Хочу построить детcкий дом

В 1997 году я работал в питерской компании «Институт тренинга», и начальство отправило меня к Владимиру Тарасову на тренинг «Техника перехвата и удержания управления». На занятиях Тарасов все время проводил одну мысль: управление — это создание положительных конструктивных изменений. Вроде бы все просто. Но если ты управляющий и хочешь действительно что-то изменить, то нужно поставить цель вне пределов своей жизни и выше своих реальных возможностей. На самом деле источник концепции Тарасова — китайцы, со своими стратагемами и Конфуцием. По их версии, достижение цели должно происходить уже без управляющего, но благодаря его имени и авторитету.

Тренинг мне настолько «запал», что я решил сделать свой, только уже на базе западной культуры менеджмента, и привязать его именно к управлению персоналом: как поощрять, как наказывать, как мотивировать, как стимулировать, как ставить цели. В начале 2000-х я работал по этой программе с очень неглупыми управленцами из одной хайтек-компании. В конце концов они прицепились ко мне: «Раз ты такой умный, покажи на себе, как ставить цель в жизни». Это был профессиональный вызов, и мне действительно было интересно. Сам думал об этом с того самого тарасовского тренинга. Всем пришлось над этим потрудиться, и мы потратили на эту задачу почти весь день. И мы ее решили. Закончили в первом часу ночи — никто не хотел расходиться.

В процессе работы над составлением жизненной цели я вспомнил, как в 1999 году летел с восьмимесячным ребенком из Москвы в отпуск во Флориду. И в Шереметьеве увидел страшно неприятную сцену: симпатичная девочка лет десяти стояла и плакала навзрыд, а рядом стояла пожилая, очень приличная пара, явно ей не родственники; они выглядели удрученно и беспомощно. Хотя жена меня оттаскивала, я не выдержал и вмешался: не нужна ли, мол, помощь. Выяснилось, что пара не говорит по-русски. Нас в принципе учили на психфаке входить в контакт. Я заговорил с девчонкой, и она рассказала сквозь слезы, что боится лететь. Тогда я говорю: я тоже боюсь — каждый раз поджилки трясутся... У нее слезы высохли, давай улыбаться. Тогда я обращаюсь к паре на английском: в чем дело? Они рассказывают: вот усыновили, летим домой в Нью-Йорк, что случилось — не знаем. Все было нормально. Я к усыновлениям детей иностранцами отношусь однозначно хорошо, поэтому девочку подвинул поближе к жене, пару тоже пригласил встать поближе. И когда прошли границу, они разговорились. Оказывается, в детдоме их заверили, что девочка отлично говорит на английском, рассказали, что она много раз летала на самолете, описали, как сильно она любит Америку и т. п. Еще им сказали, что ее родители погибли и она осталась одна, а на самом деле у нее были два брата и лишенная родительских прав мать, которая сидела в тюрьме. Ну и, разумеется, девчонка не говорила ни на каком языке, самолет видела только высоко в небе и по телевизору. А после разговора с ней выяснилось, что рыдала она вовсе не из-за самолета — просто в аэропорту она неожиданно для себя поняла, что уезжает навсегда и никогда не увидит тот, свой, хоть и дрянной, но близкий ей детдомовский мир и своих, каких-никаких, но друзей. И ей стало страшно.

До Нью-Йорка мы с женой летели раздельно: я учил приемных родителей, что делать с дочкой, как ей найти русскую компанию и от каких страстей лучше уберечь. А жена учила девочку говорить на английском. Первое, что попросила перевести бедная девочка: «как пройти в туалет» и «дайте попить».

Во время рейса мимо нас прошла женщина с ребенком такого же возраста, как наш, и сделала «комплимент», сказав, что наш ребенок очень похож на нас. После этого нам вдруг стало очевидно, что в этом самолете мы были единственные биологические родители — остальные дети, примерно двадцать человек, были усыновленные.

И вот все это я вспомнил. И когда на том тренинге, который мы посвятили разработке жизненной цели, участники собрались для обсуждения результатов самостоятельной работы, я рассказал, что именно это я и хочу изменить: чтобы таких ситуаций при усыновлении не было. Дальше уже было дело техники. Bonding — связь, которая возникает между опекуном и опекаемым при определенных условиях примерно за шесть месяцев. Значит, таким должен быть срок взаимодействия потенциального «родителя» с ребенком. Осуществить это можно только в стране проживания «родителя»: в России никто не будет торчать полгода, да и с ребенком чиновники не дадут нормально общаться. Вывод: нужно делать детский дом за границей. Вот эту цель я в конце концов и сформулировал. А в китайских стратагемах есть такая красивая фраза: «сначала ты выбираешь путь, потом путь выбирает тебя». Обсудили мы это, побалдели от собственной крутизны и пошли спать.

На следующий день подходит ко мне один из главных заказчиков и участников тренинга и между нами происходит такой разговор:

— А ты вчера серьезно это говорил или так, голову нам поморочить?

— Такими вещами не шутят, потом в зеркало будет противно смотреть.

— И как ты теперь собираешься это сделать?

— Не знаю. Для начала буду собирать деньги и искать легальные пути вывоза детей или буду пытаться менять законодательство, потом начну строить детдом.

— И много ты сегодня можешь на это дело дать денег?

— Тысяч на тридцать жену уговорю.

— Что, правда? Готов отдать тридцать тысяч? Как проверить?

— А просто добавь остальные.

— Нет, пока не добавлю. А сколько нужно по твоим расчетам?

— Можно начинать с пяти миллионов.

— Будет у тебя четыре миллиона — звони, я добавлю остальное.

Таким образом расходы сократились сразу на 20 процентов, чего я, конечно, не ожидал.

А еще через пару лет я встретился с человеком, который рассказал мне, что можно начинать с миллионом, оставшуюся сумму собирать в благотворительных фондах в Америке; а потом и потенциальные «родители» начнут деньги сдавать. Технически все просто: приезжает ребенок от года до пяти лет. Перед тем как попасть в семью, он полгода проводит в детдоме, адаптируется. Все нормы содержания детей расписаны. Должна быть двуязычная среда, чтобы не было культурного шока.

Сейчас, когда сильно подешевела недвижимость и подскочила безработица, возможностей для организации таких детских домов стало гораздо больше, а расходы при этом могут сильно снизиться. Пока получается, что основная проблема — юридическая, а деньги поначалу нужны копеечные. Хотя, учитывая сложившуюся вокруг усыновления ситуацию и российские законы, это будет нелегко. Сейчас есть только одна лазейка — выезд на лечение. Правда, существует жесткое правило: после лечения ребенок должен вернуться на родину. Но если эти полгода он проведет в обществе будущих родителей, шансов, что они останутся вместе надолго, будет очень много.