Вадим Рутковский: Киноправда цифровой проекции

Главное, что случилось в кино нулевых годов, — стирание границ между документальным и игровым кино. А среди того главного, что произошло в результате свободного перемещения авторов между этими территориями, когда-то наглухо разделенными железным занавесом, — фильм «Малышка» (La pivellina) Райнера Фриммеля и Тицци Кови — про семью уличных циркачей, нашедших в промозглом зимнем Риме брошенную матерью девочку. История была выдуманной, циркачи и все остальное — чувства, эмоции, отношения — настоящими. В Локарно Фриммель и Кови показывают «Сияние дня» (Der Ganz des Tages), еще один фильм, где сочиненная история сплетается с реальностью: Вальтер — тот самый бродячий цирковой артист из «Малышки», — приезжает в Гамбург (снова зимний, неуютный, и найти сезонную работу в порту, где доживают век седые капитаны битых суденышек, невозможно) к племяннику Филиппу, который и не догадывался о существовании дядюшки. Филиппа Хохмайра, драматического актера, играет Филипп Хохмайр, драматический актер, постоянно перемещающийся между гамбургской «Талией» и венским Бургтеатром (там должны выставить скульптурный портрет Хохмайера, что приводит артиста в нарциссистский восторг, а Вальтера — в ехидное недоумение). Вслед за племянником Вальтер переезжает в Вену, где невольно становится нянькой для двух маленьких детей соседа по площадке — молдавского гастарбайтера Виктора: жена Галина уехала на похороны матери домой и теперь, нарушив визовый режим, не может легально вернуться в Австрию. Но никаких натужных и конъюнктурных социальных драм в «Сиянии дня» не будет: только течение повседневной жизни — забавной, печальной, всякой. Филипп разучивает сложный текст Петера Хандке, Вальтер травит детям байки о медвежьих боях и мечет ножи, Виктор ремонтирует бюргерам еврожилье...

«Сияние дня» отличается от большинства других, сколь угодно талантливо придуманных фильмов, как раз эффектом непридуманности, спонтанностью, будто не в кино пришел, а попал в чей-то чужой, но подлинный мир, сам оброс новыми связями с еще вчера незнакомыми людьми.

«Старлетка» (Starlet) же Шона Бейкера — отличный пример хорошо, с соблюдением законов драматургии сделанного фильма. Дивная правнучка Эрнеста Хемингуэя Дри Хэмингуэй играет душевную калифорнийскую девчонку Джейн (с удовольствием зарабатывающую на жизнь съемками в порно — просто идеальная героиня!): купив на распродаже термос (который Джейн приняла за вазу), девушка обнаруживает в нем клад — десять тысяч долларов, честно пытается вернуть деньги хозяйке, но вредная старуха даже не пытается вникнуть в суть проблемы: нет, не возьму термос назад, я предупреждала. Анекдотичный инцидент становится началом странной дружбы. У этой виртуозно разыгранной (в роли пожилой леди — 85-летняя дебютантка по имени Беседка Джонсон) драмы есть и одно важное внесюжетное, визуально-пластическое измерение: сосуществование абсолютной, победительной молодости — телесной и эмоциональной — с такой же абсолютной старостью.

Актрисам «Старлетки» (в заглавие, если что, вынесено прозвище собаки главной героини) я бы отдал премию за женскую роль, «Сияние дня» выглядит основным претендентом на «Золотого Леопарда» — если жюри не предпочтет жестокую социалку «Когда спускается ночь» (Wo hai you hua yao shuo) Йинь Ляна. Этот китайский фильм — самый неожиданный конкурсант: потому что входит в ежегодный Digital Project кинофестиваля в корейском городе Чонджу, но так понравился кураторам Локарно, что попал в основной конкурс. Тут уместно пояснить, что Чонджу каждый год заказывает среднеметражные цифровые фильмы трем режиссерам. В 2012-м, кроме Йинь Ляна, в проекте участвовали индонезиец Вимукти Джайясундара и юный филиппинский беспредельщик Райя Мартин: в его The Great Cinema Party первая треть — клиповый салат из военной хроники — лишена звука, а последняя — изображения, минут 15 построковая симфония льется из динамиков в абсолютно темный кинозал, и это гениально. Но о Мартине как-нибудь в другой раз (он точно даст не один повод), пока — о фильме «Когда спускается ночь», продолжающем линию этакого новейшего китайского хоррора. И локарнская сенсация 2010 года, документальный «Карамай», и венецианский сюрприз той же двухгодичной давности «Ров», и «Ночь» отличаются от традиционных хорроров тем, что в них источником удушливого страха выступают не призраки, а тоталитарная система, общественное устройство. Основанная на реальных событиях и стилизованная под документ «Ночь» — история матери молодого преступника, приговоренного к смерти за убийство шести полицейских; парень, в свою очередь, мстил копам за избиение. Прямого оправдания убийцы фильм не допускает, но показывает его жертвой изначально порочного государства. Героиня же после ареста сына была принудительно доставлена в психиатрическую клинику, где провела полгода под чужим именем — это тоже звено безысходного замкнутого круга насилия и клинического равнодушия к личности.

Источники страха могут быть самыми неожиданными — в итальянских «Владельцах дома» (Padroni di casa), традиционно повествовательной драме Эдоардо Габриэллини, немного напоминающей «Соломенных псов», ужас таится в сладкой эстрадной музыке: Джанни Моранди в роли вымышленного певца Фаусто Мьели безупречно создает образ мелкого провинциального беса.

Настоящие же призраки появляются в «Девушке ниоткуда» (La fille de nulle part) Жан-Клода Бриссо, обычно непомерно серьезного и претенциозного адепта психоанализа, философии и софтпорно. Новый его фильм, напротив, неожиданно легок, самоироничен (буквально — Бриссо сам играет главную роль) и забавен, хотя и Фрейд, и легкая эротика, и столоверчение, и диалоги о христианской символике в наличии.

Жюри есть над чем поразмыслить; добавлю, что много поклонников у еще одной картины на грани вымысла и non fiction — «Музейных часов» (Museum Hours). Режиссер Джем Коэн — типичный нью-йоркский artist: и художник, и фотограф, и музыкант, и кинематографист, всеобщий богемный друг («Музейные часы», например, продюсировала Патти Смит), искренне увлекающийся человек (но не гений). «Часы» рассказывают простейшую мелодраматическую историю — случайной дружбы смотрителя венского художественного музея и американки, приехавшей проведать находящуюся в коме сестру. Аранжировкой служат виды Вены, живопись Брейгеля, пространные (и состоящие из общих мест) монологи о восприятии искусства, долгий эпизод экскурсионной лекции и одна сюрреальная сцена, в которой все посетители музея вдруг предстают голыми. На мой вкус, фильм больше всего похож на так называемые кинозарисовки, которыми заполняли паузы между программами на брезговавшем рекламой советском телевидении. Но, повторюсь, многим фильм нравится — возможно, они просто давно не были в музее.