Загранкомандировка Петра Налича
Евровидение? Слащавая музыка для домохозяек в розовых тапочках. Жалкая попытка новых европейских стран доказать, что они настоящие европейцы. Да и просто фрик-шоу. Где мы, и где Евровидение.
Так принято думать о Евровидении. Нет, о Евровидении вообще думать не принято, неприлично.
Это раньше его устраивали, скажем, в швейцарском Монтрё, городе Набокова, и зрители одевались туда, как в оперу, – в смокинги и вечерние платья. А сам конкурс, проводившийся в прямом эфире, был одним из самых авангардных технических экспериментов своего времени. Это раньше из Евровидения получались АBBА, Селин Дион, Клифф Ричард. А исполненную на Евровидении итальянцем Доменико Модуньо песню Volare, cantare перепели все – начиная от Фрэнка Синатры и Дэвида Боуи и заканчивая Gipsy Kings. Сегодня Евровидение – это что-то из другой жизни. Пригородная самодеятельность, в лучшем случае смутно напоминающая мировые шлягеры. Кто сможет напеть хоть один из последних хитов-победителей?
И что там, спрашивается, делал клубный музыкант, лирический тенор, любимец богемных московских кабаков Петя Налич – начитанный, интеллигентный, душевный, московская элита – архитектор. Друг всех друзей, знакомый всех знакомых, семьянин, который не пороги MTV обивал. Весной 2007-го он скромненько выложил на YouTube свой клип «Гитар». Пересвеченная любительская съемка, дешевые спецэффекты, набор слов на пиджин-инглиш: «Айв невер бин клевер, бикоз нид ит невер…». И – одна из тех мелодий, которые, раз прицепившись, не отстанут уже никогда.
С «Гитар» все и началось. Вывести Налича с монитора на сцену взялся Алексей Казаков, тогда еще никакой не продюсер, а только что отошедший от дел главред журнала «Большой город», популярного среди завсегдатаев все тех же богемных кабаков. Он позвонил Григорию Гольденцвайгу, тогда арт-директору московского клуба Ikra, и спросил: «Налича хочешь?». «Какого еще Налича?» – был ответ. «Ты че? От берегов отбился? – как-то так сказал новоявленный продюсер Казаков. – Петя реальная звезда сейчас, посмотри в интернете!»
Дальше случилось неожиданное. Оказалось, что Петя на самом деле звезда. За две недели до концерта билетов уже не было. А в день концерта в зал было не войти.
И так третий год: в зал не войти. И залы становятся все больше. Только что в московском клубе Б1 на концерт Налича, первого русского музыканта, ставшего известным благодаря интернету, собрались три с чем-то тысячи человек.
А этой зимой он зачем-то взял и подал заявку на участие в Евровидении. Выиграл отборочный тур и поехал в мае в Осло.
Вообще-то это называется – пытаться усидеть на двух стульях. И для «своих» по клубам играть, и на международном теле-поп-конкурсе выступать. Человек из интернета отправился на конкурс людей из телевизора. Что может получиться из этого столкновения двух разных миров?
• • •
Евровидение – это не только состязание восходящих поп-звезд. Евровидение давно превратилось в историю геополитическую. Как только заканчиваются выступления, начинается народное голосование. Зрители со всей Европы хватаются за телефоны и начинают слать эсэмэски в поддержку своих фаворитов. Голосовать за соотечественников при этом нельзя, так что успех артиста связан не с его популярностью на родине, а с тем, как к этой самой его родине относятся в других странах.
В этом контексте Евровидение-2010 с его результатом, с победой немецкой вокалистки Лены – поклон Германии от всех европейских государств в тяжелые времена финансового кризиса. Поклон справедливый, между прочим. Кто еще, как не Германия, вытащит всех из долговой ямы?
Налич мало того что попал в чужую музыкальную среду, так еще и представлял там Россию, которая во всей этой истории с кризисом и политикой – сбоку припеку. Она не раздает, как Германия, спасительные кредиты восточноевропейским странам (Словения, скажем, присудила Германии десять из двенадцати возможных баллов). Не решает вместе с Германией судьбу Турции: войдет та в Европейский союз или не войдет (Турция дала немцам десять баллов). Не трудоустраивает на немецкие стройки боснийцев (от Боснии – восемь баллов). Испанцы, скажем, увязшие полностью в кризисе, вообще подарили Германии аж целых двенадцать баллов. Россия – в стороне, а Налич – вдвойне чужой.
День первый
Аэропорт Осло. Марина и Регина, волонтеры от Евровидения, встречающие русскую делегацию, держат российский флаг размером с простыню, ждут Налича. «Зайчик, – говорит Марина Регине, – расправь флаг». Налича нет.
«Девчонки, так вы русские?!» – приземлились артисты-молдаване. Зеркальные очки в пол-лица, волосы торчат, как лук из горшочка. Сразу видно: люди приехали на Евровидение, люди уважают эту культуру.
Выходит Налич. Марина с Региной его не замечают. А как вообще Налича заметить? Так на Евровидение не приезжают. Вот взять румынскую делегацию. Сами субтильные личности на худеньких модных ножках, на поводке дрожащая модная тварь, чихуахуа.
А Налич что же? С младенцем и женой. Сам в незаметной курточке, она в незаметной курточке. Так выглядят какие-нибудь молекулярные биологи, которые приехали на конференцию, совмещенную с лыжами. Петя, вжав голову в плечи, накинув капюшон, по-пингвиньи бредет к выходу.
Музыканты Налича – тоже с детьми и женами. Выпущенные из самолета дети звереют от свободы: «Мама! Я хочу в норвежскую “Икею”!». «Не снимайте нас, – говорит Налич, – мы с детьми и женами. Вообще нас не снимайте». «Как не снимайте? – Маркус, фотограф “Сноба”, потрясен. – Первый раз такое вижу. Тут все только и мечтают, чтобы их снимали».
«Надо же, – Марина растерянно все еще держит флаг. – Шведы тут знаете что устроили? “Мы – шведы!” – кричали. Они вечеринку на крыше оперного театра, в самом красивом здании в Осло, устраивают. Чтобы все знали: это шведы приехали! А русские такие скромные». Конечно, скромные. Даже песню написали с говорящим названием – Lost and Forgotten.
Позицию симпатичнее вроде бы и представить себе трудно.
Но, с другой стороны, если Наличу так вся эта суета не нравится – что он тут делает, зачем из клубов-то выбрался? Высунешь иногда вот так нос из своего благородного подполья – и конец репутации. Разве он не боится изменить себе?
День второй
Началась подготовка к конкурсу. Утром автобус должен везти на репетицию группу, которая в Осло называет себя Petеr Nalitch and Friends. Ждут барабанщика – он проспал.
В автобус входит звукорежиссер: «Все плохо. Они тут такое придумали. Петь надо вживую, а музыка вся в записи идет и подпевка тоже. Но они что – не понимают? Нас надо только вживую слушать. Мы другие».
Другие? А зачем тогда заявку подавали и получили благословение от Димы Билана, бывшего победителя Евровидения?
Дима, директор: «Главное – чтобы мы остались такими, как раньше. Нам вот этого всего, – кивает куда-то в сторону певиц в блестках и леопардовом, – не надо. Нам бы просто песенку отыграть и уехать. Ну как обычно».
Как однажды сказала Голда Меир: «Не будь так скромен, ты еще не настолько велик».
День третий
17 мая – главный праздник года, День независимости Норвегии. Парад.
Погода отличная. На балконе королевская семья. Вокруг красивые люди. А у Налича снова страдальческое выражение лица, брови домиком.
Подбегает кто-то из организаторов: «Вы должны встать в очередь к норвежскому участнику Евровидения – и с ним сфотографироваться». Налич смотрит на норвежского музыканта Дидрика, тот в шляпе, жакете с вышивкой и вязаных гетрах. Отвечает: «Не будем». Организатор в слезах убегает.
И так – всю дорогу! Консультация по макияжу. Немолодой стилист: «Что вы хотите, чтобы я вам сделал? Волосы? Макияж? Стрижка? Укладка? Покрасить? Что вы хотите?». «Ничего», – говорит Налич. У стилиста вытягивается лицо.
Что Налич всем этим хочет сказать? Я вот такой независимый музыкант и вообще ваш попсовый конкурс презираю, но могу тоже поучаствовать? Получается некрасиво.
Часть статьи не может быть отображена, пожалуйста, откройте полную версию статьи.
Часть статьи не может быть отображена, пожалуйста, откройте полную версию статьи.
День четвертый
Разговаривать с самим Петей – все равно как с русским лесом. Он тебе всегда ответит правду.
«Сидеть дома на кухне и злиться там тихо, что по телику опять одно говно показывают, – говорит Петя в скромном ресторане “Мона Лиза”, а сам все время озирается, – и при этом ничего не делать для того, чтобы там показали что-то хорошее, – это неправильно». Правильно – самому выйти и спеть.
«Когда я начал ныть, что где-то что-то написали про меня нехорошее, не так меня поняли, мой папа сказал: “Петя, нервную систему, как и все остальное, надо тренировать. А не потворствовать своим настроениям, которые есть у всех”… Коснулась тебя хотя бы какая-то известность – сразу хочется зарыть голову в песок. Сразу хочется сказать: не трогайте меня».
Петя говорит, а сам озирается. Хотя фотографы из русской желтой прессы, которые будут шпионить за ним после полуфинала, перебегая от кустов к кустам, еще не приехали. И жену Налича, Наташу, еще не начали называть в желтых хрониках словами «супруга» и «благоверная».
«С гуманитарной точки зрения, с точки зрения нашей миссии, – говорит Петя, – нам кажется, что мы должны хорошо петь хорошие песни. Это во-первых. А во-вторых, коллектив должен развиваться».
Некоторые, говорю, в прошлом хорошие музыканты так доразвивались, что их теперь невозможно стало слушать. На концерты к ним совсем другие люди ходят, запросы сменились… Может, не надо вам с большими деньгами связываться? Вы же другие? «А вот чего я больше всего не люблю, – вскипает Налич, – это разговоры: вот какой был хороший музыкант, а теперь исписался, скурвился, и теперь он такое же говно, как и мы!» Чего это он?
Петя вообще не умеет легко разговаривать, попивая на солнышке вино, – как все в «Мона Лизе». Ерзает, лохматит челку. Что-то его постоянно мучает. «Мне бы, конечно, хотелось победить, – говорит, – раз уж мы в конкурсе выступаем. Но если не победим, сильно не расстроимся. Чего точно делать не будем – так того, от чего и раньше отказывались всегда. Нас много раз приглашали заняться, что называется, “медийностью”. Это когда ты абстрактно мелькаешь, поднимаешь индекс цитируемости, становишься как будто более известным. Появляешься на тусовке, в светской хронике, веселишься на всяких слетах и таким образом копишь, грубо говоря, свое состояние. Нам интересно заниматься музыкой и жить в нормальном семейном ритме. И могу похвастаться – мы прилично зарабатываем».
Вот оно, это самое сидение на двух стульях разом. Я приехал в Осло, но мне этого всего не надо. Хочу быть «настоящим», но бесплатно «настоящим» не буду. Разговариваю с людьми, а смотрю все время по сторонам.
День пятый
Бегать от организаторов вечно невозможно. На пресс-конференцию для участников конкурса пришлось пойти. И тут случилось что-то удивительное. Если ты пытаешься усидеть на двух стульях – никто тебя не полюбит. Ты вроде бы всем чужой. Но почему Налича-то вдруг полюбили? А его полюбили. Как раз на этой пресс-конференции.
Ведущий, неестественно загорелый японец: «А сейчас у нас – небольшой тест! Как зовут премьер-министра Норвегии?». Налич – моментально – первое, что приходит в голову: «Ульф Ларссон!». Смех. «Вам кто из артистов нравится, кроме вас самих?» «Немецкая девушка, – говорит саксофонист Юра, причмокивая, – очень хорошенькая». Смех. Журналисты очарованы.
«Что вы думаете о Евровидении?», «Вы уверены, что ваш юмор поймут?», «Важен ли интернет?» Петя ненавидит вопросы без души. Петя отвечает без души: «Все хорошо. Да. Важен». Японец недовольно косится. Его можно понять: к чему такое высокомерие?
«Спойте!» – решает отомстить японец. А это – пожалуйста! Грянули: «Не для меня придет весна». Это что – артисты Евровидения? Нет, это какой-то мужской хор Даниловского монастыря. «Ничего себе голосище», – говорят бельгийцы. «Он крутой, он не кукла говорящая», – удивляется английский журналист.
Что-то определенно случилось. Но не только голосом они взяли. Еще серьезностью, которой ни у кого на Евровидении нет. Расслабленностью, которой ни у кого на Евровидении нет. Тем и взяли, что другие. Так себя только настоящие звезды ведут.
• • •
«Это про что песня? – спрашивает Маркус, на самом деле военный фотограф. Через несколько часов после пресс-конференции Налич с музыкантами сидит в гостях у Маркуса и его жены в Осло. Огромная квартира с белыми стенами и сауной посередине.
«Эта? – говорит Петя про казачью песню. – Про войну».
«Про что эта песня?» – спрашивает про другую казачью песню жена Маркуса Коба.
«Про войну».
«А вот эта, – говорит второй вокалист Сергей, – про несчастную любовь». Думает немного. «И про войну».
Жена Маркуса плачет. Теща Маркуса, которой дали послушать Петю через айфон, плачет. Я плачу. Петя Налич по-английски: «Мой дед пел в Сараевской опере. Во время Второй мировой попал в концлагерь. Его покалечили. После войны он уже не мог петь – он работал диктором на югославском отделении советского радио…»
Петя прижимает к сердцу свою годовалую дочь, поет, смотря ей прямо в глаза, романс. Младенец серьезно, не шелохнувшись, смотрит на Петю.
«Очень здесь хорошо… – говорит Петя. – Когда я вижу, как здесь хорошо, я, конечно, начинаю злиться и расстраиваться. Хочется, чтобы о России думали не только как о нефтяной бочке». (Вообще-то Норвегия – такая же нефтяная бочка, как и Россия, вспоминаю я. Однако имиджу благополучной и сдержанной европейской страны никакая нефть и никакой газ, оказывается, не мешают.) «Я не знаю, что у них там в нефтяной сфере происходит. Но то, что я вижу на улицах, – это беда, тут ничего в лучшую сторону не изменилось. Человеческого подхода к градостроительству не прибавилось. А историческое архитектурное наследие, которое разрушают, уже вернуть нельзя. Москва – это все равно мир для автомобилистов. И чем дороже у тебя машина – тем у тебя больше прав. Это все такое средневековье. Москва и Россия – это космопорт».
Все это Налич говорит на полном серьезе. Это в песнях он все время играет штампами, поет и сам над собой потешается. А тут, похоже, не шутит.
«Да что там стесняться. Я сам, – говорит Петя, – скорее патриот, но, как и многие другие, не люблю квасной патриотизм, навязываемый сверху. Мне вообще это важно, что я здесь представляю Россию. В принципе мне очень приятно будет, если я хоть чуть-чуть создам для своей страны благоприятный имидж. Неважно чем – своей корявой, но веселой пресс-конференцией или выступлением. Если я сделаю так, что о России подумают хорошо, я буду только рад».
Петя Налич, прославившийся шуточной песней «Гитар», вдруг оказывается серьезен. Странно звучат эти разговоры на фестивале любителей золотого и леопардового, но, видимо, чужая среда заставляет четко формулировать свою позицию. Иначе будешь забыт и потерян.
Неделю спустя
Неделю мы не виделись (между первой репетицией и полуфиналом участникам Евровидения дали полную свободу – Налич репетировал, путешествовал по Норвегии, слонялся по Осло и ходил на вечеринки к грузинам и белорусам). Через неделю – Налича не узнать.
«Мы на самом деле очень хотим выиграть, – говорит. – Иначе зачем мы здесь? Мы хотим победить». Все кивают. Что с ними? «Что мы, разве гордые, что ли, – нос от всего воротить? Иначе зачем мы здесь?» – говорят.
Ничего им не нравилось неделю назад, дичками ходили. Не то теперь. Дело не в том, что русский коллектив свозили на фьорды, в замечательный город Берген, и знают они теперь в Осло каждую улочку и песню каждого нищего.
Дело в том, что Налич посмотрел на Евровидение изнутри. А Евровидение с изнанки – это совсем другая история. Поневоле забываешь про спорную репутацию конкурса и вообще про чуждость этого мира.
«То, что здесь все организовано профессионалами, – подтверждает Петя, – так это понятно. Это же не шарашка какая-то».
И это стоит увидеть своими глазами.
Во время репетиций у всех – от режиссеров до уборщиков – четкое расписание. У операторов – четкое расписание: здесь снимаем «восьмеркой», здесь падаем в ноги артистам, здесь стелемся по полу. У человека, отвечающего за ветер, четкое расписание: с 15.30 до 15.32 – ветер, с 15.32 до 15.37 – перерыв (усаживается на пол и читает книжку). Все быстрые, ловкие – до последнего осветителя. Все слажено: падение занавесок, снег, дым, взрыв, выезд рояля со свечой, опять же ветер в челку.
Музыканты – такие же: огромные крылья у белорусок поднимаются ровно в 16.09. У многих почти идеальная хореография. Неделя среди профессионалов – репетиции, просмотр записей репетиций, проверка звука – и Евровидение выглядит уже совершенно по-другому. Не просто конкурс слащавых Энрике Иглесиас wannabes – а потрясающий, слаженный механизм.
Если же не смотреть на Евровидение изнутри и всей этой гигантской работы не видеть – картина другая.
Мальта. Молодой человек в трико расправляет крылья с перьями. Молдавские женщины рядом: «Я думаю, это какой-то их сказочный герой». Вряд ли. Больше похоже на дорогую гей-вечеринку.
Польша. Польки в национальных костюмах синхронно засовывают яблоки в рот – так и танцуют, с яблоками.
Финляндия. Почему-то во время номера девушки-аккордеонистки хочется есть.
Греция. Почему-то снова хочется есть.
Македония, Албания, Португалия. Хочется есть. «У нас Гришаня, – говорят молдавские женщины, – так в ресторане играет». А ведь точно. Вот потому-то и есть хочется.
А Дима, директор Налича, гнет свое: «Представление о Евровидении в России – оно искусственное. Журналистами сформирована точка зрения, которая не имеет отношения к реальности».
Сидели неделю назад меж двух стульев, а теперь пересели понятно на какой? Все ясно. Человек вписывается в Евровидение, в мировой, так сказать, контекст.
«Нет никакой работы по вписыванию себя в мировой контекст! – злится Налич в баре “Рэдиссона” за день до финала, заливает стол пивом. – И не надо такую работу вести – никогда и никому. Каждый художник ценен только своим единственным уникальным видением мира, и именно его он должен развивать. Каждый художник, грубо говоря, рискует скурвиться. Но если ты понимаешь, сколькому тебе надо еще научиться, то ты никогда не скурвишься. Если ты выходишь и поешь для всех – вот как Лучано Паваротти, – ты все равно на все сто процентов работаешь. Я не хочу быть диссидентом, в подполье сидеть. Я хочу петь для всех».
Как-как? Художник? Паваротти? Неужели в мире абсурдных амбиций Евровидения даже такой всегда адекватный Петя теряет самоиронию?
• • •
Финал. На футбольной арене почти ни одного свободного места. Артистов более или менее хорошо видят только первые пять рядов в партере. Остальные двадцать с чем-то тысяч человек не видят ничего. Но при этом страшно счастливы: смотрят и фотографируют даже телеэкраны под потолком. Это в Англии, например, Евровидение презирают, а после того как его перестал комментировать ехиднейший Терри Воган – и вовсе не смотрят. В Норвегии – это что-то вроде Нового года. Евровидения ждут, песни наизусть заучивают – причем среди зрителей по большей части не подростки с пивом, а средних лет мужчины и женщины, хорошо одетые, солидные. Подпевают грекам с их зажигательной композицией, устраивают овацию исландской певице. Вскакивают по первой просьбе аниматора на сцене и всей толпой отплясывают под музыку.
Мой сосед слева, одинокий мужчина в клетчатой рубашке и джинсах, все три часа просидел не шевелясь, сложив руки на коленях. Объявили победительницу – Лену, вокалистку из Германии – расплакался. Второе место заняла Турция, третье – Румыния. Наличу досталось одиннадцатое. Максимум баллов – двенадцать – он получил от Белоруссии. А еще по десять поставили ему Молдавия, Украина, Армения, Эстония и Израиль.
Налич после финала. Абсолютно такой же, как и до финала: ерзает, щиплет себя за нос, смеется. Так себя ведут не после проигрыша. «Конечно же, мы считаем, что это мы должны были занять первое место, – говорит Налич. – Но все, что могли, все, что хотели, мы сделали. Я так поспрашивал ребят – мы все довольны. Нам было важно сюда приехать».
«После Осло, – говорит его международный продюсер Александр Чепарухин, – его еще больше узнают, и не только в Норвегии…»
Попав на Евровидение, Налич сделал то, что когда-то должен сделать любой артист, – он выступил не перед той публикой, на которую рассчитана каждая его песня, каждая шутка, а перед изначально чуждой. Поработал с аудиторией иного порядка. Не стал героем, но отвергнут тоже не был.
• • •
Все расходятся по автобусам. «А здорово, – говорит английская женщина в вечернем платье своему приятелю, – что русский в этом году пел, как будто это год семьдесят какой-то, по-настоящему так». «Да-да, – паясничает тот. – Йети в пижаме из интернета – так про него в “Шпигеле” написали». «Замолчи! – стукает его норвежским флажком. – Он искренний. Это редкость. Такого сейчас не бывает».
«Шпигель» действительно поиздевался над Наличем, обыграв цитаты из его песен: «Ай пут он май пиджама» – это из той самой «Гитар», «Йети» – еще один Петин хит. Но это неважно. Важно, что после Налича немного легче станет заявиться на Евровидение хоть в пижаме, прижимать хоть розу к сердцу, быть серьезным, наивным, нелепым, искренним – и вообще делать все то, что на Евровидении обычно не делается. Петина тактика – быть без пяти минут пошлым – на самом деле и есть его гуманитарная миссия.
Автобус везет всех в гостиницу. Евровидение никто не обсуждает. Кто-то из музыкантов смеется: «Сейчас приду в номер – жена скажет: “Ну наконец-то отмучился – собирай чемоданы, поехали домой”». Сзади – вздох облегчения. С