Коллективная ответственность против частного человека
На днях на нашем сайте завязалась странная дискуссия, впрочем, даже не дискуссия, а публичный обмен мнениями без диалога. Максим Кантор опубликовал в своем личном блоге открытое письмо к Дмитрию Хмельницкому, в котором обвинил Хмельницкого в «потомственном стукачестве и провокаторстве», заявив, что отец Хмельницкого был стукачом. И поэтому, по логике Кантора, Хмельницкий не имеет права бороться со сталинизмом. Хмельницкий ответил у себя в блоге: «Задеть меня таким дурацким образом невозможно... апеллировать к репутации родственников оппонента, чтобы заставить его заткнуться, — затея за гранью добра и зла».
Не отреагировать на происшедшее нельзя. Но не потому, что меня интересует природа личного конфликта Максима Кантора и Дмитрия Хмельницкого — очевидно, что выяснение исторической правды закончилось и разговор перешел на личности. Здесь важна типология этого конфликта и аргументы, к которым стороны прибегают.
Аргументы Кантора основаны на вере в то, что существуют коллективная ответственность и коллективная вина. Такой взгляд предполагает, что есть и коллективное прошлое. А в нем нет и не может быть ни личной ответственности, ни личной истории.
Такой точке зрения противостоит представление о том, что каждый из нас сам полноценный субъект истории. Я высказываюсь не от лица «нас», даже если это «мы» — моя семья. У меня есть собственное мнение.
Только частный человек, фигурка на огромной сцене трагической истории ХХ века, выходит за пределы роли, предписанной учебником, и может оказаться и жертвой, и предателем, и прокурором, и обвиняемым. Но, чтобы это понять, нужно иметь возможность услышать личную историю — не ту, что history, а ту, которая story. А ее, как и признание в любви, можно рассказать только от первого лица единственного числа. История-story — не только возможность сделать более полным и объемным представление о прошлом. Это еще и способ избавиться от травмы, в буквальном смысле слова выговорив ее. Так, в конце 80-х израильский психолог Дан Бар-Он взял 58 интервью у детей нацистов. В ходе этих разговоров, позже опубликованных в книге Legacy of Silence: Encounters with Children of the Third Reich, взрослые люди, чьи родители были участниками нацистских преступлений, каждый по-своему избавлялись от того груза молчания, которым было придавлено все немецкое общество.
Я глубоко убежден — и буду рад, если мое мнение разделят коллеги, но могу говорить только от своего имени, — что коллективной ответственности противостоит не столько личная ответственность, сколько личная свобода. Которая предполагает возможность брать или не брать на себя ответственность за действия родственников. Но это каждый решает для себя сам.
А уж критиком сталинизма может быть всякий — независимо от того, что и когда делали его дедушка и бабушка.
Дмитрий Хмельницкий: Да, действительно, за таким подходом стоит представление о коллективной ответственности. И еще первобытная уверенность, что взгляды людей должны автоматически зависеть от их места рождения, места жительства, родственных связей, происхождения, религии или идеологии предков и от прочих внешних факторов. Это, на мой взгляд, один из самых массовых для постсоветского общества предрассудков.