Наталия Почечуева: Смешались в кучу кони, люди

Девяносто восьмой год. Кризис. Что-то сгорело в банке. Что-то догорает на руках. Разговоры вокруг только про голодную смерть, из магазинов сметено все, что теоретически годится в пищу, вплоть до концентрата киселя. Мой муж послан в опасную экспедицию за жизненно важными продуктами, в наставлениях особый упор сделан на гречку. Через день он возвращается с чувством исполненного долга. Среди добытого: ящик водки, ящик оливкового масла, ящик лимонада «Айрн-Брю» со страусом на этикетке и целая сумка каких-то фитюлек непонятного назначения, самая внятная из которых – кольцо для салфеток. Немая сцена. Я кручу кольцо в руках. Он говорит: «Знаешь, там смешной магазин в ангаре открылся, весь такой разноцветный, вот… я и зашел… по крайней мере, будет теперь с чем ходить на дни рождения!»

Это было мое первое знакомство с «Брюссельскими штучками». Выкрашенный во все цвета радуги ангар оказался действительно забавным. Он до сих пор весело взирает на завод Михельсона, где эсерка Каплан стреляла в Ленина. И до сих пор в его недрах скрываются винтажные лампы, старинные манекены, ширмы, лавки, какие-то листики, цветочки, шкатулочки, подушечки – все, чем мы были обделены в той прежней, советской жизни и что с таким остервенением принялись потреблять в новой. Мы все ели, ели и никак не могли наесться, а потом вдруг в одночасье стали искушенными и капризными, нас теперь ничем не удивишь. Но тогда это был настоящий клондайк, россыпи чудес, прекрасные своей ненужностью и необязательностью. Уже потом я познакомилась с хозяйкой этих богатств – Викой Кручининой. И побывала у нее дома в Гранатном переулке. Овеянный легендами особняк на четыре квартиры (семья Вики тогда занимала весь третий этаж) рядом с Домом архитектора уже сам по себе был пределом мечтаний, но к этому прилагались еще коллекция усадебной мебели карельской березы, всяческие рояли и деревянные резные ангелы, домашние и теплые. Здесь не было ни тени музейности: на рояле играли, на барабанах наполеоновской армии пили чай, а в старинных уличных фонарях приветливо горели электрические лампочки…

С тех пор прошло много лет. «Брюссельские штучки» сначала разрослись в империю, а потом пали при разводе и разделе имущества (это случается). От сети остался лишь тот цветной ангар, зато к верхней квартире прибавилась еще одна, на первом этаже. Помещение бывших конюшен с удивительным деревянным потолком, кухней в платяном шкафу, чугунными ступенями вместо подоконников, роялем на подпиленных ногах вместо журнального стола. С огромными предметами, которые были бы неподъемными, если бы не любовь хозяйки к колесикам. В результате здесь двигается все, кроме унитаза. Верхняя квартира теперь стала личным пространством, нижняя – общественным. Их разделяет один этаж и эстетическая прорва в пару десятков лет. Что же изменилось в наших интерьерах за этот кусок жизни?

Скажи, зачем вообще украшать жилище? Никого ничем не удивишь, все всё попробовали, поездили... Так зачем? Только ярмарка тщеславия?

Как раз потому, что поездили, мы теперь точно знаем, чего хотим. И я все равно считаю, что правильно подобранный интерьер – это рецепт счастливой жизни. Просто роскошь теперь выражается в другом – в суперкачестве. Даже в избыточном качестве. Его не видно, оно работает подспудно, на тактильном уровне. Ты вспомни, пятнадцать лет назад все понимали под роскошью богатую резьбу, обильные детали. А сейчас это хороший объем (высота потолков, метраж), симметрия как атрибут стабильности и качественные материалы. Если дерево, то самое высушенное, самое толстое, самое редкое, если камень, то цельные слэбы, если серебро, то настоящее, без подделки. И выписывать этот рецепт должен профессионал, проводник в своей области. Тут как с питанием. Ты же, прежде чем сесть на диету, подбираешь ее со специалистом, по группе крови или там по всяким Дюканам.

Не подбираю и не сижу.

А зря! Это я тебе как врач в прошлом говорю. А как дизайнер в настоящем могу дать рецепт новой жизни. Тебе нужно вообще отказаться от обеденного стола и сказать себе: «В холодильник допускаю только воду. Гостей принимаю за журнальным столом. Из закусок – креветочные хвостики».

Это еще зачем!? Ненавижу хвостики. Я люблю всех кормить, а если не накормлю, меня саму съедят. И вообще, покажи мне такого русского, который может общаться без обеденного стола. Вот все на кухню и бегут. У нас нет культуры сидения на диване с бокалом вина, как у французов. Мы себя в этот момент глупо чувствуем.

Ты говоришь, избыточное качество, но разве сделает оно меня счастливее? Я сейчас в ремонте вообще отказалась от отделки. Даже шпаклевки нет, одна штукатурка. Все. Стоп. Белый лист. Кстати, красиво. Штукатурка «ротбанд» – шикарная вещь. Все такое живописное, в акварельных подтеках. Между прочим, в домах архитекторов я часто вижу это нежелание кокетничать. Тогда в ход идут фанера, щиты из стружки, крашеный кирпич.

Это у вас конфликт с собой.

Почему конфликт? Просто понимание того, что на самом деле человеку много не нужно. Достаточно бросить матрас на простой сосновый пол. Заметь – сосновый, а не из тысячелетней секвойи, и это тоже будет красиво. Вопрос в том, как бросить. Ты говоришь, редкая древесина, а как же экология?

Тут можно дойти до крайности. Дуб же не редкость. Зато он будет благородно седеть, а не вульгарно желтеть, как сосна.

А я ее покрашу.

Хоть крась, хоть не крась, все равно желтизна проступит, на то она и сосна.

Значит, снова покрашу. Есть ведь вопросы поважнее.

Нет вопросов важнее себя и своего бытования. Дом – это и есть ты. А как можно отказаться от себя самого? Перебрав все, мы подошли к осознанному выбору своего существования. И от того, насколько ты гармонично себя в пространстве ощущаешь, можешь ли скрыться в нем от суеты сегодняшнего дня, зависит очень много. И главные вопросы тут: ГДЕ? С КЕМ? И КАК? Иначе – конфликт с собой и болезни. Мой пример в этом смысле показателен. Ты ведь знаешь, я по первому образованию врач, причем из семьи врачей. Никто не обращал внимания на мои задатки, рисую, не рисую – ерунда, все будущее было заранее предопределено, классическая медицина, чистый, ясный путь, и тут я заболеваю. Онкология в двадцать два года. Я считаю, был внутренний конфликт. Не за того человека замуж вышла, не тем в жизни занималась. И это меня разъедало изнутри. Но болезнь помогла мне все понять и поменять. Я выкарабкалась, а пока сидела на инвалидности, получила новое образование – антиквар. Серьезный четырехлетний курс в «Гелосе». Занималась русской усадебной мебелью и стеклом. И родила детей. Но больше всего мне нравилось дарить подарки. Удивлять, предугадывать, кому что понравится. Ведь подарок – это импровизация на тему любви к человеку. Так вот, дарила я эти подарки, и однажды мой тогдашний муж говорит: «Давай-ка займись уже делом, хватит дома сидеть!» Дал мне в зубы тринадцать тысяч долларов и отправил на закупки. Я поехала в Бельгию и Голландию, в Германию. Так началось мое байерство. А потом была художественная академия в Антверпене и дизайнерская деятельность, сейчас у меня свое дизайн-бюро. Но очень важно, что тогда меня подтолкнули...

Тебе так важно за кем-то идти? Ты вообще ученик по натуре?

Я живу этапами. Появляется учитель – и я за ним иду. Вот Рустам Хамдамов приучил меня к малому бытованию. Он очень театрален, любит мелкие предметы, обилие, вазочки, ковры, фактуры. И вдруг на моем пути появляется новый учитель – художник Юрий Купер, а он уже все эти этапы переплыл. И пришел к чистейшему минимализму-классицизму (у него это как-то вместе существует). И я попадаю в совершенно другую среду. Переворот произошел буквально в один день. Видимо, я уже для этого созрела. Здесь у меня, кстати, есть уникальный арт-объект Купера. Он для одной выставки сделал ширму из очень старых дверей. После выставки ее некуда было деть; она никому не подходила по габаритам, такая была чрезмерная. И Купер мне ее подарил. Я долго думала, куда бы ее пристроить, уж больно велика, еще чего доброго детей убьет. И я сделала из нее шкаф в кабинет: насадила на жесткий каркас, заменила петли, добавила колеса и продублировала эти шкафы вторым рядом у противоположной стены (там та же сварная конструкция с деревянными дверями, только новыми).

Я заметила тут много крупных предметов. Ты, что, страдаешь гигантоманией?

Я в последнее время за утрированные вещи. За перебор, чрезмерность, избыток. Может быть, я еще не нашла своего масштаба. Еще к нему иду. Отсюда книжный шкаф в виде белого медведя, огромные светильники, резной золоченый фрагмент алтаря с агнцем на потолке. Мы его называем Овечка. В девяностые годы во Франции и Бельгии разбирали много домашних церквей, из такой церкви Овечка и попала на Порт-де-Клиньянкур в Париже, где я ее купила. Самое сложное было транспортировать такую вещь и найти для нее место в интерьере. Сначала она жила в верхней квартире, потом переехала сюда. Я считаю, что сейчас время арт-объектов. Такой период, когда лучше больше, чем меньше. Мы должны пройти путь перебора, как в одежде и еде, чтобы прийти к чему-то конкретному. Потом само собой что-то отсечется.

Твой стол-рояль в гостиной тоже вещь не мелкая. И ведь как удобно: выпил, сыграл. Закусил, спел!

Да, рояль редкий. Он года два использовался по прямому назначению, но никаких сил не было его без конца настраивать. Система крепления струн совсем другая. Потом, когда мне предложили заменить их за сорок тысяч евро, я решила, что найду более удачное применение этим деньгам, подпилила роялю ноги и поставила на колеса. Я вообще считаю, что в доме все непременно должно ездить. От диванов до шкафов.

А что за невероятные легенды ходят вокруг вашего дома и Берии? Я слышала, что, когда его перевели в Москву с Кавказа в тридцать восьмом году, он просто влюбился в бывший особняк Бакакина во Вспольном переулке, всех оттуда выселил, но не на Беломорканал, а якобы в ваш дом. А сам спокойно зажил в бакакинском, который с тех пор и стали называть домом Берии.

Да, никого не тронул, как ни странно. Среди жителей того особняка были молодые архитекторы, и Берия им повелел в годичный срок достроить бывшие одноэтажные конюшни в Гранатном переулке. Просто поставить сверху три этажа и переехать туда с семьями. Что они радостно и исполнили, как ты понимаешь. Одной из семей были Рукавишниковы, они так и занимают с тех пор четвертый этаж. Когда мы въезжали, скульптор Иулиан Рукавишников сказал: «Слава богу, в доме снова появились маленькие дети!» А на первом этаже жил хранитель Исторического музея с женой. Очень непростой старичок шпионского вида, да к тому же гонщик. У его вдовы мы и купили потом эту квартиру.

Я никогда не ремонтировала конюшни. Это сложно?

С деревянным потолком пришлось повозиться – он сохранился полностью, но сильно провис под тяжестью отсыревших газет, которыми когда-то был завален чердак. Пришлось положить балки на специальные стереоскопические опоры и в течение восьми месяцев, постоянно увлажняя, потихоньку возвращать их в исходное положение. Получилось что-то вроде аппарата Елизарова. В целом они поднялись на двадцать сантиметров. Потом в какой-то момент мы решили, что хватит. Я не стала их приводить в идеальное состояние. Потолок живой, там остались какие-то крюки, люки. Мне нравится думать, что когда-то здесь стояли кони, они ржали, били копытами, жевали сено. Я вообще люблю работать с потолками. Это такая активная часть интерьера, которая почему-то незаслуженно забыта. Потолки пока не стали фетишем. В основном плоские и скучные, а раньше всегда были богато украшены, ведь это проекция неба в интерьере.С