Евгений Попов: Так говорил Любимов

Пора признаваться, не маленький уже. В Театре (пожалуй, даже и с прописной буквы) я ничего совершенно не понимаю, на премьеры большей частью хожу по словесному принуждению «это обязательно нужно смотреть», иногда расточаю угрюмые похвалы знакомым режиссерам и актерам, которых я вообще-то люблю, да. Редкие спектакли, тронувшие мое сердце, помню десятилетиями.

Юрий Петрович Любимов и созданная им Таганка, откуда его в прошлом году бесцеремонно вышибли шустрые ученики, совершенно другая зона моего человеческого существования.

Я замечал это неоднократно. Когда я приходил на любой спектакль Юрия Петровича и в зале гас свет, я погружался в какое-то странное состояние отрешенности от окружающей действительности. Сначала советской, затем постсоветской и постпостсоветской. То есть мне потом объясняли, что спектакль, который я только что посмотрел, шел плохо, например, ну а мне-то какое дело – плохо иль хорошо, когда для меня это только что был затерянный мир, и жизнь в Москве без Любимова и его театра была бы для меня совершенно невыносима, если перефразировать пассаж из великой книги о явлении дьявола в Москву, тоже когда-то поставленной Любимовым.

Размышляя обо всем этом и готовясь к встрече с Юрием Петровичем, я решил перечитать его сборник «Рассказы старого трепача». Увы, книгу эту у меня «зачитали», невзирая на то что она была с автографом автора. Мне, впрочем, говорили, что книги с автографами фанатики-библиофилы крадут у мирных людей в первую очередь. В букинистическом отделе магазина «Москва» за книгу запросили ровно тысячу рублей.

Десять лет назад, когда эта книга вышла в издательстве «Новости», она стоила в десять раз меньше. Сколько же она будет стоить еще через десять лет? А через сто? А через тысячу? Если кто-нибудь не догадается переиздать этот том ручной работы автора, где чего только не намешано на зависть постмодернистам. И мемуары, и зарисовки, и стихи, и обращенные к совсем маленькому тогда сыну Пете записки, которые тот должен был прочитать в будущем, ставшем теперь настоящим. Носят эти записки совсем не академическое название «Тетрадь, обосранная голубями».

Факт почти натуралистический. Ребенок Петя спит в коляске, его шестидесятидвухлетний отец вспоминает, как советская власть лишает его советского гражданства, голуби гадят, каждый делает свое дело. В том числе и я, задающий по собственному желанию и воле пославшего мя журнала «Сноб» вопросы своему кумиру.

Фразы и мысли Любимова, которые вы сейчас прочитаете, тоже в какой-то степени обращены к будущим, фигурально выражаясь, петям. Начиная от того из них, кто пока спит еще в своей детской коляске, и заканчивая теми, кто уже вошел в комсомольский возраст, но слабо представляет себе реалии прежней жизни.

Что было, что есть, что будет… Юрий Петрович не оракул, он просто прожил в своей стране (на сегодняшний день) девяносто четыре года, все знает, все видел, слава Богу, умеренно, но пьет водку и рассуждает так здраво и энергично, как это недоступно многим, кто моложе его на десять, двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят, шестьдесят, семьдесят и даже восемьдесят лет. Сразу предупреждаю: разговоров о «текущем моменте», разорении Таганки и предательстве мы не вели. Нам обоим это было неинтересно. Говно имеет тенденцию прилипать к подошве, и избавляться от него потом крайне утомительно.

Он говорил лишь то, что кроме него сказать сегодня уже никто не может. Любимов ведь столь уникален, что родился еще до советской власти и ухитрился уже на двадцать лет пережить ее. Был внуком крепостного, сыном репрессированных, воевал на двух войнах, снялся в роли руководителя юных подпольщиков Олега Кошевого, работал с Дмитрием Шостаковичем и Альфредом Шнитке, создал самый знаменитый в СССР театр и сам стал мировой знаменитостью, поставил немыслимое количество оперных и драматических спектаклей в разных странах планеты, счастлив в последнем браке, который длится вот уже тридцать с лишним лет. Глупо нам будет, господа, не послушать такого опытного человека.

КОММУНИСТЫ, ФАШИСТЫ И ЖУРНАЛ «CНОБ»

– Журнал «Сноб», говорите? Спрашиваете, что значил для России ХХ век и кто хуже – коммунисты или фашисты? Кто из них больше отличился перед дьяволом? Я бы сказал, оба хороши. Вы поняли, конечно, снобизм этой фразы и, наверное, помните ироническое из Козьмы Пруткова «Мне нравятся ОБОИ». Это близнецы, и, как всякие близнецы, испытывали дискомфорт в отсутствие друг друга. Я не был, слава Богу, в плену или в оккупации и поэтому «польностью», как моя любимая жена Каталин говорит с неизбывным своим акцентом, я фашистов не изучил. Но все равно моя юность была лучше, чем если бы я в этом возрасте работал на немцев. Как там у Михаила Булгакова? «Кровь –  великое дело». У фашистов я был бы чужой, а тут я все-таки свой, среди своих. Свой по национальной принадлежности. Хотя я свидетель, как немецкие специалисты и офицеры вели себя перед войной в Питере. В «Астории» и других гостиницах, ресторанах видел, как ходили они в своих блестящих мундирах и в штатском, очень элегантные, лощеные, пахнущие хорошими духами офицеры, и вели себя прекрасно, и все наперегонки бросались их обслуживать.

А то, что они на нас напали, это, я думаю, старая история, в основе которой, по-моему, древний как мир комплекс неполноценности. Гитлер хотел увековечить себя как завоевателя. Какой же ты, спрашивается, вождь после Бисмарка, если не свершил исторические деяния? Так, парвеню. А когда я русских завоюю, буду, во всяком случае, соперничать во славе с самим Наполеоном. Он в Москве не удержался, увидел только пожар, потом его разбили. А я возьму Москву навсегда, и будет наша немецкая земля до Уральского хребта. Он и проиграл благодаря своей головной коробке глупой. Когда немцы уже дошли до Химок, этот идиот наступление остановил, чтобы торжественно въехать в Москву. Такая передышка и дала нашим сильным командующим, не вождю, разумеется, возможность перегруппировать войска, сибиряки тем временем подошли, немцы были все же остановлены и дальше уже только отступали. Но это благодаря талантливым военачальникам, которые до войны сидели по лагерям. Маршал Жуков только этого избежал, зато он после войны в опалу попадал дважды…

А я тут вспомнил недавно прочитанную книгу «Солнце всходит на Западе» русского старика-эмигранта, укрывшегося под псевдонимом Николай Фест. Старик в молодости работал журналистом в немецкой профашистской русскоязычной газете и осенью сорок первого оказался в оккупированном Смоленске, где своими глазами видел, как простые бабы-колхозницы осеняли православным крестом «мессершмиты», летевшие в Москву бомбить «ирода Сталина». Они же на следующий год подались в партизаны, увидев, что пришлые фашисты еще хуже отечественных коммуняк: восстанавливают колхозы, бургомистрами назначают бывших сельсоветчиков, казнят кого ни попадя. И не только евреев. Фесту стало ясно, что война будет непременно проиграна, и начал медленно перемещаться в сторону Рио-де-Жанейро, где наконец и осел, счастливо избежав Колымы или лубянской пули…трус я или нет?

– Ну, а что касается того, кто лучше – коммунисты или нынешние, – продолжал Юрий Петрович, – у меня тут ответ простой: при всем безобразии, которое творится «на просторах Родины чудесной», все равно это лучше, чем было. Да, конечно, это мерзко, что мне, сыну «лишенца», пришлось с четырнадцати лет тяжело работать физически, но не это моя главная претензия к большевикам. Понимаете, я больше всего на свете ценю людей открытых, а коммунистический режим создал странную атмосферу, когда надо все время блуждать, а прямо люди не говорят. Слава Богу, судьба меня довольно рано свела с такими Личностями, как Петр Леонидович Капица или Борис Леонидович Пастернак. Или великий драматург и острослов Николай Робертович Эрдман, который, когда его сослали в Туруханск, подписывался в письмах к родной матушке «мамин сибиряк».

А позднее – с писателями, ставшими моими друзьями: Юрием Трифоновым, Борисом Можаевым, Федором Абрамовым. Мне нужно было театр создавать, а эти убогие наши советские драматурги все юлили, делая шаг туда, шаг назад, смекая, что все-таки надо угождать начальству, иначе будут неприятности. А я неприятностей не боялся и вообще в этом смысле себя испытывал всю жизнь: трус я или нет? Был какой-то даже фильм – американский, лихой, я ребенком смотрел, где мальчик все себя проверял и боялся одного: что он все-таки трус. Эта линия и в «Фаталисте» есть у Лермонтова, и у других великих русских писателей. Вот Пушкин был странный человек, который совершенно ничего не боялся. Двенадцать дуэлей, и та-а-кое про царя Александра I написал, что даже сейчас представить невозможно. Попробуй-ка сочини сейчас: «Плешивый щеголь, враг труда, нечаянно пригретый славой, над нами царствовал тогда». Отчаянный юноша. Арап, всегда готовый драться! Он же, вы знаете, маленький был, трость носил, чтоб рука не дрожала, бил из пистолета в туза.

Вот уж снобизм так снобизм! Сидеть вот так в ресторане, прикрепить к стенке карты и неожиданно для всех – раз и в туза! Не помню только, он был левша или правша. Я-то левша потомственный. Дед левша, отец левша и я левша. А вот Петя мой – в мать, правша. И от матери у него талант к языкам, на пяти языках разговаривает, и в этом смысле – редкий для России тип. Окончив обучение, как-то раз мне сказал: «Пожалуй, отец, я и китайский выучу». Потом закрутился, у него подруга итальянка, тоже такое маленькое создание, тридцати ей еще нет, но уже доктор наук.

И вообще они, молодые, совсем другие, более раскованные. Хотя… не все так считают. Один крупный питерский ученый, действительно крупный, без дураков, когда мы заговорили с ним о современной молодежи, вдруг сказал мне, что, к сожалению, наблюдает средь них отупение как факт и что у него надежды на это поколение очень мало. И еще трагедия, он сказал, что на нас здесь нет спроса, на ученых. Есть у нас и открытия, и изобретения, но спроса и на них и на нас почти нет.

«Ну и зачем что-то изобретать и зачем наука, образование, когда начальники нефть качают и другим начальникам ее продают, а замечательный красноярский физик и изобретатель профессор Валентин Данилов уж который год сидит в тюрьме за, видите ли, шпионаж», – хотел было ляпнуть я, однако застыдился перебивать Мастера. Но он как бы уловил мои потаенные мысли.

НАСТУПЛЕНИЕ НЕЧИСТИ НА ЗЕМНОЙ ШАРИК

– Про нефть и газ многие говорят, но, по-моему, дело куда хуже. Есть ощущение у многих, не только у меня, что вообще приближается конец нынешней цивилизации. Иссякла земля… шарик иссяк, не может больше выдержать такого тотального на него наступления алчных и глупых землян, для которых нет ничего святого. И поскольку этот шарик – часть Вселенной, то тут же всплывает вопрос о религии, о Вере. Именно об этом я и пытаюсь прокричать в своей новой интерпретации «Бесов».

Роман Достоевского «Бесы». Торжественно заявляю, что это моя любимая, вечно актуальная на все российские времена книга. И я уж не акцентирую, что написана она гениально и в ней практически вся будущая литература ХХ века. Начиная от Хармса и Введенского, для которых капитан Лебядкин свят, как для современных левых Че Гевара, и заканчивая всем нынешним, изрядно потускневшим сочинительством бестселлеров, которое, тем не менее, хорохорится, смутно памятуя о классической русской литературе как о потерянном рае. И спектакль «Бесы», премьера которого была в марте, замечательный. Выяснилось, что Таганка – это не географическое понятие, а расположена она там, где Любимов. Вот поставил он «Бесов» на сцене своей альма-матер, Театра имени Вахтангова, и сцена эта волшебно вдруг оборотилась таганской, и режиссер опять в зале, дает команды актерам, подсвечивая своим легендарным фонариком. Быстрее! Громче! Энергичнее, молодые, молодые, молодые люди! И я, благодарный зритель, опять релаксирую в этом новом затерянном мире, избавляясь хотя бы на три часа десять минут от реалий современного мира, где на улице персонажи пожалуй что и пострашнее, чем на сцене. Впрочем, бесы они и есть бесы…

КРЕСТ ЗАСИЯЛ

– Без религии вообще Достоевского понять нельзя. Он был религиозный философ. Не выдавал себя за философа, а действительно был им. Благодаря тому, что в относительно юные годы прошел по касательной к смерти. Это же факт, что в последние минуты перед казнью, которую внезапно отменили, перед ним крест засиял и он понял вдруг, что это знак Божий. И мелькнула у него надежда, прежде чем мешок ему должны были на голову надеть перед повешением. Тут же и вышло ему помилование – замена смертной казни каторгой.

Привиделось, да? А что видится детям новорожденным, когда они плачут во сне, только-только выйдя из утробы матери, не знаете? Я уверен: то, что они сразу же наследуют от матерей, – горечь жизни. Надо же,  комочек крохотный, а уже горько плачет! Чего ему плакать, казалось бы, если жизнь сугубо материальна и ничего потустороннего в ней нет?

И такие вопросы, как смерть, рождение, жизнь, Бог, сложные очень. Вот почему я так акцентировал в «Бесах» евангельскую цитату: «Моляху бесы Иисуса, глаголюще: аще изгониши ны, повели нам ити в стадо свиное. И рече им: идите», добивался некоторого ее музыкального звучания. И почему вообще в центре спектакля музыка и гениальный композитор Владимир Мартынов своею собственной персоной? Да потому, что звуки Вселенной влияют на все, на жизнь, на души, ученые это тоже знают, мы об этом много с Петром Леонидовичем Капицей говорили… И все, все в этом мире связано невидимыми нитями. На меня, когда я сейчас «Бесов» заново ставил, сильное впечатление произвела история норвежского маньяка Брейвика, возросшего, в общем-то, в нормальной да к тому же северной стране… А про меня тут написали после «Бесов», что я, наоборот, человек, который либерализм не принимает, оболгал либералов, хороших смелых людей, на Болотную площадь замахиваюсь.

А меня недавно сильно заинтересовал скандальный инцидент, который произошел с нобелевским лауреатом и отъявленным «леваком» Гюнтером Грассом. Мало ему было того, что он всю жизнь скрывал факт своей службы в войсках СС, так сейчас, на восемьдесят пятом году бурной интеллектуальной жизни, вдруг взыграло в старике его левацко-эсэсовское ретивое, и он гневно покрыл в своих стихах агрессивное и милитаристское государство Израиль, угрожающее миру во всем мире вообще и доброй травоядной стране Иран, отрицающей холокост, в частности. Любимов, слушая историю последних приключений кумира западных интеллектуалов и противника воссоединения Германии, лишь сокрушенно качал головой, но от комментариев воздержался. Впрочем, что-то и сказал.

ОТЧЕГО ВЫ НАС ТАК НЕ ЛЮБИТЕ, ИЛИ КАКАЯ СТРАННАЯ СТРАНА

– Я считаю, что все западные левые движения ХХ века послужили очень хорошим трамплином для самой инфернальной персоны ХХ века –Ленина и его верного ученика Сталина. Это ведь Владимир Ильич все создал: лагеря, ВЧК, религию отменил, про нас всех наперед высказался, что мы, интеллигенция, – говно нации. Ученик дальше пошел – уничтожил крестьянство, разбив его на части: кулак, подкулачник, середняк, бедняк торжествующий… Мне раньше высокие начальники часто вопрос задавали в «доверительных беседах»: «Отчего же вы нас так не любите?» Я им отвечал: «А за что мне вас любить, если вы у меня деда преследовали, отца, мать, родственников. То есть не лично вы, но ваша СИСТЕМА, которая разорила Россию, лишившуюся всего, отчего и были эти бесконечные карточки, недоедание. А теперь меня все время бьете с утра до ночи. Я служил и живу честно. Чего вам еще-то нужно от меня, какой такой любви?»

Они тогда не выдерживали – и в крик. А я заметил, что это силу дает, когда начальники на тебя орут, когда они всерьез бесятся. Я даже таким образом, можно сказать, иной раз от них энергией подпитывался.

Да ведь и я тоже, что скрывать, не сразу во всем разобрался. Мы с братом, молодые ослы, мудрому отцу нашему смели говорить: «Правильно они вас сажали, папа, вы отсталый тип и не понимаете величия их замыслов». Потом что-то стало доходить, когда отец был вынужден с матерью фиктивно развестись, чтобы мы не числились детьми «лишенца». А еще наша семья постепенно уходила в нищету, продавая все ценное, чтобы прокормиться.

И эти бесконечные очереди! Мама часами стоит. Брат. Я стою. Чтобы сестре молока купить. Так что годам к четырнадцати, особенно в ФЗУ, когда нас, будущих электромонтеров, бросали на самую грязную работу, я уже все понимал. Правда, нет худа без добра. На строительстве подстанции, где я работал, англичанин-инженер, «буржуазный специалист», научил меня боксу. Увидел, что я не пью, не курю, и научил. Сказал на ломаном русском, что мне это пригодится в моей стране. Пригодилось! И не раз!

А вообще-то удивительно, что у нас в стране народ до сих пор работать не любит. Замечали – вахтеры и охранники везде дремлют. У меня тут интервью брал какой-то телеканал, приехала, иначе ее не назовешь, БАНДА, десять человек. Я говорю: сладко вам живется, тут работы-то на двоих. Объясняют: производственная необходимость, процесс. Все это липа, все эти процессы, как у Кафки. В стране миллион триста тысяч охранников, здоровенных мужиков, которые ничего не умеют делать и теперь уже вряд ли чему-то научатся. Они и защитники-то страны никакие… И постепенно культивируется этот мозговой разврат: чего вкалывать, когда можно не вкалывать. Это уже не рабочая и не крестьянская страна, а страна, мягко говоря, странная. И здесь трагедия глубокая, угроза выживанию России.

И я, признаться, тоже подумал о том, что слухи о смерти советской власти в нашей стране сильно преувеличены. Манагеры на фирмах иной раз целыми днями играют в компьютерные игры, бесцельно шатаются по интернету, продавцы снова начали хамить. Где же тут капитализм, товарищи, с его процветанием и хищнической эксплуатацией человека человеком? В начале так называемых лихих девяностых девицы мечтали быть упакованными проститутками, парни – лихими бандитами, теперь смышленые лица обоего пола мечтают стать чиновниками, депутатами, судьями, ментами. А чё? Тепло, уютно, нос в табаке, сыр в мышеловке… Некстати (или кстати?) вспомнилось из книги Ю. П. Любимова гневное: «Всё Сталина усовершенствуете, сукины дети, ни стыда у вас нет, ни совести».

ВЫСОКОПОСТАВЛЕННЫЕ ЛИЦА И БОРИС АБРАМЫЧ

– Возможно, это грешно говорить, но я считаю, что у меня память, даже мешающая жить. Я помню все: и хорошее, и плохое. Однажды в шутку сказал одному нынешнему высокопоставленному лицу: «Со своим объемом информации большая я потеря для нынешних органов, то есть для вас». Он меня элегантно утешил: «Почему потеря? Возьмем, если надо будет, поработаем и с вами». Другое высокопоставленное лицо еще в том моем кабинете на Таганке увидело под самым потолком надпись Березовского. Заинтересовалось, прочло. Там было Березовским написано нечто вроде того, что я (Любимов) – воля чего-то там… интеллигенции, что ли. По прочтении лицо и говорит: «А как он туда забрался?» «А вот по диванчику, – показываю, – на спинку залез». Тут быстрый вопрос: «А кто держал?» «Я», – отвечаю. «Зачем?» Я и сказал: «Знаете ведь, мало ли что? Упадет Березовский, сломает себе что-нибудь, а я в ответе буду». «Выскакивать любит Борис Абрамыч», – буркнул он и тоже расписался.

И я вдруг почему-то понял, как только он изобразил мне на этой же стене фломастером высокие слова про Таганку, что театр скоро закроют… По крайней мере, мне ходу туда не будет. Но, знаете ли, все познается в сравнении. Есть у них и третье высокопоставленное лицо, интеллектуал. С пробором. Все время сидит, как инквизитор великий. Губки у него такие бантиком и довольно брезгливое выражение физиономии. Я посмотрел несколько раз на эту рожу… посмотрел и решил так: вот только становится он главным в стране, сразу же из нее надо уезжать. Моментально! Законным или незаконным способом, это уж как Бог даст.

Ну вот, как-то мы и подобрались наконец к снобизму со всех сторон, выполнили ваше редакционное задание. Шутка!

«Но удивительно, я все еще надеюсь и верю в чудо. Ведь должен же быть предел страданиям моего народа», – писал Юрий Петрович Любимов 21 октября 1983 года.

«Паранойя вместе с манией величия, издержки мнимой силы, бесконтрольной неограниченной власти, мозговой отсталости…» – эту характеристику начальству нашей страны он дал 2 июня 1984 года.

За окном – Россия. Сегодня, когда мы с ним беседуем в Клубе писателей Центрального дома литераторов, 14 марта 2012 года, Страстная суббота, канун Пасхи, завтра Воскресенье, завтра, завтра зазвенят колокола.

Тоска, однако, и томление духа. Неужели эти фразы Любимова будут актуальны и через десять лет? А через сто? А через тысячу?

ВОЗРАСТ ЛЮБВИ

– Юрий Петрович, простите за очередной идиотский вопрос: в каком возрасте вы предпочли бы сейчас оказаться, если бы это вам вдруг было предложено некоей высшей силой?

– Гоголь охарактеризовал счастливые дни своей жизни – постараюсь точнее процитировать его слова по памяти… так… нет, не так… вот, точно – «мои яркие годы молодости». А какой возраст он при этом имел в виду, классик уточнять не стал.

И я не буду.С