Безотходное празднество

Указательный палец мэра Нью-Йорка Майкла Блумберга надавил на соответствующую кнопку в 11.59 вечера. Знаменитому на весь мир красно-сине-зеле­но­му хрустальному шару на Таймс-Сквер понадобилась ровно одна минута, чтобы сползти с верхушки семидесятифутового шеста и ознаменовать тем самым начало нового, 2011 года, – это произошло на глазах у миллиона зевак, тысячи полицейских и нескольких сотен снайперов на крышах примыкающих к площади небоскребов.

А двумя днями позже никому не известный молодой человек вылетел из окна на девятом этаже жилого дома в районе Хеллз-Китчен, что в четырех кварталах от Таймс-Сквер. Жизнь ему спасла гора мешков с мусором у входа в дом, оставленная из-за снежных заносов на произвол судьбы и распоясавшихся крыс. Мусорные машины города были брошены на борьбу со снегопадом в последние дни старого года и косили под снегоуборочные с помощью приделанных к переднему бамперу ковшей. Мэр Блумберг призвал ньюйоркцев временно прекратить выносить мусор. Если неудачливому самоубийце было впору благословлять мэра Блумберга за это решение, то все прочие горожане чихвостили мэра кто во что горазд. К началу 2011-го санитарное состояние города стало приближаться к отметке «критическое». В морозном воздухе отчетливо запахло гнилью и кризисом.

Так мы и встречали Новый год – в снегу, ругаясь на мэра, под прицелом снайперов на небоскребах, под гнетом террористической угрозы, нависшей в воздухе. В центре Нью-Йорка, на Таймс-Сквер, на самой многолюдной тусовке страны, а то и всего земного шара.

Правда, с самой Таймс-Сквер мешки все-таки убрали – и дело тут не только в эстетике праздничного видеоряда. Просто в предпраздничной ситуации повышенной бдительности на проверку всех бесхозных мешков не хватило бы полицейских овчарок, обученных обнаруживать взрывные устройства. А бесхоз­ный непроверенный мешок, или сверток, или пакет, или коробка на площади в Новый год просто так находиться не могут. Как определить степень подозрительности беспризорной коробки в эпоху терроризма? Очень просто: ничья – значит, не наша, и потому подозрительна. Наша, рождественская, – давно под елкой. Или того раньше – детишкам на Хануку почтой доставлена.

Ну и, кроме того, в эту снежную новогоднюю ночь было решено: проверять каждого из миллиона любителей массовых зрелищ, приходящих на Таймс-Сквер взглянуть на полет шара, металлодетекторами. Иногда по три раза. А это три миллиона проверок! Кроме того, было решено запретить вход на площадь посетителям с рюкзаками и алкоголем. Особое внимание обращать на тех, кто проявляет враждебность к правоохранительным органам при исполнении. И, конечно, разбросать среди собравшейся на площади толпы многие сотни переодетых полицейских и агентов по борьбе с террором.

Об эволюции последних за прошедшие годы – чуть подробнее.

Даже в полу­тьме среднестатистического паба в Гринвич-Вил­лидж обнаружить тайного агента спецслужб в 2001 году было намного легче, чем найти его поднаторевших коллег на Таймс-Сквер в первые часы 2011 года. Подтянутый и чисто выбритый, облаченный в клетчатую фланелевую рубашку, наш агент-2001 заметно выделялся из негустой толпы потрепанных фанатов ритм-энд-блюза: выказывая непричастность к мегадецибель­ному амбиансу, он демонстративно ввинчивал ватные затычки в уши – служба службой, но своими барабанными перепонками он рисковать не станет даже ради борьбы с террористами!

Мутировал нью-йоркский секретный агент за последнее десятилетие до не­узнаваемости. Расколоть агента-2011 непросто – да и зачем? – работает человек, причем, наверное, мне во благо, по крайней мере, за мои кровные, налогоплательщицкие.

На одном из недавних массовых гуляний я минут десять наблюдал за темнокожим нищим, бьющимся в лихорадке на асфальте Пятой авеню, под стеганым одеялом и с трясущимся пустым пластиковым стаканчиком в руке. Я пытался запечатлеть его на айфон, но каждый раз наталкивался на его неприязненный взгляд. Лихорадка оказалась элементом театра улиц: когда я, изловчившись, все-таки сфотографировал его, он с новозаветной скоростью вдруг взял и исцелился: встал с колен, протер лицо гигиенической салфеткой, скинул одеяло и поспешил слиться с толпой. К концу того же дня я осознал, что напрасно мешал агенту работать. Не мешают незримой или явной борьбе с терактами.

И я не одинок в своем изменившемся подходе к жизни в тылу, который в два счета может обернуться фронтом. За годы борьбы с террором, при всей двойственности отношения трезвомыслящих сограждан к этой дефиниции (террор – это когда они нас и рядом? а когда мы их и далеко – это что?), мы, независимые и резковатые ньюйоркцы, стали проявлять большую терпимость к покушениям на нашу святая святых – прайвеси. Мы стали смотреть сквозь пальцы на неудобства повседневной жизни.

Мы знаем, что, например, прийти в Метрополитен-опера меньше чем за тридцать минут до начала «Кармен» означает не только показать ваши личные вещи постороннему человеку без ордера на обыск, но и, скорее всего, пропустить знаменитую арию любвеобильной цыганки и весь первый акт проторчать перед монитором в фойе.

Мы смирились с тем, что январское путешествие в солнечную Калифорнию занимает уже не пять часов, как когда-то, а все восемь из-за очередей перед металлодетекторами в аэропорту. Мы следим за тем, чтобы ширина предновогодней улыбки не менялась по мере движения от первой проверки к третьей на подступах к Таймс-Сквер сквозь сугробы, а то еще заподозрят в нежелании сотрудничать с правоохранительными органами.

Но только почему ко мне вот уже пять минут принюхивается эта полицейская овчарка? Учуяла, что я, законопослушный, подчинился новогоднему призыву мэра Блумберга и целую неделю не выносил из квартиры мусор?С