Тени старого Тбилиси
Я не шпион. Когда меня неожиданно депортировали из Грузии, я очень злился. Через разные каналы пытался узнать – за что? Набирал из Москвы десятки тбилисских номеров. Заметил, что со мной разговаривают так сухо, как будто это не мы вместе осилили декалитры красного и белого. Друзья превратились в далеких знакомых, знакомые стали чужими людьми.
Слушая прерывистые гудки очередного сброшенного звонка, я представлял себе, что обо мне думают мои бывшие собутыльники. Конечно, весьма подозрительный тип. Как только он прилетает из Москвы, тут обязательно что-то случается. То «революция роз», то президенту США гранату в толпе у Народного собрания подкинут – слава Богу, не взорвалась, – то в самые морозы кто-то подорвет электросети в горах. Постоянно шатается у абхазских и осетинских сепаратистов. Видели его по телевизору с Кокойты и Багапшем, и не раз – то он с ними на перепелиной охоте, то на форелевой рыбалке. Все это неспроста, биджо!
Спустя пару месяцев после моей депортации в Грузии накрыли, видимо, настоящую сеть российской военной разведки. Тут на мои звонки в Тбилиси перестали отвечать все, кроме пары самых лучших друзей.
Годом раньше я отмечал близ проспекта Руставели свой день рождения. В рабочем порядке и в узком кругу. Сказал тост восхищения проводимыми Михаилом Саакашвили реформами – вспомнил и великолепные дороги, кажется, вмиг появившиеся по всей стране, и вежливую полицию, и то, что мой водитель толстяк Гела больше не закрывает на сигнализацию свой черный блестящий «гелендваген». Уходит спокойно в хинкальную: «Э-э-э-э, больше не воруют машины у нас, дорогой! Всех воров в законе посадили, а весь криминаль помельче к тебе в Россию уехал».
Вот такой бравый тост я сказал, прямо-таки истек оптимизмом. И тут мой приятель, уважаемый грузинский журналист, меня ошарашил: «Это все так, но знаешь, какую херню ты несешь? У нас же сейчас тридцать седьмой год! Да! Никого по ночам не расстреливают, но власти свихнулись на шпиономании! Слова сказать нельзя без оглядки».
На следующий день я был свободен от работы и вместо обеда разбавил по грузинскому обыкновению вино минеральной водой один к двум. Уселся за столик на балконе своего номера, нависающем над Курой, и конспективно начал записывать в огромный новый ежедневник всплывающие в памяти истории, которые могли подтвердить или объяснить слова моего знакомого.
И вот год спустя меня депортировали. В очередной мой прилет в аэропорту Тбилиси у меня забрали паспорт и после ночного ожидания в душной комнатке в компании трех корейцев объявили, что за счет правительства Грузии я буду отправлен обратно в Россию. Причину не объяснили. Паспорт мой летел у командира экипажа, и вернули его уже российские пограничники в аэропорту Внуково. Дома я нашел ту самую тетрадь с винными разводами на первой странице и раз за разом, эпизод за эпизодом стал открывать в памяти файлы с кавказскими похождениями. Надо же доискаться до причины, как сказал грузинский офицер на границе, «нежелательного пребывания и выдворения с территории Республики Грузия». Почему милые веселые грузины вдруг превратились в самых подозрительных людей на свете?
История первая. Президентская жена и осетины
По пыльной щебенке от большого черного джипа ко мне шла первая леди Грузии. У дороги на Цхинвали было полно журналистов из грузинских газет и телевизионных групп – Rustavi-2, Imedi и Mze. Нo она, слегка покачиваясь на каблуках, шагала прямо ко мне.
Слишком подвижных репортеров отодвигала в сторону президентская охрана – парни в костюмах, с короткими автоматами и в каких-то особо стильных солнцезащитных очках. Августовское солнце было в зените. Супруга лидера Грузии протянула мягкую руку и просто спросила: «Вы полетите со мной в Южную Осетию на вертолете?»
Молодое европейское лицо и светлые волосы. Видимо, метр восемьдесят.
Мило коверкая русскую речь, Сандра Рулофс сообщила, что ее кортеж пытался провезти подарки детям в грузинский анклав – село Тамарашени. На административной границе ее не пропустил югоосетинский отряд, люди в черных масках. Тогда она позвонила мужу, и из Тбилиси выслали четырехместный вертолет. Скоро борт будет здесь. Она приглашает меня и моего оператора слетать в тот самый грузинский анклав с гуманитарной миссией.
Было лето 2006 года. До войны за Южную Осетию между Россией и Грузией оставалось два года, но по ночам небо в черных горах уже освещалось трассирующими очередями. Стреляли тогда еще не из прагматичного желания кого-то убить, а скорее из особого кавказского понта или беспокойства от надвигающейся грозы. Когда после очередной ночной стрельбы я обращался за комментариями к командующему международными миротворческими силами генералу Набздорову, он обычно отвечал: «Так. Грузинская и осетинская стороны об убитых и раненых не сообщают? Не сообщают. Значит, будем считать, что люди свадьбу стрельбой праздновали».
Очевидно, Сандра запомнила меня по телевизионным репортажам как журналиста из России. Из-за плеч охранников нас вовсю разглядывали коллеги из местных изданий, пытаясь расслышать беседу парня из почти вражеской Москвы с женой их президента.
Мне в глаза смотрела прекрасная фламандская женщина. Я согласился. Ох уж это сладкое чувство превосходства над коллегами-конкурентами, помноженное на гипертрофированное самомнение.
Уже в вертолете, сидя напротив Сандры Рулофс и ее не менее симпатичной телохранительницы, я наконец сообразил: увы, она выделила меня из толпы репортеров не за мужественное небритое лицо и изящные очки Jaguar. Русский журналист – «живой щит». Shit.
Спустя год, на рыбалке в горах, Эдуард Кокойты подтвердил мне, что отдавал приказ сбить наш вертолет. Отговорили его помощники буквально в последний момент, убедив, что «грохнуть жену Саакашвили – еще ладно, но убить журналистов из России – хлопот не оберешься».
«Какой же все-таки Миша умный человек, – с отчаянным цинизмом размышлял я, пытаясь не смотреть ни на небесные джинсы “бодигардши”, ни на голые колени первой леди (в тесной кабинке это было сложно). – Если нас собьют, появится повод начать войну с сепаратистами, да еще и семейные проблемы разрешатся одним махом».
Маленькая машинка делает крутой вираж над мохнатой зеленой горой и заходит на посадку к грузинскому анклаву посреди враждебного цхинвальского региона.
То ли пилот со страху на местности растерялся (нет, он явно не смелый Мимино), то ли из соображений безопасности, но сели в другом грузинском анклаве – селе Кехви. Встречали нас десяток «Волг» и старых иномарок. В каждой – грузины в штатском, вооруженные автоматами. Мы с оператором вскочили в «девятку», и кортеж с пылью и воем, отчаянно сигналя, помчался по пустым проселкам.
В Южной Осетии деревни этнических грузин и осетин перемешаны как попало. У местных принято говорить – «в шашечном порядке». Рядом со мной сидел парень в потной белой рубахе, выставив «калашников» в открытое окно. Меня подбодрил запах лука и вина. В тревожной ситуации успокаивают знакомые бытовые мелочи – они пахнут жизнью, а не смертью.
Часа два мы провели в Тамарашени. На митинге у школы прекрасная Сандра говорила что-то обнадеживающее плачущим от радости жителям села. Представьте, живете в глуши, можно сказать, в тылу врага, и тут к вам с небес спускается богиня. Ну пусть не богиня, но лицо, близкое президенту. Не считая родного нидерландского, знает французский, немецкий, английский, выучила грузинский и русский – одним словом, настоящий ангел во плоти.
Помню, как две знакомые девушки в Тбилиси (барышни чуть ли не с княжескими корнями) смеялись над Рулофс: и одевается она не как первая леди, и ведет себя как деревенщина, даром что повезло выскочить из нидерландской глуши… В действительности, конечно, это Саакашвили повезло с женой. Одно время она не гнушалась черной работой в отделении Международного Красного Креста в глухих селах Западной Грузии, научилась говорить с местными на мингрельском диалекте. Друзья, тбилисские журналисты, всерьез уверяли меня, что не видать Мише кресла президента, если бы не популярность Сандры там, на западе страны, в Мингрелии, где традиционно терпеть не могут столичных жителей.
В обратном авиаперелете нам мягко отказали: оказывается, Рулофс пообещала эвакуировать на своем вертолете в больницу двух селян. Мест не было, а нам необходимо было попасть в этот день в Тбилиси. Во-первых, там развернута спутниковая связь для передачи репортажа в Москву, во-вторых, на завтра назначено интервью с Саакашвили.
Нам выделили старенький «мерседес». Водитель и сопровождающий, мужчины средних лет с усами и в темных пиджаках, показались мне встревоженными. Они явно были не в восторге от предстоящей поездки. Из Тамарашени до Тбилиси часа полтора езды, но дорога идет через Цхинвали. Уже на выезде из города автомобиль со скрипом затормозил. «П***ец, приплыли», – отчетливо прошептал мой оператор Слава и чихнул налетевшей пылью. В конце окраинной вечерней улицы молча стояли человек двадцать с автоматами. В черном камуфляже и масках. Оружие не за спиной, а готово к стрельбе.
В такие минуты надо делать то, что подсказывает чутье. Мое чутье молчало, но, к счастью, в этот момент проснулся сотовый. Московский редактор Лера громко и жизнерадостно проверещала: «Вадик, как твои дела? До перегона из Тбилиси осталось два часа, ты успеваешь?»
Далекая родина привела меня в чувство. Я вышел из машины и направился к людям в черном, держа на виду удостоверение прессы. Говорил убедительно, обращаясь к самому высокому, стоящему немного впереди. «Мы – группа российской федеральной телекомпании. Опаздываем на перегон видеоматериала в Москву. Это можно сделать только из Тбилиси. Вы можете нас проводить до границы с Грузией?»
Мне молча показали рукой, чтобы я сел в машину, а еще через три томительные минуты (переговоры по рации) махнули – поезжай! Уже миновав границу, я понял, отчего сопровождающие нас парни так отчаянно потели. Дело не в пиджаках в августе, а в пистолетах в кобурах под ними и в удостоверениях офицеров МГБ Грузии. «Если бы не вы, они бы нас точно в придорожной канаве закопали», – сказал старший. Не провидец, но уже тогда почудилось, что громкая война между грузинами и осетинами обязательно случится. Утром высокий полноватый человек в синем костюме быстро зашел в зал с государственным флагом и, бодро улыбаясь, сказал: «Ну что, видел я по телевизору, как вы с моей женой вчера полетали. Увлекательное зрелище!»
История вторая. «Аджорджики»
Давным-давно, осенью девяносто второго года, мы с телеоператором Сергеем Боженко стояли на мокрой палубе российского военного корабля и смотрели, как ночное небо становится светлее от трассирующих пуль, летающих по загадочным траекториям над черным невидимым городом. В абхазской столице Сухуми шли бои между абхазами и грузинами. Забираясь в каюте на свою шконку, Серега сказал мне: «Давай договоримся, если я погибну, ты меня у джорджиков не оставишь! И я тебе то же самое обещаю…» Чтобы не путаться в малознакомой этногеографии, мы называли грузин «джорджиками», от слова Georgia, а их антагонистов-абхазцев, соответственно, «аджорджиками». Совсем недавно я окончил филфак и в политике разбирался слабо. Дом Сергея Боженко, обвитый виноградниками, и вовсе находился в райском беззаботном Крыму, и этим все сказано.
Мы собирались высадиться на грузинской стороне в расположении отряда «Мхедриони» – «всадники». Боевиками командовал легендарный в бывшем СССР грузинский вор в законе, доктор искусствоведения Джаба Иоселиани. Кроме «всадников», там были и солдаты под руководством художника и скульптора Тенгиза Кетовани. В какой другой стране вы найдете таких военачальников?
Утром оказалось, что моряки из-за обстрелов не рискнули подвести корабль к сухумскому порту и забрать беженцев. Нам пришлось высадиться на берегу в районе Сочи. Тогда от мирного российского Сочи можно было добраться до абхазо-грузинского фронта (при наличии рекомендательных бумаг и боевого духа) часов за пять-шесть.
Поселились в селе Нижние Эшеры в полуразрушенном санатории, в компании чеченских добровольцев. До линии фронта у реки Гумиста оставалось меньше километра. Командир чеченцев Шамиль (как позже выяснилось, это был Басаев, будущий террорист номер один) выделил нам с Боженко комнату и показал на своего бойца по имени Адам: «Он вас будет сопровождать и помогать».
Утром мы слушаем боевой инструктаж Адама, с тоской поглядывая, как над головой из брошенного сада свисают блестящие от дождя мандарины. Нам необходимо пробежать по открытой местности метров двести до передовых абхазских брустверов. С грузинской стороны работает снайпер, поэтому следует держать дистанцию метров пять-семь, иначе стрелок повалит не одного, а сразу двух-трех.
Побежали гуськом, чавкая по раскисшей грязи болотистой низины. Наставления Адама тут же нестерпимо захотелось нарушить – спрятаться за спину бегущего впереди Сереги. На середине смертельной дистанции с моей правой ноги соскакивает мокасин и увязает в грязи. Ну какой дурак ездит на войну в прекрасных шведских мокасинах ручной работы? Подхватив мокрый замшевый тапок, я рванул догонять товарищей.
У насыпи стоит мокрая от дождя палатка, сидят у костра бойцы. Мне подносят стакан чачи. Я выпиваю залпом, и меня выворачивает наизнанку. Старый дед с седой бородой и с винтовкой за спиной молча поливает мне на руки воду из фляжки. Адам сушит у костра тяжелые военные ботинки на шнуровке; его «калашников» лежит рядом на чурке.
Боженко начал снимать на телекамеру эпизод «Бойцы на привале». Наш чеченец медленно произнес: «Подожди, сейчас автомат в руки возьму. Мама в Грозном по телевизору увидит, обрадуется, что сын делом занят!» Тут я навсегда понял, что чеченцы – народ особый.
При Советском Союзе Абхазия была маленькой, но симпатичной курортной автономией в составе Грузинской ССР. Когда произошел распад советской империи, абхазцы вдруг объявили о своей государственной независимости. Грузины удивились и отправили сюда войска, чтобы напрочь искоренить злой сепаратистский дух в своей любимой курортной зоне.
На помощь бородатым абхазским ополченцам двинулись не только молчаливые чеченцы Шамиля Басаева. Поднялись с оружием в руках богатые местные армяне (а других армян в сытых приморских Гаграх и быть не могло). Приехали из Молдавии отвязные приднестровские казаки – ходили слухи, что некоторые приторговывали оружием. Добрались и близкие абхазцам по языку соседи-кабардинцы – у этих каждый боец был непременно в звании полковника. Как мне удалось выяснить, даже российские десантники немного поучаствовали.
Близ села Верхние Эшеры с давних времен находился сильно засекреченный объект. Говорили о каких-то невероятных экспериментах в области искусственных тектонических взрывов в любой точке Земли и тому подобной ерунде. Я увидел огромный забор с колючей проволокой под высокими пальмами и ржавые металлические ворота с надписью «Стой, стреляю!». Ворота были приоткрыты.
Метрах в пятидесяти сосредоточенно курил типичный «земеля» – российский десантник с усами в голубом берете на затылке. Оказывается, объект по-прежнему охранялся батальоном ВДВ из России. Я обрадовался, помахал рукой и громко представился.
– Ты чего орешь? Давай сюда, только пригнувшись и бегом. Грузины нет-нет, да попадают.
Ничего секретного в последующий час узнать нам не удалось, разве что посмотрели стрельбу российской зенитной установки в направлении грузинских позиций. Комбат Сергей этого и не скрывал, и даже в интервью мне сказал на камеру: «Вынуждены открывать ответный огонь на поражение…» Попрощались с десантниками, даже не выпив: нечего было, да и темнело.
– Двери откройте! – кричит начальник отряда абхазской разведки Арзадин и до отказа жмет на газ. – Выпрыгивайте, как заторможу!
Убогий «Москвич-412» с ревом едет по серпантину на гору к заброшенной школе. Из-за реки Гумиста в нас стреляют из миномета. Дорога для минометчика как на ладони, позади нас ухают взрывы. Резкая остановка. Метнулись в школу, где уже ждали ополченцы – сразу толкнули нас в подвал. В этот момент бетонное здание дрогнуло от точного попадания мины в крышу. Вторая мина взорвалась у входа. Пристрелялись.
Минут через пять Боженко с камерой идет наверх снять разрушения. Я, выдохнув горький дым «мальборо» пополам с трусостью, иду за ним. Снаряд разорвался в метре от «москвича». Разнес багажник. Нам надо ехать дальше, пока у противника перекур. Залезаем в раскуроченное авто. Четверо бойцов толкают нас десяток метров. Мотор завелся – слава сгинувшей советской промышленности!
Спустя годы бывший разведчик Арзадин был в гостях в моей московской квартире. У него теперь кафе в Гаграх и пухлая борсетка для переноса наличных денег. Пришел с другом и «деловым партнером в Москве» по имени Вахтанг. После первой рюмки выяснилось, что Вахтанг – грузин и воевал против Арзадина в отряде «Мхедриони». «Москва-купи-продай» помирила врагов. Мой телеоператор Сергей Боженко после абхазской командировки бросил военную журналистику и занялся еще более опасным делом – оформил кредиты и стал хозяином казино и ночного клуба в Крыму. Как-то обсуждали с ним, хорошо ли, что моряки высадили нас не у джорджиков, а у аджорджиков. И сделали вывод: уже в первую войну грузины поняли, что российский корабль плывет не к их берегу.
История третья. Саакашвили и Лев
На протяжении десяти лет я записывал интервью с Михаилом Саакашвили несколько раз, впервые – в конце девяносто шестого. Тогда я попросил осведомленных друзей организовать встречу с каким-нибудь молодым, но перспективным политиком. Все разом указали на него. Саакашвили возглавлял парламентский комитет с длинным и скучным названием. Мне то ли в шутку, то ли всерьез посоветовали запастись антибактерицидным кремом, поскольку «Саакашвили так энергично говорит, что не замечает, как слюни летят в лицо собеседника».
Говорил он действительно зажигательно, но ничего неловкого не произошло. Ну разве что маленькие пузырики в уголках рта надувались. Потом я много раз замечал, что небылицы о нем бегут так рядом с былью, что часто и не понять, что к чему.
Например, что он якобы трус и во время российских бомбардировок от страха жевал собственный галстук перед телекамерой. Не знаю, что бы я сам делал, если бы под бомбежкой в руки попался приличный галстук английской фактории. Но то, что президент Грузии трус, – неправда. У меня хранится исторический документ уходящей эпохи: скомканный листок из блокнота, исчерканный рукой Саакашвили. Это его ультиматум лидеру Аджарии Абашидзе, настоящему властителю маленькой, но дерзкой грузинской автономии. Там тоже живут грузины, но не православные, как в остальной части страны, а в основном мусульмане.
В советские времена в состав страны входили две автономные республики: Абхазия и Аджария. Первую автономию они потеряли в войну 1992–1993 годов, а второй руководил тот самый Аслан Абашидзе, прозванный «аджарским львом», не подчинявшийся никому. Льву принадлежало все: единственная дорога по побережью в соседнюю Турцию, таможня, финансы и умы подданных.
Придя к власти после «революции роз», молодой Саакашвили первым делом решил вернуть контроль над приморской республикой. Там крупный морской порт в столице Батуми, там когда-то шикарные, но увядшие курорты и вообще стратегическое направление!
Месяца три в захолустном аджарском санатории я ждал развития событий. Слушал шум дождя. Унылое ощущение, что здесь никогда ничего не произойдет, ведь «аджарский лев» бессмертен. На его стороне аджарские войска специального назначения, местный КГБ, телевидение Adjara, поддержка Кремля и лично мэра Москвы Юрия Михайловича Лужкова. Время от времени народ выходил на шествия с портретами лысого пожилого человечка и скандировал: «Бабу! Бабу!». На аджарском «бабу» – уважаемый дедушка, глава большого семейства. Изредка мы снимали разгоны малолюдных митингов оппозиции, а по вечерам пили белое домашнее вино и помирали со скуки.
Однако маховик «пальмовой революции» уже был запущен. Бабу стал реже появляться в своем любимейшем месте в пригороде Батуми – самом большом в Европе питомнике огромных чистопородных кавказских овчарок. Личный спецназ Абашидзе перестал снимать черные маски даже по вечерам. Продающееся на углу в магазинчике белое домашнее вино стало заметно хуже – два первых вечерних стакана явно отдавали уксусом. По тбилисскому и батумскому телеканалам ведущие и политики обменивались уколами и укусами. По ночам ко мне стали приходить какие-то темные личности из горных селений и сообщать, что там формируются штабы оппозиции. Предлагали приехать и снимать репортажи. Гонцы не были похожи на деревенщину – от них пахло не вареной черемшой, а хорошим парфюмом. Однажды утром ко мне в номер завалился корреспондент CNN Райан Чилкот и сообщил, что он собирается «сматываться отсюда к чьортовой бабушке», так как накануне ему угрожали расправой нервные люди из окружения главы республики. Я вызвался сопроводить американца до границы.
Час езды по извилистым горным серпантинам вдоль моря, и мы у моста через реку Чолоки, отделявшую мятежную автономию от центральной части страны. Всего таких мостов было пять. И все они были взорваны в то утро одновременно. Мы видели один взрыв, самый большой. Оператор CNN, случайно направивший камеру на центральный мост, запечатлел, как большое тяжелое сооружение подпрыгнуло и разлетелось вдребезги.
Сказочно повезло, что мы в этот момент остановились позавтракать в доме у знакомого русского – местного полицейского, в полукилометре от реки. Взорвав мосты, «аджарский лев» показал всему миру, что тяжело переживает текущий политический момент.
На следующий день на президентском Ту-134 в Батуми прилетел Михаил Саакашвили. В сопровождении пяти охранников зашел в резиденцию Льва, вырвал из блокнота листок, быстро написал несколько строчек, бросил на стол главе мятежной автономии и вернулся в Тбилиси.
Вечером того же дня во время интервью Аслан Абашидзе, потрясая в воздухе бумажкой, возмущенно говорил мне: «Как смеет этот мальчишка диктовать мне какие-то условия?! Мне!?» Я взял у него этот блокнотный листок и машинально сунул в карман пиджака. Мне странным образом подумалось, что Миша просто предложил Аслану «пойти на х*й, иначе скоро п***ец». Кстати, не исключено, что Михаил Саакашвили так мысленно это и формулировал, поскольку в молодости проходил срочную службу в погранвойсках СССР.
Вечером хозяин отеля перевел мне с грузинского каракули президента. Мата там не было. В нескольких пунктах Абашидзе жестко предписывалось в короткое время свои отряды разоружить и распустить, контроль над батумским морским портом немедленно передать Тбилиси, срочно провести демократические выборы под присмотром наблюдателей из правительства Саакашвили и так далее.
Конец Льва наступил быстро и неожиданно бескровно. Россия не смогла или не захотела поддержать «аджарского льва», и львиная доля (приморские курорты, порт, дорога в турецкий город Трабзон) досталась Саакашвили. Может быть, на Путина надавили турки через Штаты или Штаты напрямую надавили на Путина. А возможно, Путину Абашидзе нравился еще меньше, чем Саакашвили. Так или иначе, российские ВДВ в Батуми не появились.
Поздно вечером мы снимали репортаж о том, как охрана Абашидзе в переулках вблизи резиденции торопливо снимает с себя черную униформу и маски, надевает джинсы и футболки, запихивает пулеметы в багажники машин и разъезжается по своим селам. В середине ночи мы снимали, как резиденцию главы мятежной автономии обыскивает спецназовский десант из Тбилиси. В тот момент великий Бабу уже улетел на российском самолете в Москву. Вечером следующего дня на центральной площади Батуми состоялся праздничный концерт, где аджарцы с ликованием праздновали освобождение от «диктатора и тирана». Любимая кавказская овчарка Абашидзе Басмач оказалась преданнее людей: собака не принимала пищу пять дней. Потом еще одним спецсамолетом пса за огромные деньги отвезли в Москву к хозяину.
По тбилисскому телевидению Михаила Саакашвили торжественно называли «отважным собирателем грузинских земель». На мой вкус это звучало слишком пафосно, поскольку в девяносто втором, когда Грузия, по сути, и потеряла эти земли, молодой и здоровый Миша Саакашвили не пошел воевать с сепаратизмом, как многие его сверстники, а уехал продолжать обучение в США. Впрочем, спустя всего пять лет в кривых кварталах старого Тбилиси за тарелкой обжигающего хаша простой люд ожесточенно спорил, когда президент Миша – настоящий мужик! – сможет восстановить контроль над Южной Осетией и Абхазией: уже вэтом году или только в следующем?
История четвертая. Бородатые зайцы
По грузинской версии известная личность по прозвищу Джабелич – преступник и сепаратист. По российской и югоосетинской – президент государства. Несколько лет назад Эдуард Кокойты водил меня под мелким дождем по кладбищу в Цхинвали, показывал могилы своих бойцов, погибших в первых стычках с грузинскими формированиями в начале девяностых. Потом зашли в городской спортивный зал, где Джабелич признался, что в молодости был чемпионом Грузии по вольной борьбе среди юниоров. Остались друзья среди грузинских борцов. Иногда перезваниваются. Для лидера мятежной территории слишком смелое признание. Что это еще за звонки во вражеский тыл?
На самом деле для любого местного обывателя ничего подозрительного тут нет. У каждого второго осетина обязательно найдутся или школьные приятели-грузины, или родственники в грузинских семьях. Правда, теперь, после войны 2008-го, это почти «порочные связи». Их стараются не афишировать. Мало ли что? Сейчас бы и Кокойты уже вряд ли мне признался, что у него есть друзья по ту сторону фронта.
С середины девяностых до середины двухтысячных – при старом президенте Шеварднадзе и в начале правления Саакашвили – отношения с сепаратистами были вполне приятельские. Из Южной Осетии народ ездил по делам в Тбилиси; из грузинской столицы можно было домчаться до Цхинвали минут за пятьдесят, не считая остановки у ресторана «Белый лебедь» близ условной границы. В ресторане за общим столом под свежих зажаренных перепелок, под лобио и чачу старались не поднимать острые темы. Говорили тосты за родителей и за мир. А потом обстановка в «цхинвальском регионе», как в Грузии называют Южную Осетию, стала ухудшаться на глазах.
За пару лет до войны мы с командующим миротворцами генералом Набздоровым ползли на «уазике» на крутую гору над Цхинвали. За нами – бронетранспортер прикрытия. На горной поляне пастухи заметили лагерь «бородатых зайцев». «Зайцами» генерал называл военных или боевиков, скрывающихся в лесу. Это серьезное нарушение: в так называемой зоне безопасности в Южной Осетии запрещено было находиться вооруженным людям, кроме самих миротворцев и полиции.
Нам навстречу из высокой травы поднимаются двое мужчин в камуфляжной форме и зеленых банданах. В руках американские винтовки. На лицах недельная щетина – потому-то «зайцы» и бородатые. Генерал требует объяснения – кто такие? Замечаю, что по периметру за кустами другие бородачи держат нас на прицеле. Очевидно, это видит и генерал, но уверенно говорит что-то о «трехсторонних международных договоренностях и недопустимости их нарушений». Командующий по мобильному вызывает на гору губернатора провинции Шида-Картли Михаила Карели, чтобы совместно зафиксировать ЧП. Напряжение вроде бы спало, мужчины в зеленом поднимаются из-за деревьев и подходят к нам. Выясняется, что они из грузинских войск специального назначения. Явное нарушение!
Один из «зайцев» с сильным акцентом спрашивает у российского офицера, сидящего на бронетранспортере: «Слушай, если ты миротворец, почему у тебя автомат с глушителем?» Офицер неубедительно бормочет в ответ, что так, мол, положено при охране генерала… В моей голове тут же мелькнуло: «Мы с тобой одной крови, ты и я…»
Кстати, первые потери среди россиян в августовскую войну были вовсе не у миротворцев. Первые двое убитых и несколько раненых случились в отряде спецназа главного разведуправления российской армии. Спецназовцы находились на базе миротворцев. Что это значит? А то, что на международный договор о «зоне безопасности» чихали все стороны. Тбилиси и Москва на волнах взаимной подозрительности нагнали в местные леса такие силы, что война обязательно должна была случиться. По своему обыкновению «спецы» играли в жесткий пейнтбол, а когда появились потери, в том числе и среди мирного населения… «Есть такая профессия – родину защищать». В дело вступили большие политики и системы залпового огня типа «Град».
Во всех войнах на территории бывшей Грузинской ССР самые разные люди обижались, когда я в репортаже говорил об очередном «межэтническом» конфликте. Перед моим носом щелкали пальцами бородатые ополченцы: «Э-э, Вадим, что ты в телевизоре опять сказал про межнациональную войну? У нас в Гудаутах живет чистокровная грузинка, писательница Галина Копешавидзе. И спокойно себе живет! Книжки пишет, и никто ее не обижает! Где ты нашел межнациональную рознь?!»
Если не межэтнические жестокие ссоры – то что это было? Просто суровые мужские игры с применением оперативно-тактического ракетного комплекса «Точка-У»?
На днях я вернулся из охваченного племенной махновщиной Йемена. Там, бывает, дерутся по сорок лет из-за амбиций своих шейхов – вождей племен, не поделивших пастбища или поля, засеянные наркотическим растением кат. Вот и на Южном Кавказе шейх Путин, шейх Саакашвили, шейх Кокойты тоже делят пастбища.
Однажды я поссорился с заместителем начальника Генерального штаба армии Грузии Алексо П. Я написал в репортаже, что он, словно ковбой с Дикого Запада, ходит с двумя пистолетами. Не по уставу. Сравнение, конечно, сильно хромало – американские пастухи не носили в карманах по три мобильных телефона, как грузинский командир Алексо П. Тем не менее он сильно обиделся и высказал мне при личной встрече горькие-прегорькие слова.
А потом меня депортировали из страны… Точно! Именно после встречи с военачальником! Неужели всего лишь из-за американского кольта и чешского 25-зарядного СZ? Почему бы и нет. Один из руководителей Генштаба вооруженных сил страны вполне способен внести корреспондента иностранной телекомпании в черный список, в стоп-лист. Чем больше я об этом думаю, тем сильнее укрепляюсь в мысли, что именно из-за этой глупости меня и выставили из Грузии.
А еще я вспомнил, что как раз тогда летел в Тбилиси на очередное интервью к первой леди, милейшей Сандре Рулофс. Только сейчас пришло в голову: а может, это была просто ревность президента? Господи, каким же я стал подозрительным.С