Елена Шахновская: Как доктор Хаус испортил Россию

«Придется прикидываться порядочным человеком, а ты же знаешь, как это утомляет», — говорил Грегори Хаус еще в прошлом сезоне и наконец утомил нас всех. Главный герой пережил тюрьму, психиатрическую клинику, трудную любовь и три команды учеников, но рейтинги неуклонно падали, и все ждали, когда же он произнесет сокровенное: я устал, я ухожу.

И вот сценарий дописан, в мае выйдет финальная серия, а продюсер Кэт Лингенфельтер доверительно рассказала в «Твиттере», что Хью Лори даже предложил в последний съемочный день надеть смокинги и вечерние платья. Сам же Хью Лори, с 2004 года неустанно повторяющий, что все лгут, сказал, очевидно, правду: перед расставанием на площадке все пытаются стянуть что-нибудь на память об одном из самых популярных сериалов мира.

За годы эфира «Доктор Хаус» перевернул массовую культуру. Он изменил сериальную индустрию, сделав ставку на умного телезрителя, создал новый тип героя — остроумного гения с эмоциональными проблемами и неприятным характером (которому теперь подражает даже его прототип Шерлок Холмс), заявил, что самые прочные отношения — профессиональные, и даже сформировал новый тип зрелой мужской сексуальности, включающей щетину, мотоцикл, мячик и кедики.

Про него написаны книги: Хаус и философия, Хаус и медицина, Хаус и то-се, а культурологические американские статьи даже вышли отдельным сборником. Влиянию сериала посвящены целые исследования: например, в университете Род-Айленда обнаружили, что он развивает ипохондрию, повышая у зрителей тревожность и мнительность. Более того, в США за пять лет после выхода первого эпизода на 19 миллионов рецептов увеличилась годовая продажа викодина — наркотика, который как леденцы поглощает главный герой.

В России доктор Хаус навредил иначе: он легитимизировал цинизм — в стране, жители которой склонны к нему чуть ли не с младшего школьного возраста. Но если еще недавно было принято его все-таки немного стыдиться — всем, кроме совсем уж оголтелых постмодернистов, — то теперь все иначе. Цинизм вошел в социальную моду, превратившись в хороший тон.

Исчезла разница между человеком, который обесценивает этические нормы, ежедневно спасая человеческие жизни, и человеком, который обесценивает их просто так. Все как-то быстро уверились в своем праве на цинизм, хотя даже сам Хаус говорил, что надменность еще нужно заслужить. Дело усугубляется еще и объективной общественной ситуацией, при которой слова вроде морали, нравственности и совести вызывают заведомые подозрения, поскольку используются обычно в разнообразно мракобесных целях.

Вообще, House MD глазами американских зрителей и российских — это два разных сериала. В России Грегори Хаус не спорный персонаж — сложный образ страдающего «бездушного подонка», заявленный буквально в таких выражениях, попросту не считывается. Местная интеллигенция и вовсе сразу с ним идентифицировалась, поскольку традиционно считает себя одаренной, проницательной, непонятой и несчастной.

Фанатствовали даже те, особенно те, кто прежде не был склонен к сотворению кумиров и уж тем более к ролевым в них играм. Пару лет назад, например, очарованные блогеры затеяли в Москве засекреченный музыкальный «Хаус-фестиваль». И три месяца десятки людей, забросив дом и работу, репетировали по всем студиям города песни из сериала и сочиняли конферанс по мотивам афоризмов Хауса.

Хотя можно было ничего и не сочинять. Большинство его высказываний — за вычетом, правда, остроумия — звучат у нас довольно обыденно. Сериал построен на сломе нормы: есть жесткие правила и есть их нарушитель. Есть политкорректность и есть ее веселый деконструктор.

А что такого уж вызывающего может сказать человек своим коллегам, если все они находятся в атмосфере привычного сексизма, ксенофобии и нарушения личных границ? Вряд ли это преувеличение: на моей предыдущей, вполне приличной с виду работе, считалось совершенно нормальным публично намекать на сексуальную связь всех сотрудниц с начальством, а продюсера по имени Джамиля за глаза называть Гюльчатай.

В ситуации, когда исключение является правилом, доктор Хаус, конечно, нарушил клятву Гиппократа. Став культовым героем, он разрешил грубить и манипулировать тем, кто и так постоянно грубил и манипулировал. Что толку твердить «все врут» людям, которые не только вовсю этим занимаются, но и не считают это зазорным?

Можно, наверное, решить, что особого вреда тут нет. Карлсон вот тоже был не слишком вежливый врун и манипулятор, и ничего, однако в него не играло столько взрослого народу. В Хауса же играют постоянно, причем всерьез: в Хауса и его команду — на работе, в Хауса и Уилсона — с друзьями, в Хауса и Кадди — в отношениях, которые у кого из нас не были мучительными и несбыточными.

Исправить ситуацию теперь можно, вероятно, только новым антигероем. Причем в наших условиях это должен быть человек с вопиющим антиобщественным поведением: корректный, тактичный, доброжелательный, уважающий закон и чужие чувства.