Как искать ребенка

«Здравствуйте! Это «Лиза Алерт»?» – «Да». – «Скажите, а ваш отряд отмечает в этом году большой рост пропажи детей?» – «Нет». Я отвечаю на этот вопрос журналистов и улыбаюсь. А в голове у меня бьется только одно слово: «победа!». Пусть и маленькая. Не подумайте плохого, это я про информационное поле. За эти два года существования отряда у нас получилось превратить тему пропавших детей в одну из важных в повестке российских СМИ. Нет, мы не отмечаем никакого сильного роста числа пропавших детей, дети пропадали и пропадают, все время, каждый день. Просто вы, уважаемые журналисты, увидели в этом проблему, а заодно и новость. И это главная наша победа. Теперь уже почти не приходится объяснять в СМИ, почему важно написать, сказать в эфире: пропал ребенок, нужна помощь добровольцев. А значит, изменилось ­отношение общества к проблеме. И это видно из опыта последних поисков.

История Даши Поповой из Ростова-на-Дону. Позвонила в домофон, но до квартиры не дошла. КАК? Затем появилось свидетельство: видели девочку, которая двигается от дома в сторону школы. В этот день в ростовском городе Шахты убили полицейских, был объявлен план «Перехват», суета, много машин и сотрудников. А в самом Ростове неизвестный на тот момент преступник увозит школьницу в багажнике своего авто. Ну а дальше... Дальше были бессонные, нет, не ночи, сутки, многие сутки почти без сна и отдыха. И надежда, которая билась в каждом волонтере, который хоть как-то участвовал в этом поиске.
Для отряда «Лиза Алерт Юг» все начиналось немного раньше, когда в Ростовской области в хуторе Калинин пропала другая девочка – Саша Целых. Она пропала с пляжа. Все вокруг прочесали по несколько раз. Брат Саши рассказывает журналистам, что ехал на машине в день исчезновения сестры и никто его нигде не останавливал, никаких признаков «перехватов» не было. Хотя потом он узнал из новостей, что всю ночь, оказывается, дорожные инспекторы проверяли машины. Сашу так и не нашли.

Но именно этот поиск, по сути, стал стартом для отряда «Лиза Алерт Юг». Именно тогда волонтеры в большом количестве собрались вместе, чтобы найти пропавшего ребенка. Их было несколько десятков, а полиция и СК старательно их не видели, в штаб то пускали, то нет.

Когда пропала Даша Попова, Ростовская область поднялась. И я не шучу, такого еще не было. Это произошло как порыв ветра, с каждым днем желающих помочь становилось все больше. Этот порыв становился объемным, перерастая в ураган, оставаясь величиной уже постоянной. Подключались сотовые компании, общественные организации, сетевые магазины. Весь Ростов и соседние населенные ­пункты были ровным слоем заклеены ориентировками. Конечно, находились и те, кто заявлял о помощи поиску только потому, что НЕ помочь вдруг стало неприлично. Как правило, это заканчивалось красивым проходом под камеру. Но сам факт, что не включиться в этот поиск стало неприличным, это тоже победа.

В Перми этой весной пропал Илья Ярополов. Его из детского сада просто за руку увела психически нездоровая женщина. Поиски вели местные волонтеры совместно с МВД. Но сказать, что об исчезновении ребенка знает вся область, было нельзя. Необходимо было срочно делать информационный взрыв. Лицо пропавшего ребенка должно смотреть с каждого телеканала, ориентировки должны висеть в каждом автобусе, каждый детский врач должен быть предупрежден: у похитителя не должно оставаться ни единого шанса свободно передвигаться с чужим ребенком. Одновременно из всех источников идет заявление СК: лицу, добровольно сдавшему похищенного, не будет предъявлено обвинение по статье «Похищение».

Мы сидим вечером в Перми. Нас трое. Местный журналист, искренне пытающийся помочь в поисках, и двое координаторов из Москвы. Мы не расклеиваем ориентировки – это капля в море, а надо устроить настоящий шторм. Вручную запустить систему, которая в цивилизованных странах работает сама, а в России пока вызывает недоумение на лицах чиновников. Но нам повезло там, в Перми, причем несколько раз подряд. В правительстве тогда еще губернатора Чиркунова работал волшебный человек – министр общественной безопасности Игорь Гончаров. Он вечером приезжал в наш импровизированный штаб, привозил ориентировки, а уходил нагруженный нашими вопросами, просьбами, идеями. Утро следующего дня началось с телефонных звонков сразу по двум линиям двух мобильников. «Билайн» сделал таргетированную SMS-рассылку. И вот люди звонили и спрашивали: чем я могу помочь? Шквал звонков со всей области многие часы. Людей было по-настоящему много. И блогеров было много, и чиновников, и задач, и возможностей. Буквально за день вся Пермь знала о пропаже Ильи. Ближе к вечеру похитители отпустили мальчика. Давление сработало.

Примерно так же закончилась история с Дашей Поповой в Ростове. И там у координатора Максима Максименкова ­каждый день была целая армия. Вот что он говорит, ­отвечая на вопрос, что было самым сложным в тех поисках: «Скоординировать несколько тысяч человек одновременно. Не было никакого опыта на тот момент, ни секунды на передышку и размышления. Поэтому действовали ­иногда не так, как хотелось бы: приходилось ставить задачи одновременно в разных городах, даже областях, не говоря уже о районах города, и какая-то упорядоченность в действиях появилась только к четвертому дню поисков».

Максим рассказывает, из чего состоял тогда его день: «Светлое время суток: очень много звонков, прочес местности, опрос свидетелей, заклейка всего ориентировками. Темное время суток: чуть меньше звонков, прочес, заклейка. Где-то между ними – недолгий сон, почти незаметная еда, короткая возможность увидеть семью».

А потом внезапно: найдена! Жива! Похититель привез ее к сожительнице и предложил совместно объявить о выкупе. Представьте себя на ее месте – вся Ростовская область, не переставая, говорит о похищенном ребенке, с каждого столба, с каждого экрана фото Даши. Думаю, что женщина не сомневалась, заявляя на похитителя в полицию.

Истории поисков в Перми и Ростове – скорее исключения из правил. Обычно в таком количестве люди не откликаются. Но есть и особая, можно сказать, аномальная для проведения поисков зона. Брянская область. В марте 2012‑го пропала девятимесячная Аня Шкапцова. Дважды московский десант ездил в Брянск, дважды мы пытались поднять жителей на поиски. Отклик, несмотря на количество распространяемой информации, в том числе в федеральных СМИ, был минимальным. Заканчивали поиск уже брянские добровольцы. И в один из дней внезапно все стало известно. Длинный, изобилующий мерзкими подробностями комментарий Владимира Маркина из СК: Аню убили, а похищение инсценировали. Ее же родители. Мне казалось, что после этих трагических историй, где стоит хэштег «Брянск», что-то изменится. Должно измениться!

Но нет. 28 сентября этого года в Брянской области пропадает Лера Устименко. Выходит из школы после уроков и пропадает. В городе Дятьково, где это произошло, есть камеры наружного наблюдения. На одной из них видно девочку и «Жигули» пятой или седьмой модели. Камеры полиция, как мы поняли, проверила далеко не в первый день. Мы снова приезжаем в Брянск. Снова изо всех сил пытаемся раскачать население. Отклик очень слабый. В области проходят выборы, и типографии отказываются печатать ориентировки, потому что все забито заказами на агитпродукцию. Ориентировки везем из Москвы. Вознаграждение за достоверную информацию о пропавшей девочке объявляют ростовские (!!!) бизнесмены. Позже присоединяется один брянский. ОДИН! Только ему стало обидно за родную область, которая ни в лице губернатора, ни в лице его соперников не в состоянии была помочь пропавшей девочке. Объявление на сайте администрации Брянской области появилось только после выборов – прошло почти три недели с момента исчезновения, – и то в тексте была грубая фактическая ошибка. Единственное, что не просто работает, а работает постоянно, – это пресс-служба УМВД по Брянской области.

Вообще, если говорить о взаимоотношениях с властями, то они у добровольцев довольно странные. Проблемы реагирования государства на пропажу детей, да и людей в целом, содержатся сразу в нескольких законах, а также служебных инструкциях. Мы в свое время очень верили, что сможем изменить не только отношение общества к этой проблеме, но и законы, которые зачастую становятся единственной преградой к тому, чтобы спасти человека. Что это значит? Ну, например, мобильный телефон. Человек пропадает в лесу, в городе с работающим телефоном. Только определить его местонахождение без наличия уголовного дела или решения суда нельзя. Решать надо зачастую срочно, ситуации экстремальные. Но механизм не позволяет. Так и погибают люди в лесу с вполне работа­ющим телефоном. В течение нескольких месяцев мы пытались общаться на эту тему с депутатами Госдумы. Хотя почему «пытались», очень даже общались. Только, несмотря на встречу, организованную комитетом по безопасности, воз и ныне там. С того момента как я в ужасе звонила с прямого эфира депутату Владимиру Васильеву, пытаясь узнать, что такое в законе написано, что мы не можем спасти дедушку в лесу, прошло больше года. Можно, конечно, обвинить нас, добровольцев, что мы недостаточно активно дергаем депутатов. Наверняка так и есть. Но тогда я не понимаю, зачем вообще нужны такие депутаты, которых нужно все время двигать в направлении нужных решений.

Осенью прошлого года мы выяснили, что по внутренней инструкции полиции реагирование на пропавшего ребенка составляет сорок восемь часов. Это не просто много, можно уже и не реагировать. Осенью-зимой мы посетили не одно совещание в МВД. Нам обещали переделать внутреннюю инструкцию, правда, смотреть ее нам не положено, это секретный документ. Так что мы так и не узнали, поменяли ее или нет. Предложений было много, традиционно постановили создать рабочую группу. Кажется, она собиралась всего один раз. В целом же ощущение, что система создала себе множество законных отговорок. Законных. Но отговорок. Хотя есть и позитив. Во-первых, добровольцев хотя бы увидели. Поняли, что мы не развлекаемся, а делом занимаемся. И, к примеру, в Москве работу наладить получилось.

Если вы не знаете, сообщаю: поисками пропавших, в том числе в природной среде, по закону занимается полиция. Перевожу: если в лес ушла бабушка, ее должен искать участковый. Он может, конечно, вызвать МЧС. В Подмосковье, к примеру, приедет ПСО из четырех, максимум семи человек. А перед ними будет лес в несколько десятков квадратных километров… Теперь еще немного пофантазируем. Власти принимают такой нужный им закон о волонтерах. И вот уже родственники пропавших ломают себе голову: а закон относится к этим волонтерам? а договор надо будет заключать? а может, лучше экстрасенсам позвонить? Думаю, дальше продолжать не надо.

Тем не менее ситуация меняется. Меняется медленно, со скрипом, где-то приходится буквально биться головой в заваренную наглухо дверь. Систему реагирования и поиска пропавших детей мы пока запускаем вручную, собственно, своими же руками. И она не везде запускается.

Между тем на поиски Леры в Брянскую область мы ездим уже почти месяц. Вахтенным методом: то одна группа, то другая. Местные добровольцы работают каждый день. И хотя это один из самых длинных активных поисков в истории «Лизы Алерт», никто не собирается его бросать. Мы найдем Леру, мы ее все равно найдем.С

Автор — специальный корреспондент радио «Эхо Москвы»

От редакции: Когда номер готовился к печати, стало известно, что полиция обнаружила тело Леры Устименко. Редакция выражает соболезнования родителям и родственникам Леры.