершенно неважно, какой будет ответ.

Потому что хорошему актеру по большому счету неважно, какую играть роль.

***

Когда Иван Охлобыстин еще не был священником, но уже был актером и драматургом, он участвовал в создании художественной кинокартины «Даун Хаус». В ней он исполнил роль Парфена Рогожина. В одном эпизоде Иван Охлобыстин (олицетворяя великий русский характер) пожаловался на жизнь Федору Бондарчуку (олицетворяющему другой тип великого русского характера). И получил ответ.

«Не расстраивайтесь! – сказал ему идиот. – При вашей красоте и остро­умии вы еще найдете свое счастье». С