Софико Шеварднадзе: Таинственные уравнения любви

При попытке вспомнить, когда мне в последний раз было по-настоящему стыдно, в голову приходят отдельные отрывки из детства и юности. Эти отрывки разные, но у них у всех прослеживаются объединяющие черты: бесшабашность, безответственность и безоглядность.

В шестилетнем возрасте, гуляя в сопровождении няни, мы с подругой, девочкой из соседнего подъезда, решили пописать за деревом в публичном сквере, прямо перед парадным входом нашего дома. Няня не видела в этом ничего криминального, так как в детстве сама, видимо, делала так же. В самый ответственный момент в мимо проезжавшей белой «Волге» я вдруг увидела огромные, окровавленные гневом голубые глаза мамы. В тот вечер я легла спать очень рано, что само по себе было невероятно, так как меня было невозможно загнать спать. При звуке маминых шагов у меня очень сильно забилось сердце. Она зашла, даже не зажигая свет, остановилась у двери,  не доходя до моей кровати, и спокойно мне сказала, что после сегодняшнего происшествия я больше не ее дочь. Теперь я буду одеваться сама, вставать утром в школу сама и вообще все буду делать сама. В ту ночь я проснулась от каких-то звуков, оделась в школьную форму, приготовила школьный рюкзак и вышла из комнаты в направлении кухни. Оказалось, что времени два часа ночи и проснулась я под плач моего младшего брата. Увидев меня одетую и готовую идти в школу в ночи, папа чуть не расплакался.
Еще я вела себя чудовищно лет в пятнадцать- шестнадцать, когда я была уверена, что родители — мои враги номер один. Я беспощадно грубила маме, заставляя ее плакать. Однажды после очередного скандала я даже сбежала из дома на неделю, не предупредив куда. Но убежала я к друзьям семьи, конечно, — куда мне еще было идти, не в метро же, — и мама об этом узнала ровно через пятнадцать минут после моего побега.

Позже были и другие случаи. Я много врала в первый год университета. Например, моему папе приходили счета из заведения под названием «М80». Я уверяла, что это книжный магазин, а на самом деле это был модный клуб, где мы с подружками пропивали деньги родителей.

А ещё был случай, когда я взяла и на ровном месте полностью уничтожила понятие любви одному хорошему парню, который, кроме радости, мне ничего в жизни не давал. И вместо того, чтобы его жалеть, я только до невозможности бесилась из-за него.

У этих событий был еще один объединяющий фактор — в момент происходящего мне ни на секунду не было стыдно. За эти и многие другие поступки, совершённые в эру безудержности, мне стало стыдно гораздо позже. Причем было стыдно так, что я часто плакала, каясь о многом. По стечению разных обстоятельств, в силу возраста, благодаря потрясающим родителям и в какой-то мере жизненным урокам, у меня появилось четкое понимание того, что хорошо, а что плохо.

Наступил момент, когда я просто перестала совершать поступки, за которые мне могло быть стыдно. Конечно, пути Господни неисповедимы и в жизни всё может быть, но пока мне удавалось не переступить через внутреннюю планку, которая со временем становится всё плотнее. Но появилось другое — чувство неловкости, вызванное неизлечимой гордыней. Кто-то из великих сказал, что гордыня — мантия стыда.

И только одно знакомство заставило меня свернуть гордыню.

Дело было прошлым летом в Швейцарских Альпах. Мы с родителями и с младшей сестрой ходили по горам, слушали тишину и говорили. У нас все было, как в синхронном плавании: завтракали, обедали и ужинали вместе. Я однажды отлучилась и вернулась в отель пораньше. Не дождавшись своих, я уселась на диван в баре и заказала себе поесть. Вдруг зашел невероятной красоты пожилой человек — высокий, тонкий, седой, с прозрачными, бесконечными серыми глазами. Его жесты и движения напоминали старого ягуара, у которого иссякла физическая энергия, но порода и неистощимая жажда жизни наполняли пространство, и все вокруг каменели от восторга. Он почему-то выбрал меня и подошел к моему столику:

— Здравствуйте! Вы не возражаете, если я присяду к вам ненадолго?

— Конечно, пожалуйста! — немного растерянно ответила я.

Он узнал, что я из Грузии, и сразу вспомнил грузинского князя, с которым был дружен в пятидесятых на побережье Монако, откуда он сам и был родом.

— Моя жена была американской актрисой. Я познакомился с ней на свадьбе и сразу решил, что должен на ней жениться.

— И вы, наверное, познакомились с ней на свадьбе Грейс Келли! — пошутила я.

— Да! Так точно! Они были близкими подругами, и она приехала на свадьбу Грейс. Я ухаживал тут за ней две недели. Через месяц поехал в Нью-Йорк и женился на ней, так что ей тоже пришлось отказаться от актерской карьеры!

«И где же вы были всю мою жизнь», — улыбаясь, подумала я. Он медленно попивал свой зеленый чай и аккуратно жестикулировал длинными пальцами.

— Мы прожили вместе шестьдесят лет. У нас дом в Америке и в Монако, а в этом отеле мы каждый год встречали Рождество с детьми.

Было заметно, как все официанты, которые тоже служат в этом старом отеле уже целую вечность, будто в английском аббатстве, с трепетом смотрели на этого человека и обращались с ним, как с антикварным объектом, от которого толку мало, но цены ему нет.

— Я вам сказал, что моя жена была американкой?

Полный текст читайте на сайте «Русского пионера»