Москва. Проезжая по тоннелю. Что произошло в ночь на 21 августа

Мало кто из проезжающих сегодня по тоннелю под Новинским бульваром помнит, что, собственно, происходило в этой подземной трубе двадцать лет назад. Для большинства моих сограждан упоминание августа девяносто первого давно уже стало пустым звуком. Но для меня события в ночь с 20 на 21 августа девяносто первого – это одно из самых ярких впечатлений, вызывающее в памяти лавину ассоциаций. Звуковых – рев сотен людей вокруг заторов на выезде из тоннеля в районе тогда улицы Чайковского, ныне Новинского бульвара, обонятельных – запахи костров перед Белым домом и едкий выхлоп двигателей военных машин. Пылал троллейбус, горела бронетехника, висел в воздухе звук выстрелов, кричали привлеченные импульсами агрессии и страха трезвые и пьяные женщины. Между Белым домом и Садовым беспорядочно сновали людские толпы. Невыносимая легкость бытия, анонимность и братство, эйфория, адреналин, чувство сопричастности к грандиозным и непостижимым событиям, происходящим при моем непосредственном участии. Исторический процесс привел к сдвигу тектонических плит, в ходе этого сдвига рядом со мной погибли трое, а могли сложить головы десятки и сотни невинных и наив­ных, а среди них и я.

Мне был тридцать один год, я работал корреспондентом отдела культуры газеты «Коммерсантъ» и был счастливо влюблен в очень красивую девушку. Ей было двадцать три. Она позвонила и сказала, что вместе с друзьями-художниками уходит к Белому дому, чтобы стоять там в живом кольце, потому что «они, гэкачеписты, не посмеют стрелять в безоружных гражданских». Ближе к вечеру я, естественно, отправился ее искать. Но среди тысяч людей ни девушку, ни художников мне найти не удалось. Единственный работавший телефон-автомат был на углу кольца и Нового Арбата. Но, увы, ее домашний не отвечал. Когда я, повесив трубку, собрался уже было обратно в толпу, то увидел нечто невероятное: по середине Садового кольца, ставшего на этом отрезке пешеходным, в сторону Смоленской площади на большой скорости шла колонна БМП с поднятыми вверх стволами пулеметов, пускающих длинные очереди трассеров. Именно об этом Михаил Жванецкий потом написал: «Танки ходят вместо троллейбусов».

Я бросился обратно к телефону и набрал номер редакции. Я, конечно, был убежден, что в точке кипения политического процесса, в центре заварухи, где решается судьба страны, дежурят мои коллеги не из отдела культуры, но ведь они могли быть в самом здании правительства, а каша заваривалась почти в километре от него. Выяснился удивительный факт, оказалось, что я, пришедший туда по зову сердца, а не долга, оказался единственным коммерсантовцем на месте событий. В редакции мне поначалу не поверили, ведь я-то уверял, что начинается подготовка к штурму, что сейчас машины пойдут на Белый дом.

Но главный редактор и великий скептик Володя Яковлев хмыкнул и сказал, что сегодня день рождения министра обороны Дмитрия Язова, ну и ребята отмечают (я потом проверил, Язов родился 8 ноября).

Меня стали воспринимать всерьез только после второго или третьего звонка, когда марш въехавшей в тоннель техники был приостановлен баррикадами из троллейбусов и людскими толпами. Уже было сильно за полночь, мы договорились, что я буду диктовать репортаж по телефону в синхронном режиме. События переместились под землю, пришлось бегать от тоннеля к телефонной будке. Люди из толпы отчаянно препятствовали выезду БМП из тоннеля. Сорвав за­крепленный на корпусе штатный брезент, они старались набросить его на триплексы (смотровые щели). С одной машиной это удалось сразу. Ослепший экипаж повел себя истерично, машина на скорости взяла вправо и проскребла глубокую борозду метров в тридцать в стене туннеля. Люди разбегались от БМП, как от взбесившегося животного, вскакивали на бордюр из железобетонных плит между опорными колоннами, залезали на броню и падали вниз. Именно тогда и было положено начало серии случайных убийств той страшной ночи.

Сцена действия переместилась к выезду из тоннеля. Там из нескольких десятков троллейбусов были организованы ограждения. Троллейбусы просто поставили «елочкой» или поперек проезжей части. После того как колонна въехала в тоннель, дорогу назад ей заблокировали тяжелыми поливальными машинами. Колонна встала. В этот момент толпа узнала о погибших, и в технику полетели камни, куски асфальта и бутылки.

Я боялся что-то пропустить, а до телефона уже было совсем далеко. Я увидел свет в окнах квартиры на втором этаже, которые выходили прямо на поле боя. Я бросился во двор, взбежал на второй этаж и постучал. Дверь практически сразу открыли. Испуганная женщина вняла моим мольбам и пустила на балкон, оттуда до выезда из тоннеля было метров десять. Держа в руках телефонную трубку, я опять начал наводить на редакцию ужас своим синхронным репортажем. Диктовка ложилась на звуковой фон из криков, ударов, лязга и скрежета металла. Передо мной разворачивалась дуэль БМП и гражданского крана. БМП старалась сдвинуть троллейбус, который отъезжал под тяжестью тарана. Но из Проточного переулка немедленно выдвигался грузовой кран и вставлял троллейбус обратно в образовавшийся проем. Так продолжалось до тех пор, пока завозившийся с переключением передач водитель крана не пропустил, как я помню, две машины. Тем временем третью, под номером 536, оседлали несколько человек. Они пытались закрыть смотровую щель тканью, облили машину бензином, частично попав и на троллейбус. Когда БМП в очередной раз пошла на таран, ее подожгли. Вместе с ней вспыхнул троллейбус. Горело прямо под балконом. Хозяйка испугалась, что огонь перекинется в квартиру, и приготовилась тушить пожар с балкона. Снизу нам бросили короткий шланг, который она подсоединила к крану на кухне, народ внизу стал заливать горящую технику из сброшенных из окон кастрюль, что в конце концов удалось. Я не знаю, скольких еще мы бы недосчитались, если бы в центре толпы рванула БМП с полными баками бензина и боекомплектом.

Уже светало, было понятно, что попытки захвата Белого дома не будет, и градус напряжения стал спадать. Народ потянулся в сторону метро «Смоленская», потихоньку начали разбирать баррикады. Я подошел к месту, где БМП №536 отчаянно бодала троллейбусную баррикаду, и подобрал полуметровый кусок обшивки, потерянной в бою с нами. Это был кусок металла, с одной стороны покрашенного в цвет хаки. С другой почему-то был приклеен слой белого поролона. Я забрал железяку с собой и гордо повез в метро. Она и сейчас хранится дома, мой боевой и творческий трофей. Такого больше нет ни у кого. А вмонтированный в раму, он превратился в арт-объект. Есть о чем рассказать сыновьям. Я и рассказываю, но вот почему эта тема совершенно вышла из общественного обихода и возникает раз в десять лет на годовщину, я не понимаю. Об этих событиях не снято ни одного фильма. Прямо над тоннелем стоит дом, в котором живет мой товарищ, очень известный режиссер. Его окна выходят на место событий. Этот режиссер и множество других достойных и талантливых людей, которые ходят и ездят там каждый день, не цепляются взглядом за это место, и не чешутся у них руки снять фильм или написать книгу о том, что же все-таки случилось с нашей страной в августе девяносто первого. Как будто какой-то могущественный психотерапевт или кудесник-политтехнолог, взяв большой ластик, стер произошедшее из памяти поколений.С