Фармак. Preview романа

ГОЛОС ИЗ РЕДАКЦИОННОЙ МАШИНЫ «БАКЛАН». Так. Спсибо, нбчскону. Смерти нет. Все, спасибо, следующий! Кто принес написанный рассказ о жизни до и после в Рпблике? Есть? Не толпитесь, не орите, разойдитесь все. Идет запись, а вы хотите вашими скандалами прославиться? Хотите уменьшения даты?

ГОЛОСА ИЗ ТОЛПЫ. Горе! Горе у нас! Слышите? Нос вырвали отцу! Он на девятом уровне, за что, за что это?

ГОЛОС ИЗ МАШИНЫ «БАКЛАН». Текст у кого? Птрики, у кого текст? У кого из нвых? Из нвых? Нвые, у кого текст есть написанный? Нет? Предъявите. Нет, рассказывать не надо. Мы объявили в эфире два дня назад, что каждый из прибывших, который принес сюда то, что предложено, может также написать историю своей жизни до и во время жизни здесь и прочесть для записи, для истории Рпблики. И первый приз за лучшее произведение, за уважение в прозе и стихах к нашему руководству в понятной для руководства форме – это гражданство! И тут у нас уже около рдакционной машины выстроилась небольшая свалка… Женщина, вы, женщина… минуту… Не всовывайтесь, вы что? Не налегайте. Вы снова тут здорово?

ГОЛОС ЖЕНЩИНЫ В СЕРОМ. О, дошла наконец. Да, вы тогда сказали отложить на потом. Я уже вам тут читала, узнали? Теперь продолжение.

ГОЛОС ИЗ МАШИНЫ «БАКЛАН». Грязные какие бумажки.

ГОЛОС ЖЕНЩИНЫ В СЕРОМ. А где было взять чистые. Старые бланки по отчетности нашла, на обратной стороне писала. Потом они ночь на крыше под черепицей пролежали, запылились. И их прочли кому надо ночью! Читать?

ГОЛОСА ИЗ ТОЛПЫ. Тут с пымойки нам трясут под носом!

ГОЛОС ИЗ МАШИНЫ «БАКЛАН». Тихо все! Отойдите от ­машины!

ГОЛОС ЖЕНЩИНЫ В СЕРОМ. Не отойдут! Не отойдут! Отойдите! Не плещите! Своей вонью! Сами трясете!

ГОЛОС ИЗ МАШИНЫ «БАКЛАН». Все, радиослушатели, говорю, отошли на четыре шага! На четыре! А вы читайте, медленно только.

ГОЛОС ЖЕНЩИНЫ В СЕРОМ. Итак! Да, я переменила имя на Кешу. Так, как в жизни. Читаю.

Регина уже не звонила Асе, видимо, чуяла, чья тут вина, что Кеша ушел, и бедная мать подозревает уже, что его нет при жизни. Но с Региной связь была, Ася ведь все-таки жила при ее вилле в сторожке, пользовалась многим из Регининых отходов, когда вычищала себе баночки, которые домра Майра ее знаменитая выносила в пакетах, они были полуполные, а Майра ленилась ночью таскаться к контейнеру, оставляла пакеты снаружи, на первом этаже, под террасой, и Ася забирала пакеты себе, сортировала, доедала по минимуму, остальное заново варила как бы суп изо всего овощного, а остатки мяса ли, колбасы прожаривала, делала солянку с фрагментами овощей. Ну и компот из недоеденных фруктов. Майра быстро все вычислила, начала Асю презирать как парию, как нищую, издевалась, нарочно туда очески волос кидала, мусор с пола, но не в баночки ведь! Однако презирают лишь тех, кто сам себя презирает, а Ася, наоборот, была горда своей жизнью, что не тратит ничего, бережет для Кеши, кормит его, может быть, хотя она так его и не нашла, и ту сумму в долларах, которые он держал для себя.

Те две матрешки пожилые, видать, съехали, гостюшки дорогие, по центнеру весом каждая, и Регина уже не отпускала гастарбайтеров, их там двое, что ли, трудилось на этой ниве. Ей ведь нужно же было с кем-то общаться, пить, во-первых. С террасы доносилось, как она трещит по телефону с Москвой, оф кос, она повторяла то и дело торжествующе. То есть «конечно», «именно». Матрешкам звонила своим. Дочерям она не могла звонить, боялась их вопросов, где тебя хоронить и в каком банке шо лежит.

И вот однажды и у Аси затрезвонило на весь домик, допотопный телефон внутренней связи: зайди. А она уже с утра была собрана, несмотря на ночной рейд, ходьбу до рассвета, теперь ее сон был перенесен на сиесту, послеполуденное время, чтобы к шести вечера, к закату, быть уже наготове. Тогда, в первых приходах тьмы, была надежда хоть что-то увидеть, быстрый белый прочерк между деревьями, всполох крыльев во мгле. Уроненное огромное перо. Свежий навоз рядом. Опустошенные баночки на верхах скал, куда Ася дотягивалась только кончиками пальцев.

Кеша ведь должен был пробуждаться к ночи, бедный беглец. И где ему удавалось прикорнуть днем, на каких чердаках в раскаленной духоте? В каких трещинах-морщинах на вершинах утесов он дремал, боясь любого бинокля и направленного вверх телефончика, что он пил на жаре? Гора-то здесь на все про все одна, и в ней нету пещер, а есть протоптанные тропы. И ручей бежит один, и около него всегда туристы, пьют, охлаждают ноги, моются как свиньи, и никто потусторонний там не может находиться, забьют.

Ася даже сшила ребенку (на руках и иглой из старого Регининого пододеяльника) сероватый длинный балахон и брюки на резинке, чтобы бедняга мог и днем где-то по­явиться в городе, хоть в горбатом виде, и посидеть в кафе, и бритву со всеми причиндалами присовокупила в посылку, а также ножницы (ногти-то как у покойника уже небось отросли, если жив), плюс шампунчик и зеркальце, борода ведь нешуточная! Ну и трусы положила. Чтобы не пах человек. Стирать он не может, но в воду по пояс окунался? Мокрый ведь тогда приволок себя, в последнее свое утро. Денег в пакет не стала совать из опасений, что вор найдет эти жалкие дары. И оставила посылку в одном очень интересном месте, выложив камешками указующую стрелку, видную только сверху! Не стоит говорить, на какой высоте, Асина тайна!

Ну и вот, прогремел звонок телефона в хибаре, глухо так голос хозяйки прозвучал: «Зайди-ка, я на втором этаже». Ася пошла в трепете, не подозревая, что увидит.

Регина была буквально в последнем состоянии, лежала пластом при включенном кондиционере в кружевной ночной рубашке, невеста смерть. В пене кружев копченые мослы под отстающей шкуркой, незакрывающийся набор голубого фарфора в яме под носом и куски сизого мяса, которым эта вдова говорила. Бедная! Что она бормотала, принявши на грудь уже спозаранку (бутылка стояла ополовиненная), какую кашу во рту пережевывала, клацая протезами, буквально вот что:

– Аська, ты мой самый тут единственный человечек, прости меня, дуру, с которым я могу в последний свой момент говорить. Не возьмешь у меня денежек? («Нет!») Не возьмешь, так я и знала. Прости меня за Кешеньку. За все. Я не человек. Я недостойна тебя (глум-глум-глум из бутылки). Извиняюсь, но не могу собраться. Те две старые кошелки, на которых я могла надеяться, они предатели. Они такое обо мне разнесли по всей Москве! Что я общаюсь со своими работягами! С этими горе-ремонтниками! Представляешь? В то время как я люблю безумно, бесконечно, люблю одного человека, и ты его знаешь. Ты единственная теперь, кто знает. Его больше нет на свете, но он мой муж, клянусь тебе! Я заливаю жажду вином, я устала от своей любви, я ведь на гормонах все время, и ни одна елда меня не остужает. Так, судорога, ничего больше. Хоть бы даже трижды за ночь с этими недоносками… Но тот нескончаемый восторг, который я испытала с ним, пусть парень был во сне, пусть он испугался, когда понял, что кто-то через эту грубую простыню его это, тыры-пыры. Он же не видел кто, я перед ним в рыжем парике стояла на коленях.

– Ты… В рыжем парике? – уточнила Ася.

– Слушай дальше, я объясню! И он быстро так задрожал! Судорога пошла. Его проняло до костей! И потом уже не стал сопротивляться, я ему спокойно делала массаж живота и бедер. Оттянув подальше мокрую простыню, чтобы не стеснялся. Ты не волнуйся, я его берегла, его стыдливость. Но он внимал моим рукам очень сосредоточенно. Не открывая глаз. И он помимо своей воли быстро опять восстал. Я тут же отвернула снизу его простыню, скоренько расстегнула свое боди внизу, тыры-пыры на койку, и тут у нас произошел полный контакт, тыры-пыры, тыры-пыры.

Дальше я опускаю, тут она все про глупости, как моя бабушка называла. Ее бредни.

ГОЛОС ИЗ МАШИНЫ «БАКЛАН». Нет, зачем, не опускаем это, радиослушателям интересно. Отошли все! Что сгрудились? На четыре шага! Крбнеров вызываю! О-то-шли нвые, нвые! Это не вам! Так… Что, давайте опять. Повторите оттуда, где прервано было.

ГОЛОС ЖЕНЩИНЫ В СЕРОМ. Так… Быстренько расстегнула свое боди внизу, забралась к нему, и тут у нас произошел полный контакт, это было каленое железо, тыры-пыры… Его набухшие глупости и мои… тыры-пыры… готовые к извержению глупости, так… Тыры-пыры… наконец слились. Я очень скоро обрела тыры-пыры, равного которому, все это бредни, в моей жизни не было. Но его глупости все еще стояли, тыры-пыры… и это произошло у меня второй раз, видали? Бредит, читаю, тыры-пыры, ничего подобного я не испытывала раньше! Притом он не открывал глаз, чтобы меня не видеть. Но он и не мог ничего увидеть! Сверх рыжего парика у меня была густая вуаль, а на теле боди с длинным рукавом и перчатками, я только расстегнула внизу… Дальше шли кружевные чулки. Он не видел меня. Ни малейшего кусочка живой кожи. Он мог подумать на кого угодно! Я ускользнула быстро, сразу после его вторых судорог.

– Когда это? – недоверчиво спросила Ася.

– Ты ушла. Я вошла. Я в бинокль следила за воротами и твоей сторожкой. И каждый полдень, когда ты уходила, я следила за воротами в бинокль, уже одетая, и все повторялось. Из дома я всех удаляла на этот час. Майру отправляла с работягами на рынок и на строительный склад.

– Ты что вообще говоришь? С ума сошла совсем.

– Да, целую неделю я блаженствовала. Потом он исчез.

– Он понял, что это ты, и испугался твоего скелета.

– Прости меня, Асечка. Я боюсь, он подумал, что это ты. Я в последний раз для маскировки забежала в твою комнатку и подушилась твоими духами.

– У меня нету духов, ты что!

– Одеколон есть? Вот. И надела твой браслетик сверх перчатки. И, уходя, вернула его к тебе в комнату, а один из своих рыжих париков бросила под мусорный контейнер.

– Дура! Проклятая дура!!! Что ты наделала!

– Я подумала, что он согласится переехать в мой дом от тебя подальше. Если поймет, что это была ты, и возненавидит тебя.

– Дура!!! О господи, я же подобрала этот твой парик у помойки и тут же, войдя в дом, хотела его на себя напялить. Но он был какой-то мокрый, противный. Я его выстирала быстро и померила перед зеркальцем в коридоре. Кеша вышел, а я перед ним начала так в шутку позировать в этом парике! По лицу текла вода! Я качалась как ду-ура! Говорю: «Ну как тебе я, ничего?» Он тут же ушел! У него было такое жуткое лицо-о-о! Он усмехался как преступник!

Ася упала на колени и рыдала у кровати Регины.

– Как же он опозорен, как он хочет убить себя – и убил уже, наверно. Проклята ты будь, подлая сука, Регина. Но ведь ты врешь насчет грубой простынки! У него были простыни шелковые, твои. Я сняла с веревки, где Майра сушила, и заменила свои московские грубые на ваши. По одной, постепенно! Она не заметила, пьяная Майра! Мой мальчик спал на тонких простынях, и всегда на животе! Крылья ведь! И никогда он не накрывался, жара ведь! Ты врешь! Ты врешь, будь проклята!

– Да, я проклята. Но ты, ты теперь хозяйка в моем доме. Ешь все, что в холодильнике и на плите.

– Боже мой, ты убила моего сына.

– Я хуже, чем ты думаешь. Да! Я собиралась тут убить трехлетнюю девочку. Свою кровиночку. Свою доченьку. Я ее вижу постоянно, навещаю, моего котеночка. Почему я и сняла дом на десять лет. Я думала, что моя кровиночка Региночка Секунда проживет подольше, и я вместе с ней, но тут врачи сказали, что ее надо убить, и чем раньше, тем лучше. Ты меня не спрашиваешь и не слушаешь, но я должна тебе рассказать. Три года назад мне делали последнюю пластику тут, я приезжала. Здесь сосредоточены лучшие врачи мира. Правда, все почему-то инвалиды. На колясках оперируют, с колясок. Так уж произошло, стекаются сюда доктора тоже больные, безногие. И они сказали, что лимит моей кожи исчерпан. И ни за какие деньги они больше не берутся, а кто возьмется, кто объявляет себя экстремальным хирургом, тот шарлатан, и результатом будет то же, что у Майкла Джексона с носом. А я была в самом разгаре своей любви к моему Кеше. Я спросила, каков другой путь. Они ответили, что вырастят клон. За немереные деньги. Я согласилась. Вырос зародыш, и потом девочка, вторая Регина. Такое тихое чудо, вылитая я. Я полюбила ее всей душой. Я не брала ее на ручки, это нельзя. Но она меня уже узнавала, начала мне улыбаться. Уже понимает, что это мама. Я каждый день к ней езжу. Она слабенькая, в три года еще не ходит. Но она говорит. «Дай куку дугую. Дай пизязёк». Куклу другую, пирожок. Я ей приносила пирожки. Кукол у нее целый ящик. Но брать ее на руки нельзя. Она в капсуле. И пирожки – это для нее мечта. Они ее кормят из тюбиков. И месяц назад мне сказали, что если я хочу новое тело с яичниками, сердцем и глазами, ну со всем, что прилагается, то надо уже сейчас немедленно делать пересадку. Они надеялись, что клон еще подрастет, но моя Регишечка слаба, умрет, так что они ее убьют, иначе будет поздно. Чтобы она не умерла неожиданно. Клоны долго не живут. Завтра я должна была ехать на убийство, но потом мы с моей Секундочкой воскреснем вместе, они сказали, она будет во мне. Чтобы из зерна что-то выросло, надо зерно похоронить… Ты меня слышишь?

– Ты убийца.

– Нет, как раз нет. Я хочу сохранить мою девочку. Я уже приложила все силы, чтобы переиграть ситуацию. Нашла тут агентов по торговле живым товаром. Что я тебя позвала: я оставляю тебе этот дом на время отсутствия. Денег нет. Пустишь жить отдыхающих. Там в турбюро уже записали мой адрес. Они берут тридцать процентов. Семьдесят идет в банк на мое имя. Кредитные карточки я аннулирую. Тебе туристы будут платить за завтрак и ужин, за мелкие услуги типа стирки. Вари дешевое. Продуктов полно на первое время, стиральных порошков. Я увольняю Майру и этих двух своих сожителей. Я если вернусь, я вернусь молодой. Мне натянут на лицо кожу донора, может быть, вставят ее глазки, а то у меня белки уже в жилках. Это будет, конечно, не так. Там что-то какие-то клетки вырастут. Я заплатила им очень дорого, у меня остается только квартира в Москве и этот дом. Вернусь сюда жить молодой и нищей. Чем все мои деньги достанутся этим двум старухам, моим дочерям. Теперь, Ася, говорит она, я ложусь, все, моя Секундочка пусть живет, теперь я иду на операцию по яичникам по методу сто лет назад профессора Воронова, мне нашли местную, из деревни за руслом, девочку двенадцати лет, все совпадает, она мне как близнец. Родители в экстазе, сами привезли дочку с дорогой душой. Не будет рожать, хотя девочка уже не девочка в свои двенадцать, так сказать, пала жертвой соблазнения. Но не забеременела пока. Как та.

А это было, в скобках поясняю, что к Регине уже приезжала один раз такая девушка-подросток уже четырнадцати лет, сирота из русского интерната для психохроников, вернее, оставленная матерью сразу после рождения. Ее никто не взял в семью, имелись противопоказания, девочка была олигофрен. Тоже дурочка.

ГОЛОС ИЗ МАШИНЫ «БАКЛАН». Это интервью с Асей, туристкой из Москвы, которая добивается гражданства, специально для радио «Вльнсць».

ГОЛОС ЖЕНЩИНЫ В СЕРОМ. Ну вот. Рассказываю, Регина поселила ее в комнате на втором этаже и под ключом. Дурочка могла уйти бесследно, за ней это водилось, так сказать, в анамнезе. Регина, когда возникли сложности в России, а уже это было после того, как сделали все анализы сорока кандидатурам из детских домов и интернатов с третьей группой крови и наконец нашлась кандидатура, тут Регина просто плюнула, заплатила большие деньги посредникам и оформила девочке удочерение. Юлю привезли, у нее была, знаете, даже симпатичная внешность такая, крутой лобик, кудряшки, бессмысленные такие глазки и нос дырочками наружу. Всегда приоткрытый рот и из-за этого слюна. Она все время хихикала и разговаривала как трехлетний ребенок, безостановочно. Ну вот, я с ними поехала в клинику, все формальности были закончены. Я тут, девочку увели, но эта наша знаменитая Регина, лежа на каталке, как идиотка, прижимала к себе сумочку бриллиантов, а сбоку громоздилась у нее коробка, она сказала. Память о муже. Но в приемном нам покое резко возразили против коробки и сумочки, и Регина с полными слез глазами заперла сама свои драгоценности, ей предоставили один из сейфов клиники, понимаете? Бриллианты были пересчитаны и застрахованы, и я подписалась тоже. А коробку она отдала мне, со словами «спрячь подальше». Это неземные силы большой мощности. Я эту коробку еле держала, поставила пока на пол. С девушкой тоже возникли непредвиденные сложности – Юлю привезли в другой карете скорой помощи, пришлось даже ее пристегивать, так как неразумное дитя кричало и рвалось уйти, но вскоре, буквально через полчаса после приезда в клинику, сказали, что девочка оказалась беременной, причем срок был где-то три недели. Видимо, перед самым отъездом ловкие люди ее еще и отдали на время любителям. Или, может быть, это вообще было в порядке вещей у них в спальнях, дурочек использовали, а что пропадать молодняку. А ведь широкой сетью были охвачены все интернаты, тюрьмы и детские дома, эту недоразвитую девочку нашли по анализам и определили в доноры, чтобы избавиться от всех проблем с помощью продажи матки и яичников, чтобы она не плодила идиотов. Ну и что? Юлю больше не вернули Регине. А все совпадало, что теперь, ищи-свищи нового донора. Регина была согласна ждать и до аборта, тогда и стволовые клетки нерожденного пошли бы в ход. Но врачи что-то тормозили, не обещали ничего. Может быть, им нужен был младенец в живом виде, мало ли, разные ходили слухи. У младенца ведь тоже есть все половые органы. Подождать девять месяцев, и все. Ну и мы увезли обратно нашу Регинку с одной этой тяжелой коробкой, а бриллианты, их главврач сказал, все равно ведь вы вернетесь, они тут в сейфе под охраной, и шифр знаете только вы. И это залог, что о вас будут думать и искать вам донора!

Теперь что, и действительно, ей нашли кандидатуру прямо тут, за руслом, в деревне. Так все совпало. Опять Регина готовится на выезд и мне поздно вечером звонит, сейчас за мной едут, а вы остаетесь на доме. Все равно вы ищете Кешку. Я пришла по вызову. Она говорит, я вернусь сюда двенадцати лет! Я спрашиваю, что мне с вами делать, когда вы вернетесь двенадцати лет, вы же не будете уметь ни готовить, ни стирать, ни с людьми разбираться, вас тут же обманут и продадут в публичный дом на девятом уровне. Я как за вас буду отвечать? Она говорит, что мне обещали мой череп с разумом. А сколько мне ждать, я спросила. Она сказала, что с реабилитацией это будет месяца полтора лежать в клинике.

Ну так вот, я стою как столб перед Регишкой, она прощается с прежней жизнью, деловая сидит на своем ложе, трясется, там у нее буквально шарикова нора. Что происходит дальше, читаю.

Итак, Регина подумала и ткнула пальцем в телефон, явилась Майра.

Регина сказала, указав на Асю:

– Ши из нау мистресс ин дыс хаус, ю си? Юл гоу хоум нау. Куиклы! Я говорю, что теперь ты хозяйка, а она пусть катится.

Майра что-то ответила насчет денег. «Мани», – заявила она.

– Куд ю гоу хоум видаут эни мани, – отвечала Регина и обратилась к стоящей на коленях Асе:

– Никаких ей денег! Она обворовывала меня с каждой покупки. Она и эти дядьки. Гоу, гоу эвэй, айл кол ту полис, ю си?

Майра вдруг заплакала и ткнулась в ноги Регине:

– Май чилдрен, май мада, ай каннот фаунд ани уорк!

– Дети у тебя вон уже усатые, мама в деревне, найдешь работу, найдешь, вон на табачной фабрике требуются. Тобакко из ворк ту ю!

Майра, рыдая, поднялась и ушла с презрением.

– Сейчас, – предупредила Регина, – она все мое унесет с собой, – и, покачиваясь, поднялась и поковыляла вон.

Ася постояла, подождала и в дальнем углу тихо притулилась на диване.

Вбежали босиком, стараясь полегче ступать, два мужика, те строители. Они быстро сунулись к шкафу, открыли створку с помощью ножичка. Кипу простынок сложили на пол.

– Але! – равнодушно сказала Ася.

Они вздрогнули, оглянулись и как по команде смылись.

Ася подошла к шкафу. Там, на полке, под оставшимися простынями, лежали четыре пачки долларов. Ася переложила их на шкаф и подальше задвинула, почему, сама не ведая. Так, инстинктивно.

Со двора донесся рев скутера.

– Халло! – крикнула Регина с балкона. – Итс май скутер! Нот йорз!

Ася тоже выглянула вниз. Там воняло выхлопными газами, и на террасе стояла скорбная Майра с большой полосатой торбой в руке.

– Гоу, гоу! – крикнула ей Регина. Майра тронулась и медленно пошла, и пропала за поворотом аллеи.

– Ася, беги, как бы она чего у тебя не взяла из дома! Они уехали на моем скутере, сволочи!

Но Ася не сдвинулась с места. У нее в хибарке все было заперто.

Регина вошла и вытаращилась на открытый шкаф.

– Это что? – спросила она.

– Пришли двое босых, ножичком открыли, простыни на пол.

– А ты?

– Они же с ножом.

– Подсмотрели, как я деньги достаю, – со стоном сказала Регина. – Я хотела тебе денежек на первое время оставить. Но теперь нечего.

– Не надо мне от тебя ни копейки. Ни дома твоего. Дрянь, убийца девочек. Федра проклятая.

С этими словами Ася повернулась уйти.

– А ну-ка, постой, – вдруг зловеще произнесла Регина. – Сумку свою выверни!

Ася вытрясла все на пол. Потом, усмехаясь, собрала.

– Сними с себя сарафан! – скомандовала Регина.

Ася сняла.

– Трусы сними!

– Дура? – спокойно отвечала Ася. Но сняла.

– Попрыгай. Ноги шире.

Ася попрыгала как было указано.

– Еще что? – ядовито резюмировала Ася. – Голову вычесать?

И осеклась.

Регина с остановившимся взглядом подходила, растопырив руки. Она вдруг загудела:

– Не надо уходить, не надо уходить. Молодое тело. Так похожа на Кешу.

– Еще чего! – рявкнула Ася, схватила с пола сарафан, прикрылась им, сунула трусы в сумку и галопом понеслась вон.

Внизу ее настиг вопль:

– Постой! Вот тебе ключи от дома! Все сохрани, я вернусь через две недели!

Увесисто брякнулась о камни связка ключей.

– Еще! – вопила Регина сверху. – Там в шкафу на дне в коробке лежит такой как бы длинный карманный фонарик, но тяжелый очень! В форме такого креста. Изобретение века! Моего мужа. Называется хрест! Он говорил, генератор! Ге-не-ра-тор смерти!

– Генератор? Чо? – на всякий случай крикнула Ася, хотя все слышала. Мало того, старик ей уже неоднократно повторял, мой генератор, мой крест. Несу мой хрест. Лучи гибели. Но конкретно ничего не объяснял. Глаза загорались. Единственное, что он якобы изобрел в жизни.

– Генератор! – орала Регина. – Ге-не-ратор типа лазера, но мощнее в сотни раз. Ключ в основании креста пять раз вправо, семь влево, три вправо. Повтори! Стой, не уходи, повтори! Если бандиты придут!

– Пять раз вправо, семь влево! – крикнула Ася, чтобы отвязаться.

– Да, и три вправо!

– Три вправо!

– Дальше! Нажать на правую боковую ручку, там в конце что-то вроде кнопки.

– Нажать на правую боковую ручку, там что-то кнопка.

– Разрушает все на своем пути. Но я не знаю, на сколько он рассчитан по времени! Пока!

Я ушла к себе с ключами.

Потом, ближе к утру, когда уже было посветлее, она мне позвонила. И говорит: «Ася! Проснись!» А я и не спала, пришла с побережья. Она бормочет, пьяная в стельку: «Ты уже меня простила, я знаю. Все документы и принцип работы хреста у старшего сына моего мужа, у Леньки. А мой реальный хрест не имеет к нему никакого отношения, его можно продать, оно мне не нужно. А в остальном пусть кому надо сам связывается с его этим психбольным сыночком Леонидом. Он такую цену заломит, что мало никому не покажется. А московскую квартиру я продаю тоже! Иначе, они тут сказали, мне не будет здесь гражданства! Такое условие. А они гражданство дают, если все имущество в рпблике! Ну пока!» И она чмокнула воздух, потом она говорит, минуточку, что такое. И опять так: господи, что такое. И связь прервалась, понимаете? Я сидела у себя в темноте, долго боялась к ней идти, мало ли. Прирежут. Какие-то машины въехали-уехали. Ни крика, ни стона, ни шагов по гравию, ничего. Утром я пошла в большой дом, дверь не заперта, только закрыта, Регины нет. Ни денег, ни черта. Ни бумаг никаких. Ни чемоданов кожаных таких, знаете, с гербами, я хорошо у нее помню были. Так что вот что. Были бриллианты и все, и ничего. Уже месяц я одна в доме. В двух домах.

ГОЛОС ИЗ МАШИНЫ «БАКЛАН». Что, это все?

ГОЛОС ЖЕНЩИНЫ В СЕРОМ. Нет, тут еще вставка. Не знаю, кто писал. Был у меня случай, когда я оставила рукопись в одном месте. И ручку. Забираю, а там приписано! Читать? А ручка лежала под стеной вообще, еле нашла внизу.

ГОЛОС ИЗ МАШИНЫ «БАКЛАН». Да читайте, время есть.

ГОЛОС ЖЕНЩИНЫ В СЕРОМ. Читаю, вот приписка: «Ты там совсем сбрендила вместе со своей маньячкой Региной. Что ты тут понаписала, ничего не было. Это ее бред и мечты, а ты развесила уши. При чем здесь рыжий парик. Крест неси. Мир не стоит того, чтобы». Так что вот.

ГОЛОС ИЗ МАШИНЫ «БАКЛАН». Он-то жив?

ГОЛОС ЖЕНЩИНЫ В СЕРОМ. Судя по всему, да. Но где он и как его кормить, не представляю. (Громко.) Надо, чтобы общество знало о существовании такого феномена, человека с атавизмом, с крыльями, и не убивали бы его из рогаток и из пневматического оружия. Чтобы уважало, как уважали, например, танцовщика Вацлава Нижинского, у которого строение щиколоток было птичье, ну вот как у журавля, у утки. Такая нога.

ГОЛОС ИЗ МАШИНЫ «БАКЛАН». Нога как у утки?

ГОЛОС ЖЕНЩИНЫ В СЕРОМ. Я в издательстве редактировала книгу о нем, но у меня отобрали эту работу. Да, птичья щиколотка. Поэтому, возможно, он зависал в воздухе, тоже был феномен. Никто не верил, думали, что фокус. То есть щиколотка была на виду, а что касается строения костей, может быть, они у него были полые, как у птиц?

ГОЛОС ИЗ МАШИНЫ «БАКЛАН». Как это возможно? Я говорю, нога птичья, это ведь когти?

ГОЛОС ЖЕНЩИНЫ В СЕРОМ. Да, кстати, у него пальцы ног никто не видел, только кто его раздевал, Дягилев и мать, да, и жена, так что, может быть, у него пальцы как когти. Но пальцы как когти, да что вы, это у многих худощавых! У моего сына, например. А носы клювом? Тоже у многих. Не толкайтесь! Тут разговор! У нас тут запись! Кх, кх.

ГОЛОС ИЗ МАШИНЫ «БАКЛАН». А деньги? Эти четыре пачки долларов?

ГОЛОС ЖЕНЩИНЫ В СЕРОМ. Да куда! Единственно, что мне осталось от Регины, от Регининого академика, вернее, у меня остался только этот аппарат. И я запомнила, что куда повернуть, и все!

ГОЛОС ИЗ МАШИНЫ «БАКЛАН». Спасибо вам, у нас тут выступала нвая птрик Ася.

ГОЛОС ЖЕНЩИНЫ В СЕРОМ. И я оставила ему на крыше этот аппарат. С запиской что куда вертеть. И теперь он исчез. И записки нету.

ГОЛОС ИЗ МАШИНЫ «БАКЛАН». Украли небось. А вот вы, вы приношение принесли?

ГОЛОС ЖЕНЩИНЫ В СЕРОМ. Если Кешка что-то о нем знает, пусть будет у него.

ГОЛОС ИЗ МАШИНЫ «БАКЛАН». Вы принесли ауно?

ГОЛОС ЖЕНЩИНЫ В СЕРОМ. Что?

ГОЛОС ИЗ МАШИНЫ «БАКЛАН». Вдльнья? Вы не читали позавчерашние и вчерашние газеты, не слушали наше радио?

ГОЛОС ЖЕНЩИНЫ В СЕРОМ. Нет, а что?

ГОЛОС ИЗ МАШИНЫ «БАКЛАН». Тут осуществление справедливости общества, не слышали? Что надо ауно принести?

ГОЛОС ЖЕНЩИНЫ В СЕРОМ. Что, простите, не расслышала? Овеществление правдивости общества, это как?

ГОЛОС ИЗ МАШИНЫ «БАКЛАН». Во вчерашних газетах как раз все и написано, куда идти, зачем и что принести. И когда. То есть сегодня ночью, женщина, и именно куда вы попали, сюда. Ну все, удач вам, это была вторичная выступающая радио «Вльнсць» Ася. Но вот вопрос, а вы сюда пришли зачем, если ничего не знали об общественной справедливости? Как попали через карабинеров?

ГОЛОС ЖЕНЩИНЫ В СЕРОМ. А я ящик с едой там на крышу поднимала, он тяжелый, пока доволокла и поставила, прямо прилегла на теплую черепицу. И вот прилегла, приснула, а слышу – шум, вижу сверху, что ночью вдруг народ, прожектора, все идут, какой-то праздник, смех, все в одном направлении, я спустилась и тоже пошла. Может, угощение будет, думала. Я же сегодня не ела.

ГОЛОС ИЗ МАШИНЫ «БАКЛАН». Как же вас-то пропустили без приноса ауно? Без банки и без горшка? У вас же не было банки?

ГОЛОС ЖЕНЩИНЫ В СЕРОМ. Как, ну, у меня сумка со старыми банками при себе же. Я же их забрала с крыши. Мне карабинеры говорят, что у вс? У вс чт? И кивают на сумку. Я подняла ее на уровень их глаз. Кивнули. Пропустили и за мной задвинули заграждение, металлическую стенку. Я последняя оказалась. Те, кто за мной шли, начали кричать, но их остановили.

ГОЛОС ИЗ МАШИНЫ «БАКЛАН». Во вчерашнем-то выпуске новостей нашего радио «Вльнсць» как раз обстоятельства объясняют. Там три разряда общественных приносителей, по времени прихода их разделяют заграждения как раз. Вы попали в первый разряд. Но неизвестно, кто будет отобран и откуда для получения гражданства. Камеры наблюдения за всеми следят. И на нашем радио «Вльнсць», ты все пишешь, Свтчек, нет? Там объяснено, кто лежит в этой хирургии в операционной номер один и номер два.

ГОЛОС ЖЕНЩИНЫ В СЕРОМ. Не Регина с девочкой, нет?

ГОЛОС ИЗ МАШИНЫ «БАКЛАН». Государственные преступники, убийцы детей, льва и собак.

ГОЛОС ЖЕНЩИНЫ В СЕРОМ. Какого льва? Как фамилия? Гумилев? Не дай Бог. Тут у вас все вечноживые же.

ГОЛОС ИЗ МАШИНЫ «БАКЛАН». Льва с гривой, женщина. В Колоссеуме.

ГОЛОС ЖЕНЩИНЫ В СЕРОМ. Какого льва с гривой?

ГОЛОС ИЗ МАШИНЫ «БАКЛАН». Женщина не поняла ничего. Вам здесь делать нечего, Ася. Вы не общественный приноситель, нет. Вам гражданства не дадут. Вы шли не по зову совести. Правда что! Всегда найдутся ничего не понима­ющие люди в любом самом важном деле.

ГОЛОС ЖЕНЩИНЫ В СЕРОМ. А как мне отсюда тогда выйти?

ГОЛОС ИЗ МАШИНЫ «БАКЛАН». Все теперь, стойте до момента, когда они умрут. Это будет электрошок. Но знайте, садиться и тем более ложиться на землю нельзя. Вам будет угрожать изменение даты.

ГОЛОС ЖЕНЩИНЫ В СЕРОМ. Я ведь не спала сутки, не ела ничего. Готова упасть. Сейчас сяду.

ГОЛОС ИЗ МАШИНЫ «БАКЛАН». Не надо идти куда не приглашают. Ни при каких обстоятельствах. Закон Рпблики.

ГОЛОС ЖЕНЩИНЫ В СЕРОМ. А когда они умрут?

ГОЛОС ИЗ МАШИНЫ «БАКЛАН». Этого мы не знаем. Уже когда солнце выйдет и напечет, когда исполнители казни прилетят.

ГОЛОС ЖЕНЩИНЫ В СЕРОМ. Прилетят? А кто летает, кроме Кеши, еще?

ГОЛОС ИЗ МАШИНЫ «БАКЛАН». Чайки. Да кто угодно! Комары. Гнусы.

ГОЛОС ЖЕНЩИНЫ В СЕРОМ. Гнусы… казнят?

ГОЛОС ИЗ МАШИНЫ «БАКЛАН». Еще как! До кости! Но там все сложнее. Так что спасибо, пока. Закрываем окно…С