Петр Гладков: Златоуст

Наташа Барбье. Блог «Города детства» расширяет географию. Мы начали с большого волжского Саратова, тему подхватила Лариса Бравицкая со своим Братском на Ангаре, теперь передвигаемся к Уралу, откуда родом Петр Гладков… Анонсирую следующим солнечный Тбилиси. И по-прежнему принимаю ваши заявки на города здесь, прямо в комментариях.

Я родился в Златоусте — маленьком городке на Урале, который прилагался к огромному металлургическому заводу и известен двумя фактами: здесь была создана знаменитая уральская булатная сталь, и здесь же родина Анатолия Карпова. Еще ходили слухи, что сюда была сослана вовсе даже не расстрелянная по горячим следам на заводе Михельсона Фанни Каплан, которая — совсем слепая и полусумасшедшая — ходила по златоустовским немощеным улицам якобы чуть ли не до войны.

Моему появлению на свет именно в этом городе способствовало сочетание многих обстоятельств. Мама, которой к началу войны исполнилось 13 лет, оказалась здесь с первой волной беженцев с Украины. Они успели уехать чуть ли не последней машиной из Сталино, ныне Донецка, в конце июля. В теплушках до Урала ехали больше трех месяцев. Когда появлялись фашистские самолеты, поезд останавливался, и все выбегали в чистое поле. Мама рассказывает, что видела лица летчиков в кокпитах, когда самолеты на бреющем полете расстреливали ее с маленьким братом и их соседей по поезду…

Приехали в Златоуст уже к ноябрю, морозы стояли под тридцать. А они в том, в чем были в июле на Украине. Непонятно как, но выжили. Мало того, именно благодаря эвакуированным в ту жуткую глушь пришли какие-то начатки культуры.

А в это время мой отец, старший сын в многодетной местной семье, начинал свой трудовой путь на Златоустовском метзаводе. Мой дед, в честь которого меня потом и назвали, ушел на фронт в первые дни войны и вернулся целый и невредимый в сорок пятом. Чтобы в сорок шестом умереть от профессиональной болезни сталеваров. Так что мой папа как начал кормить семью с десяти лет, так и продолжал до ухода в армию.

Демобилизовавшись, он вернулся в Златоуст и поступил в вечернюю школу рабочей молодежи. Именно там преподавала литературу и русский язык моя мама, успевшая к тому времени закончить Челябинский пединститут и вернуться. В итоге местечковая интеллигенция с Украины породнилась с уральским рабочим классом, и в результате этого союза появился на свет я, а затем и моя сестра.

Как раз в это время вышел фильм «Весна на Заречной улице», где коллизия была примерно такой же. Молодая учительница литературы, влюбленный в нее металлург-оператор прокатного стана. С тех пор «Когда весна придет, не знаю…» — нечто вроде нашего гимна. Когда семья собирается и мы с отцом принимаем на грудь, обязательно ее поем.

Так мы и жили. Мама с папой работали. Мы с сестрой в детский сад почему-то не ходили. А может быть, его и не было... К счастью, рядом были бабушка и дедушка, которые не стали возвращаться на родину после войны, осели в Златоусте. Они меня в основном и воспитали. Я постоянно жил у них в доме на улице Карла Маркса. Это был старый сталинский дом, покрашенный в характерный желтый цвет. До сих пор помню запах подъезда. Там всегда было как-то каменно-прохладно и полутемно, как в склепе. Таинственности добавляло наличие подвала, где каждой квартире принадлежал свой отсек и где хранилось немыслимое количество барахла. Мне это подвал представлялся неким подобием пещеры Аладдина.

Каждый день приносил только радость. Летним утром мы с дедушкой выходим из дома и идем по улице основоположника марксизма. Она на горе. Под нами дорога, стадион и весь город. Мы отправляемся в парикмахерскую. Дедушка садится в кресло. Во время бритья обсуждаются со старым евреем-парикмахером последние новости. Затем на лицо кладется раскаленное полотенце, а уж потом из флакона с резиновой грушей-распылителем на щеки низвергается поток одеколона «Шипр». Вскоре наступает и моя очередь. И мне перепадает толика замечательного «Шипра».

Освеженные, мы выходим на дорогу. И ждем. При появлении первого же автомобиля дедушка поднимает палец, машина останавливается, и мы садимся. В те патриархальные времена в Златоусте автомобилей было всего ничего. В основном грузовики. Легковушек, по-моему, вообще не больше десяти. А мой дедушка работал директором транспортной конторы. Так что я к трем годам знал все марки автомобилей и был знаком со всем личным составом водителей. Это были серьезные люди, прошедшие, как я сейчас понимаю, войну. От них пахло табаком, маслом, частенько и перегаром. Говорили они на не очень мне понятном языке. Удивительно, что они безропотно подчинялись моему непьющему и никогда не употреблявшему ненормативную лексику деду.

В рабочие дни мы приезжали в гараж и работали. А в выходные — ехали в «город», то есть в центр. Там на берегу пруда находился цирк-шапито. И в этом цирке еще были настоящие борцы — как до революции! На них ходили, как в Америке ходят на рестлинг. Разряженная, благоухающая «Красной Москвой» и «Шипром» публика со страстью следила за боями пожилых, почему-то почти всегда лысых и пузатых гладиаторов. Для нас же, пацанов, это было вообще какое-то феерическое зрелище. Мы и между собой пытались бороться, беря имена любимых борцов.

Зимой тоже было неплохо. Морозы на Урале стояли лютые. Но нам было нипочем. Мне кажется, тогда люди легче относились к неудобствам, включая холод. В частности, ничто не могло помешать катанию на санках.

Дома в Златоусте располагаются ярусами. И горка находилась прямо у подъезда. Выходишь с санками, карабкаешься на горку, лихо катишься вниз. Если удавалось хорошо разогнаться, можно было врезаться в стену дома. И так до позднего вечера. Мало где я видел такое чистое и звездное небо. Помню, долго пытался найти Большую Медведицу. Но так и не нашел. Да и сейчас испытываю затруднения.

Когда я приходил домой, с меня снимали штаны и ставили их в углу, чтобы оттаяли. И вели мыться. Горячей воды, натурально, не было. Поэтому в ванной топили титан. Было очень здорово подбрасывать поленья в топку, смотреть на огонь и ждать, когда вода нагреется. А потом садиться в теплую ванну. Счастье в жизни все-таки есть!

А потом мы с родителями переехали в Челябинск. Мне было три года. И рай был потерян. Я старался его сохранить, при первом удобном случае приезжая к дедушке с бабушкой. Было и чтение первого собрания сочинений Конан Дойля (с черно-красной обложкой, если кто помнит), и просмотр в каникулы сериала «Капитан Тенкеш»(о котором уже, наверное, не помнит никто), и походы в горы за кислицей (о которой не знает, скорее всего, вообще никто). Но все равно это было уже не то.

Челябинск суров, жесток и холоден. Он многое изменил в моей жизни. Долгое время мы пытались выяснить, кто сильнее — он или я. Но и его я люблю, потому что прожил там самое главное время жизни — отрочество. И об этом городе можно было бы многое написать. Но это уже будет совсем другая история.