Владимир Паперный: Карма и изобилие
Эта колонка посвящена «Колонне» — произведению современного искусства, которое галерист Елена Баканова назвала «кармическими пиздюлями». Я знаю, что современный искусствоведческий жаргон иногда бывает труден для восприятия неподготовленной аудиторией, но, поскольку мы заговорили о современном искусстве, будем тянуться до его уровня.
Скульптура Ирины Кориной сначала была показана в Германии, а недавно появилась на русско-французской выставке «Рабочие и философы», организованной Обществом развития актуального искусства «Метафутуризм» (фонд Александра Погорельского) и Московской школой управления «Сколково». Выставка закрылась 5 декабря, и по этому поводу был организован круглый стол с участием известных искусствоведов, социологов и философов. Один из обсуждавшихся вопросов был: «Мы уже такие, как они, или все еще нет?»
Все вроде бы согласились, что российские и французские работы на выставке не отличались по качеству, и без подписей иногда невозможно было бы узнать, кто есть кто. Тем не менее из высказываний экспертов создалось впечатление, что российское и западное искусство находятся в положении Ахиллеса и черепахи из знаменитой апории Зенона: как бы быстро Ахиллес ни приближался к черепахе, между ними всегда будет сохраняться дистанция.
Мое мнение: последние двадцать лет российские художники очень старались вписаться в международный контекст, и это им удалось. Но дело не обошлось без потерь: иногда работы находятся как бы в вакууме, многое из того, о чем люди разговаривают между собой на вернисажах — политика, власть, деньги, успех, — никак не отражается в выставленных объектах. Такое искусство успешно мимикрирует под глобальное за счет обрывания связей с собственной средой.
Колонна Ирины Кориной, как мне кажется, принадлежит к счастливым исключениям. Рассмотрим ее внимательно. Основание колонны — что-то вроде гаража-«ракушки». Выше — тело колонны, сделанное из легко узнаваемых сумок челноков в стиле, который куратор выставки Евгения Кикодзе связывает с нарышкинским барокко. Еще выше — нечто напоминающее ларек у метро.
Все это исчезнувшие или исчезающие объекты (хотя исчезать они еще могут долго). Все они связаны с эпохой, когда вступление в общество потребления казалось спасением от всех бед. Я не жил в России в ту эпоху, поэтому мне было интересно услышать, как Виктор Мизиано говорил на круглом столе в «Сколково» о возникшем тогда эмоциональном и творческом взрыве, об ощущении раздвигающегося пространства и безграничных возможностей. В колонне можно увидеть ностальгию по этому недавнему романтическому прошлому.
Интересно сравнить ее с колонной «Изобилие», стоящей в переходе станции метро «Курская», созданной моим бывшим ректором Григорием Захаровым в 1949 году. Захаров — одна из наиболее мрачных фигур сталинской архитектуры. В 1977 году, работая в архиве Союза архитекторов, я наткнулся на его донос на Михаила Охитовича, вскоре после этого арестованного и в конце концов расстрелянного.
Колонна на «Курской», как и колонна Кориной, посвящена обществу потребления, но в его специфической сталинской форме. Изобилие, созданное на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке, было призвано сделать чудо и накормить голодное население 1930-х годов, примерно так же как Христос накормил 5000 человек пятью хлебами. Изобилие захаровской колонны — из той же оперы.
Колонна Кориной тоже про изобилие, точнее, про неосуществившуюся мечту об изобилии. Все элементы, из которых создана колонна, — это вместилища, но в них либо пустота, либо что-то, чего мы никогда не увидим. «База, — пишет Елена Баканова, — это чалма старика Хоттабыча, выполняющего желание: хочу, чтобы у меня все было. Хорошо, у тебя все было». И в том и в другом случае мечта об изобилии возникала в ситуации полной разрухи: у Захарова — в послевоенной Москве, у Кориной — в атмосфере развала экономических и культурных институтов в бурные 90-е. И в том и в другом случае у колонны есть неназванные герои. В одном случае защитники родины, в другом — бывшие интеллигенты, бросившиеся в рискованный челночный бизнес.
«Когда ларьки сносили, — пишет искусствовед Валентин Дьяконов, — показалось на секунду, что Ирины скульптуры могут стать чем-то вроде соц-арта, памятниками истории. Но ларьки вернулись, все продолжается». Если так, то, может быть, эти скульптуры из соц-арта превратились в капреализм?
То, что Елене Бакановой при взгляде на эту колонну пришло в голову понятие кармы, можно понять. Карма, как я узнал в свое время из лекций Пятигорского, — это накопленный багаж предыдущих реинкарнаций. Чтобы разрушить причинно-следственное колесо сансары, надо расплатиться с долгами, сделанными в наших прошлых существованиях. Похоже, что Ирина Корина занята именно этим.