Олег Сысуев: Что такое 1990-е годы

У всех революций есть много общих черт, но самое главное сходство в том, что люди думают, что они первые в мире делают эти революции и, конечно, не повторят ошибок предыдущих революций, они, конечно же, руководствуются исключительно чаяниями народа, будущим страны, что сейчас главная цель — смести всех, кто был до этого, самим водрузиться у власти — и жизнь наладится.

Правда, потом люди довольно быстро понимают, что они такие же, как все, что это не первая революция и не последняя. Что без аппарата, который, собственно, решает судьбу практически всех правительств, никак нельзя обойтись. А этот аппарат, как правило, старый. А революционеры тоже люди: они начинают бороться за власть, за влияние и в конце концов борются за хорошее обеспеченное будущее для своих детей, своих семей — быт, одним словом, их заедает. И побеждает бюрократия. Для России эти тезисы тем более верны, поскольку у нас нет устоявшегося почтения к частной собственности, у нас есть только почтение к свободе человека как таковой. И понятное дело, что за нашу голодную десятками лет жизнь мы расплачиваемся тем, что для нас кусок колбасы гораздо важнее, чем проявления свободы.

This browser does not support the video element.

1990-е годы, безусловно, отличались гораздо большей включенностью людей в процесс, что было правильно. Но их итоги ровно такие, которые и должны были быть: победили бюрократия, чиновничество, желание хорошо жить на коротком отрезке времени. Видимо, должна случиться еще не одна революция, и желательно тоже бескровная, для того чтобы у нас устоялись фундаментальные вещи, связанные со свободой.

This browser does not support the video element.

Затем был путч 1991 года, и мое случайное выступление на телевидении, когда я сказал просто о том, что думал. У меня не было желания поступить правильно с точки зрения пиара. Я не могу сказать, что чувствовал камеру, которая была на меня направлена, что понимал, что, если я сейчас скажу, меня все заметят. Просто оказалось, что я говорил вещи, которые были довольно смелыми. Это был период, когда решался вопрос, кто присягает ГКЧП, а кто — свободной России. (Хотел бы напомнить, что у нас в Самаре в ту пору был центр Приволжско-Уральского округа, командующим которого был генерал-полковник Альберт Михайлович Макашов, впоследствии известный лидер вооруженной оппозиции, которая сидела в Белом доме и отстреливалась). Тем не менее я был замечен и в период этой неразберихи неожиданно вошел в список в качестве кандидата на пост главы Самары. Чтобы я был мэром, не хотел губернатор Самарской области Константин Алексеевич Титов — талантливый политик, который впоследствии был кандидатом в президенты Российской Федерации. Была серьезная борьба.

This browser does not support the video element.

Я работал очень серьезно. И конечно, я верил в демократические принципы построения взаимоотношений. Я пригласил на первых порах в управление городом представителей всех фракций, а их было 250 человек в городской думе. Это была абсолютно неуправляемая команда, и я, слава богу, это быстро понял и решил в содержании городского хозяйства опираться на людей, которые имели хоть какой-то опыт в этом деле, на тех, кто знает, что такое коммунальное хозяйство.

Так прошло пять лет, и мне очень приятно, что до сих пор, по отзывам самых разных людей, этот период горожане не считают потерянным для города. Это был период улучшения жизни в городе. И если меня спросят, откуда я это знаю, у меня есть вполне резонный ответ: после я дважды избирался, в 1994-м и 1996 годах, и побеждал с явным преимуществом своих конкурентов. Ведь мы старались работать, учитывая, что потом нас будут выбирать, и мы старались людям понравиться. Не начальству в виде областного руководства старались понравиться, а людям. У нас, прямо скажем, с областным руководством были серьезные конфликты, и не секрет, что оно проводило всякого рода акции, чтобы отстранить нас от власти. Но мы были защищены своей избранностью и старались понравиться людям.

This browser does not support the video element.

Очень трудная работа была с городским парламентом. Я помню, что вечерами сидел в кабинете и проклинал этот парламент, который у меня — у исполнителя, у ответственного за состояние города — в трудные моменты отнимал кучу времени на какие-то бесполезные разговоры. Если смотреть на эту проблему со стороны избирателей, то на самом деле это был очень здоровый процесс: первое лицо, отвечающее за все, должно чувствовать себя неуютно, оно должно чувствовать постоянный глаз, надоедливость представителей народа. Это действительно очень важно. А тогда я думал: хорошо бы не было этого парламента. В конечном итоге я объединил должности глав исполнительной и представительной власти, став председателем городской думы. И это было неправильно.

Еще очень важно сказать, что тогда слово муниципального сообщества было весомым. В то время был Союз российских городов, начиналось зарождение Конгресса муниципальных образований, и тогда с нами считались абсолютно все. С Союзом неоднократно встречались президент Российской Федерации, премьер и вице-премьер. Администрация президента хотела с нами дружить, она прислушивалась к нашему мнению, потому что судьба выборов решалась в крупных городах. Именно тогда я стал первым представителем постоянного Комитета от муниципалитетов России в Конгрессе местных и региональных властей Совета Европы в Страсбурге. Все это было, конечно, ново и очень полезно. И для европейцев, и для нас. Сейчас все это похерено. И это серьезная стратегическая ошибка.

Да, я продолжаю тему, на которую мы дискутировали, по поводу итогов экономической реформы-2010. Наверное, тогда, поддавшись желанию позитивного сиюминутного результата, отменили выборность губернаторов, поделили Россию на округа, усилили в значительной степени влияние государства, парламент превратился в рабочий орган исполнительной власти. Но ведь это не злодеи делали. Я хорошо знаю этих людей, я сам в этом участвовал. Желание было одно: мы сейчас сделаем временно, примем нужные с экономической точки зрения законы, которые закладывают фундамент рыночной экономики, конкуренции и прочее-прочее-прочее, а после мы все отпустим. Ничего не получилось, ничего не сделали. И сейчас посмотрите реакцию Владимира Владимировича на заявления Юры Шевчука, заметного представителя муниципального сообщества, простого горожанина. Реакция нервная, очень нервная. Конечно, это не то, что говорить с подготовленными тружениками на прямых эфирах, когда ты точно знаешь ответ. Я не знаю, это просчет или сделано специально, что Шевчука пригласили на эту встречу. Всем было понятно, что это за человек и с какой он позицией. Возможно, Путин искренне не знает, как зовут Шевчука: у людей бывают разные музыкальные вкусы, но Медведев-то точно знает…

This browser does not support the video element.

Мне кажется, главное, что произошло по сравнению с 1990 годом, — потерялась обратная связь. Сейчас очевидно, что нынешняя система власти опасна, в том числе и для самой себя. Я не исключаю, что нас ждет очередная революция. То, что происходит сейчас, очень похоже на события накануне 1985 года. Нам не хватает самой малости — серьезнейшего экономического кризиса с падением цены на нефть до уровня 8–9 долларов за баррель. Мы держимся на этом только сучке, большом, пока еще твердом. Но он может и иссохнуть.

Из власти я ушел спокойно, но все посчитали, что нетипично. Я ушел по собственному желанию, написав заявление. Но предварительно я дал команду своему пресс-секретарю позвонить в ИТАР-ТАСС и сообщить об этом, чтобы у меня не было пути к отступлению, чтобы не было возможности отвечать на уговоры, которые, конечно же, последовали: «Что ты делаешь? Куда ты уходишь? Ты нас бросаешь в такой тяжелый период!» Да, период был на самом деле тяжелым — это было сразу после отставки Примакова. Но уже было невозможно постоянно кидаться грудью на амбразуру, не заботясь о своей репутации. Невозможно уже было постоянно жить с чувством, что ты ежедневно совершаешь сделку с совестью. И хотя власть — это перманентная сделка с совестью, все зависит от уровня упругости человека. Бесконечный он или все-таки есть какая-то граница, за которую ты уже не можешь зайти? У меня предел упругости оказался именно такой. По времени это было чуть больше года.

Чуть больше года я работал в администрации. Там уже, безусловно, начали ветры дуть, так сказать, очень рациональные. И когда я иногда говорил о стране, о судьбах, я отчетливо ощущал ироническое отношение к своим высказываниям по этому поводу. Видимо, главное было выжить в этот период или, как говорил один мой коллега, «Олег, надо отползать, тихо отползать». А второй спрашивал: «Слушай, тебе что, больше всех надо что ли?»

This browser does not support the video element.

В заключение рассказа о 1990-х я хотел бы еще на одной теме остановиться — коррупция, которая, по сути, родом из развалившегося Советского Союза. Если мы посмотрим на успешных публичных деятелей 1990-х годов, то за редким исключением вы не увидите супербогатых людей, которые сделали на государственной карьере состояние. Состояние сделали другие люди — те, кто находился рядом с первыми. Никто не понимал, что такое вообще взятка — не взятка, бизнес — не бизнес: законов не было, правовой базы не было. А приватизация? А возможность участия родственников-неродственников? И потом считалось так: если ты не разбогател на власти, то ты глупец.

Сейчас эта ржа коррупции покрыла все! Фатально все. И это одна из серьезнейших проблем. И ее гораздо труднее решать, нежели проблему политической реформы. И я не представляю себе, кто этим будет заниматься. У меня нет даже приблизительного ответа на этот вопрос.