Лондон. Сами по себе. Одиночество как выбор

*

Обычно фоторедакторы британских газет не халтурят. Но в середине сентября на первых полосах появилось одно и то же смазанное черно-белое фото. Кудрявая брюнетка на карточке — умершая в возрасте восьмидесяти девяти лет в Девоне бывшая британская шпионка Айлин Нерн. Во время Второй мировой войны она была одним из французских агентов Управления спец­операций (Special Opera­tions Executive — SOE), которое называли «секретной армией Черчилля». Те газетчики, которые не сумели добыть архивное фото, подошли к делу творчески и иллюстрировали некрологи Нерн кадрами Кейт Бланшетт в берете — в фильме «Шарлотта Грей» актриса играла шотландскую разведчицу в оккупированной Франции.

После смерти Нерн много говорили о героизме радистки, работавшей под кодовым именем Mademoiselle du Tort (что-то вроде «мадемуазель Ошибка»), несколько раз попадавшей в руки гестаповцам, не расколовшейся под пытками и сумевшей сбежать из концлагеря. Упор делался на поразительную скромность Нерн — ясное дело, человека другого поколения, не кичившегося своими подвигами. Колумнисты сентябрьских газет и их читатели сокрушались, что и знать не знали о том, какой герой одиноко жил среди нас, и о том, что одиночество в современной Британии превратилось в норму. За сетованиями чувствовалось тихое одобрение — не только поведения Нерн в частности, но самой заповеди о stiff upper lip, могучей силы, заставляющей британца не высовываться, не пре­уве­ли­чи­вать, не ныть и никогда не лезть без очереди.

Разговоры о героизме отодвигали на второй план обстоятельства, при которых о прошлом Нерн вообще стало известно. Одинокая женщина умерла от сердечного приступа; тело обнаружили только спустя несколько дней. Чиновники из местного совета не нашли родственников или друзей Нерн, готовых заплатить за похороны. Государство уже было готово скромно похоронить Нерн за казенный счет. Но при осмотре квартиры были найдены документы из SOE и россыпь наград, в том числе орден Британской империи.

Директор местного похоронного бюро дал денег на погребение Нерн, журналисты дали ход этой истории, и пенсионерку из Девона стали сравнивать не только с Шарлоттой Грей, но и с Элинор Ригби. Героиня песни Beatles для нынешней Британии — не символ трагедии, а символ времени. И если, например, в России подобный сюжет стал бы поводом для разговоров о том, что страна забыла своих героев и своих стариков, то в Англии одиночество бывшей шпионки воспринимается как ее собственный осознанный выбор. Нерн прожила двадцать лет на одном месте, не завязав ни с кем близких знакомств, а соседи мадемуазель Ошибки умудрились не узнать о старушке ничего, кроме того, что она любит кошек.

Ощущение обособленности привычно не только для сонных провинциальных городков вроде того, в котором жила Нерн; в Лондоне оно, может быть, еще сильнее. Несколько лет назад моя тогдашняя соседка Селин (француженка, кстати) возмущалась, что «в этом городе не общаются с соседями». Селин жила этажом ниже и иногда заходила выпить вина, поворчать на депрессию, погоду, работу и никчемных английских мужиков. Жила она одна.

Как и у оставшейся не замужем Нерн (про которую историк SOE Майкл Фут осторожно сказал, что «покладистой жены из нее бы не получилось»), характер у Селин был не сахар. Но перспектива жизни в статусе «синего чулка» или тикающие биологические часы Селин не беспокоили. «Я какая есть, такая есть. Жить с кем-то ради того, чтобы жить не одной, я не хочу», — сказала мне как-то она.

**

Такая позиция для Лондона начинает становиться скорее правилом, чем исключением. В 1971 году число британцев, которые жили одни, составляло всего восемнадцать процентов. Сейчас эта цифра почти достигает двадцати девяти процентов, а к 2031 году, по прогнозам, и вовсе дойдет до сорока четырех процентов. При этом женщины выбирают жить в одиночку чаще, чем мужчины. За последние тридцать лет в Британии стало в два с половиной раза больше живущих без партнеров или семьи женщин в возрасте от восемнадцати до сорока девяти лет.

Вы уже успели подумать: «Вот бедняги»? Многие из тех, кто выбрал жизнь в одиночестве, готовы посочувствовать семейным приятелям. На форумах SWOFTies (так сокращенно от single women over fifties называют себя одинокие женщины старше пятидесяти) участницы пишут, что сейчас веселятся так, как никогда в жизни. «Слава богу, я уже отмучилась», – написала одна из SWOFTies в ответ на вопрос, как поделикатнее отказать дочери, пытающейся все время сплавить бабушке внука на выходные.

Уже сейчас две трети британцев не считают, что им вообще нужен партнер для счастливой жизни. Одиноких людей не просто стало больше, их стало больше настолько, что политики говорят о нацио­нальной проблеме. Социологи даже изобрели парадоксальный термин the lonely society, «общество одиноких», оно же «одинокое общество». Но премьер Дэвид Кэмерон, который с момента создания коалиционного правительства твердил о необходимости возрождать семейные ценности и создавать «большое общество», big society, отказывается признавать, что люди все меньше хотят размножаться, жениться и иметь долгосрочные отношения со взаимными обязательствами.

***

Вместо этого британские власти пытаются решить проблему одиночества, периодически объявляя об эклектичных экономических программах — то выделяя двадцать миллионов фунтов на борьбу с одиночеством стариков, то пытаясь создавать в районах Лондона нечто вроде клубов по интересам. Последняя обсуждаемая мера – возможность налоговых послаблений для официально вступивших в брак. Идея уже вызвала раздражение граждан как очередное популистское обещание Кэмерона, а также дискриминация геев, лесбиянок и разнополых парт­неров, которые предпочитают жить вместе без регистрации брака.

Почему британцы все чаще предпочитают одиночество? Есть теория, что у людей укоренилась в голове мысль о вреде постоянных отношений для развития собственной личности. Идея «Пока я сам себя не полюблю, меня никто не полюбит», доведенная до абсолюта — то есть до полной самодостаточности, приводит к тому, что нужда в этом любящем «ком-то» отпадает.

Еще одно объяснение связано с богатством выбора. Когда в большом городе вариантов выбора — мнимых или истинных — слишком много, одна из возможных реакций — нежелание вообще на чем-то останавливаться, особенно если все время кажется, что завтра подвернется что-то получше.

Выбор одиночества не просто стал социально приемлем, он из моды превратился в разновидность нормы. Глянцевые журналы публикуют рядом с советами по отношениям колонки «Из жизни одиноких». Незамужнюю женщину не опекают подруги, считая ее неудачницей. В Лондоне вступление в брак окончательно перестало играть роль признака зрелости – сейчас таковым кажется скорее способность получить ипотечный кредит.

За ипотеку singles вынуждены платить дороже, чем семейные пары. Да и не за ипотеку тоже. Уже сейчас подсчитан британский «налог на одиночество»: это примерно двести пятьдесят тысяч фунтов за всю жизнь. Сюда входит все — от расходов на жилье до разницы в цене на комнаты в отеле, которые для одного всегда стоят относительно дороже.

Кстати, про комнаты. У меня есть личное объяснение того, почему лондонцы любят жить в одиночку. Это город, где не надо сбиваться в стаю, чтобы выжить; одному здесь быть комфортно и интересно. Но это и город, который заставляет ценить собственное пространство. Викторианские дома, порезанные на квартирки с низкими потолками, крошечные садики, которые часто приходится делить с соседями, парковочные места, расписанные по часам, и даже поездка в метро в час пик, где в самую жуткую давку пассажиры будут стараться оставить хоть миллиметр дистанции, учат дорожить своим микромиром, каким бы хрупким он ни был.

В этом мире, конечно, тоже иногда может быть одиноко. Но быть одному и быть одиноким – это совсем разные вещи. Многие лондонцы знают, что хуже одиночества — только одиночество вдвоем.