Движение за права

Есть места в городе, где все бегут. По набережной вдоль Гудзона – в основном молодежь спортивного вида. В модном Вильямсбурге на стадионе Маккарен-парка – молодые мамы, отрабатывающие набранные килограммы, пожилые поляки из соседнего Гринпойнта, толстенькие короткие мексиканцы. В Центральном парке разнообразия больше: бегут женщины в чадрах, старушки – божьи одуванчики, крепкие черные ребята, солнечные блондинки. Кто-то успевает болтать и смеяться на ходу, кто-то бежит сосредоточенно, словно решает математическую задачу, кто-то напевает мелодию, играющую в плеере. Только влюбленные парочки не бегут – застыли на фоне заката. Мимо пробегает мужчина с коляской, где истошно вопят два близнеца, смотрит на молодых и ухмыляется: «Ничего, скоро и вы побежите, куда же денетесь».

В Москве велосипедистов еще не успели полюбить, а в Нью-Йорке уже ненавидят. Полицейские все чаще выписывают им штрафы за превышение скорости и езду в неположенном месте. Велосипедисты, только недавно получившие какие-то права, теперь их отстаивают. Так, один человек, который получил штраф на пятьдесят долларов за то, что ехал не по велодорожке, решил доказать неправомерность действий полиции и снял видео: он специально едет только там, где должен, со всей дури врезаясь в бамперы такси, в мусорные баки, заградительные аварийные заборы и залетая на всем ходу в кузов разгружающегося грузовика.

Но штрафы грозят не только велосипедистам. Один таблоид предлагает ввести в Нью-Йорке правила ходьбы по тротуарам. Потому что с 2007 года на тринадцать процентов увеличилось количество разнообразных пешеходов. Штрафовать собираются за то, что человек ходит зигзагом, не соблюдает минимальную скорость в три километра в час, врезается в других, уткнувшись в свой смартфон. А еще в загруженных частях города надо обустроить дорожки только для спешащих ньюйоркцев – и нога туриста, вечно останавливающегося, чтобы сфотографироваться и просто поглазеть по сторонам, не должна ступать на эту священную территорию.

В старых зданиях Манхэттена – четырех-шестиэтажных домах с высокими потолками и длинными пролетами – как правило, нет лифтов. Муверы, жилистые ребята, которые помогают с переездом, стараются максимально разобрать любую крупную вещь, чтобы легче стащить ее вниз или поднять наверх. И тут им попадается пианино. Матовое, орехового цвета тяжеленное пианино, которое с трудом влезает в скромную дверь подъезда. Борясь с ним на узкой лестнице, с трудом затягивая наверх, мужчины издают звуки, как будто они одновременно все впятером рожают. «Родив», шутят с хозяевами, смеются, весело прощаются, спускаются вниз и надолго зависают с энергетическим напитком у своего грузовичка. Один из них: «Сраное пианино, надеюсь, когда эти ребята снова соберутся переезжать, я буду на другом вызове».

Девушка, приехавшая из России на каникулы, отказывается, говоря на русском, называть негров черными. Горячечно доказывает, что в русском языке это никакое не оскорбление, а нормальное слово. На доводы, что слово «негр» понятно на всех языках и для местных крайне обидно, разражается потоком язвительных вопросов: «Что, мне теперь и слова вроде “неграмотный” нельзя произносить? А как быть с “негромко” и “ни грамма”?» Спорит много, но когда афроамериканцы оказываются поблизости, все-таки не рискует. И тут ей нужно ехать на автобусе из Нью-Йорка в Бостон. За рулем – негр. Она с дочкой заходит в автобус, а водитель ей хамовато: «А я вам вообще разрешал заходить?» Ошеломленные, выходят. Он их тут же пускает. Мест уже очень мало, остаются два места в конце. Рядом сидит афроамериканская семья. Перед отправлением водитель проходит в конец салона, вообще не смотрит на белую девушку и ее маленькую дочку и крайне участливо интересуется у черной семьи: «Как вы устроились, все хорошо, никто не мешает?» Девушка и американец, ее сопровождающий, в шоке – он никогда еще с таким не сталкивался в центре Манхэттена. Примерно в это же время в новостях проходит история: белый мужчина утверждает, что в метро его избили из-за цвета кожи.

Каждый день Сьюзан из Аризоны делает специальную зарядку для укрепления мышц и упражнения на растяжку. Еженедельно измеряет давление и сахар в крови. Потому что у нее есть заветная цель, которую ее организм еще должен выдержать. А цель у нее – весить семьсот тридцать килограммов. Сейчас она всего-то ничего – триста тридцать. Ежедневно поэтому она старается съесть не менее двадцати одной тысячи калорий. Говорит, что хочет разрушить стереотип, что быть толстым – это плохо. Говорит, что чем больше становится, тем увереннее и сексуальнее себя чувствует. Юная американка, которая читает об этом в газете за столиком в дорогом кафе в районе Сохо, с отвращением смотрит на шоколадный торт, который только что заказала, отодвигает подальше капучино с пышной молочной шапкой, бросает деньги на стол и уходит.

Конец лета в Нью-Йорке – время голых грудей. Жара – девушка идет по Бродвею на высоченных каблуках, из одежды одна только юбка. Искусство – на Таймс-сквер художник Энди Голуб на глазах гуляющих туристов разрисовывает обнаженных девушек, изображая на их телах причудливые, но в основном уродливые рожи (грудь выступает в виде глаз). Протест – молодые активистки и ветераны движения «Выйди топлесс» собираются на традиционное с 1992 года празднование 21 августа, когда женщин Нью-Йорка уравняли в правах с мужчинами и разрешили ходить без верха. Ослепительно белые груди на фоне загорелых плеч, однако, показывают, что правом своим эти решительные женщины пользуются крайне редко.

В писательской комнате на Астор-плейс тихо и хорошо, мерно шумит кондиционер, пощелкивают по клавишам мастера слова. За окном голубое небо, немного облаков, через которые пробивается жаркое солнце. Кто-то случайно зачем-то заходит на новостной сайт и удивленно произносит: «Землетрясение в Нью-Йорке». Все переглядываются и идут на фейсбук и на сайт New York Times. И правда – час назад в городе, оказывается, чувствовались подземные толчки, которые докатились из Вирджинии, где было землетрясение магнитудой 5,9. Среди друзей, судя по статусам на фейсбуке и сообщениям в почте, легкая паника, кто-то рассказывает, что на улицы высыпал народ, что эвакуировали мэра Блумберга, что где-то треснул асфальт. Писатели пожимают плечами, выглядывают из окна – народ как гулял, так и гуляет, катаклизм явно не тянет на сюжет. Они недовольны: только что было нарушено их главное право в этой комнате – право на тишину.С