Скелет мамонта в шкафу

«Вам встречались пары, где муж ведет хозяйство, а жена зарабатывает деньги?» — спросила я семейного терапевта. «Да, и это для семьи катастрофа», — сказал он. Я насторожилась. Этот разговор был мне нужен для документального фильма о стирании гендерных границ. О встраивании России в европейский социальный контекст. Тогда я спросила, как он относится к gender-free воспитанию. Семейный терапевт спросил, что это такое. Я объяснила, приведя в пример шведский детский сад, где дети именуются не мальчиками и девочками, а друзьями и играют в машинки и куклы вне зависимости от пола. «Этого не может быть», — сказал психолог. «Вообще-то, борьба с гендерными стереотипами входит в национальную политику Швеции», — сказала я. «Это извращение, — отрезал он. — Так заведено: мужчины — охотники, они добывают мамонта, а женщины — хранительницы домашнего очага». Я попросила оператора выключить камеру. Снимать дальше было бессмысленно.

И дело тут вовсе не в частном мракобесии конкретного специалиста. Любой разговор про гендер, на любом уровне, буквально через пару фраз приводит ровно к этой формуле. Прошло больше миллиона лет, человечество изобрело письменность, деньги, колесо, конституции, кинематограф, интернет, а мы продолжаем апеллировать к мамонтам.

Пару лет назад я преподавала гендерную психологию в одном московском университете. Рассказывала о гендерных стереотипах, дискриминации, социализации и всем таком прочем. И главное, с чем я столкнулась — с невозможностью добиться хотя бы элементарного понимания, что все эти понятия обозначают. Студенты-пятикурсники слушали, кивали, записывали, но когда доходило до примеров, впадали в оцепенение. «Допустим, стереотип: мужчины умнее женщин, — подсказывала я. — Или вот: женщины не должны зарабатывать больше мужчин». «Какие же это стереотипы, — говорили они, — так же есть на самом деле». «Почему?» — спрашивала я, догадываясь об ответе. «Ну а как же, — говорили студенты, — мужчина — охотник…»

Самое удивительное, что предмета «гендерная психология» нет в государственном образовательном стандарте по психологии. Зоопсихология есть, психология труда есть, не говоря уже о физкультуре и каком-то загадочном ЭВМ в психологии, а гендерной — нет. То есть вузы рассказывают о ней по желанию, в случае особой прогрессивности руководства. А в обычном случае из университетов выходят психологи с вполне обывательскими представлениями.

Представления эти, кстати, становятся все более средневековыми. Простой пример: в 1997 году лидирующие позиции в рейтинге занимало новаторское по тем временам ток-шоу «Я сама». Там были эксперты-психологи двух направлений: «традиционного» и «феминисткого». И хотя такое разделение было искусственным и наивным, эта телепередача, как ничто другое, повлияла на развитие бытовой гендерной психологии в стране. Расширила женское самосознание, предложив хотя бы две — разные — точки зрения на взаимоотношения.

Спустя более чем десятилетие, в 2011 году, востребованной программой стало совсем другое ток-шоу — «Давай поженимся». В качестве экспертов там выступают астролог и сваха, вместе с ведущей транслирующие дремучую, агрессивную, ультрапатриархальную модель, при которой женщина в двадцать пять лет стара, в девичестве несчастна, а в замужестве может быть и поколочена, поскольку если бьет, то любит. Все это с привычной риторикой про мамонтов, разумеется.

В этом смысле показателен простой эксперимент. Если набрать в поисковике «Gender Mainstreaming» — название комплексной программы, направленной на устранение гендерного неравенства, которой руководствуются многие страны Евросоюза, — он выдаст множество англоязычных страниц на эту тему, в том числе и критических. Первая же ссылка на русском языке, в которой упоминается программа, содержит в себе статью под названием «Гендер — инструмент уродования общества».

За оголтелым неприятием не то что феминизма, а самого факта, что гендерные проблемы существуют, за аксиомой про мужчину-охотника и женщину-хранительницу стоит, судя по всему, недостижимая American dream. Которая исчерпывающе описывается в энциклопедии хиппи: «Совершенное, глянцевое устройство жизни: он на высокооплачиваемой работе, она домохозяйка, двое здоровых детей, розовый домик в тихом зеленом пригороде, две машины, собака Спот и кошечка Пуфф».

Гендерная психология выросла из феминизма. А он вспыхнул, когда американским женщинам 60-х осточертели розовые домики в зеленых пригородах. И, видимо, массовая потребность в гендерной психологии, понимание ее устройства невозможно в России, пока здесь не прорастет феминизм, у которого, кажется, нет шансов до тех пор, пока у каждой российской женщины не будет розового домика.

Хотя спекуляцию на мамонтах можно все-таки прекратить уже сейчас. Если вчитаться в увлекательную книгу «Человек и его пища», которая вообще-то не про гендер, легко обнаружить, что мамонт и все его мясные аналоги были типичной мужской пищей. Причем нерегулярной, потому что добытчики из первобытных мужчин были так себе. А женщины питались ягодами и фруктами, которые вполне собирали сами — себе, своим детям и тем охотникам, которые промахнулись. Так что исторически им этот мамонт был вообще не нужен. Они его жарили просто из вежливости.