Дети не простят
Совсем недавно террористическая организация ХАМАС обстреливала Израиль. И многие возмущались тем, что боевики прячут ракетные установки в детских садах. Возмущались, конечно, по-разному: в русской прессе часто сопереживали палестинцам и обвиняли израильскую армию в жестокости. Не щадят, мол, детей.
Но многим, разумеется, казалось просто чудовищным, что люди, не дрогнув, прикрываются детьми и женщинами. Это ведь очень стыдная и трусливая позиция.
И, к сожалению, новый политический скандал в России вышел на тот же уровень. В ответ на «список Магнитского» «Единая Россия» принимает поправки к «акту Димы Яковлева», одна из которых запрещает едва разрешенное (1 ноября) усыновление гражданами США русских сирот.
То есть получается, что и тут из детей выстраивают живой щит.
А под обстрел прессы первой попала, кстати, женщина, Екатерина Лахова, депутат от фракции ЕР, которую и вытолкали на арену, как инициатора закона. С одной стороны, Лахова в 2004–2005 годах уже выступала с подобным предложением — запретить к чертовой матери северным американцам усыновлять детей из русских детских домов. Но сейчас ее категоричные интервью отвлекают внимание общества и от других поправок, и от других персоналий.
Можно было бы понять негодование чиновников, попавших в «список Магнитского». Такая мера — это, конечно, политический вызов, что уж там. А американские чиновники тоже не одуванчики, которые лишаются чувств, едва узнав о нарушении прав геев, лесбиянок и трансгендеров.
Любые, даже нелепые меры могли бы стать вполне уместной политической возней, но когда в эти поправки попал и закон о детях, то стало уже по-настоящему нехорошо.
Есть ведь запрещенные приемы. Отец моего друга, довольно вредный тип (Будет земля ему пухом. Или не будет?), однажды вроде бы в пылу ссоры (которую он сам, как обычно, и затеял) сказал жене своего сына: «И вообще, женился мол, мой сынок, на бабе старше себя, и вот — родила больного ребенка!» Внук не то чтобы инвалид, на самом деле. Но были проблемы. И дело, конечно, не в этом, а в том, что просто есть вещи, которые никогда нельзя произносить. И лучше даже о них не думать. И уж точно не использовать их ни при каких обстоятельствах. Потому что это низко. И потому что так делают люди, которые живут по каким-то другим правилам.
И эта поправка об усыновлении — она тоже против правил. Потому что она не про взрослых политиков, она про детей, у которых нет родителей. Нет дома. Ничего нет.
При этом Екатерина Лахова смело утверждает, что «у нас сокращается во многих регионах количество детских домов» (для «Коммерсант FM»).
Александр Гезалов, международный эксперт по социальному сиротству стран СНГ, выпускник детского дома, автор романа «Соленое детство»:
«Количество сирот более-менее стабильно. Когда мы видим рапорты о сокращении — это отражает лишь глубину демографической ямы: меньше рожают детей и, как следствие, меньше становится сирот. Сейчас в детских домах примерно 130 тысяч детей, а в разных формах в России где-то 650 тысяч одиноких детей. Я вот недавно был в одном детском доме, там 110 детей содержатся. Туда бы Лахову директором — посмотреть, как быстро у нее начнется нервный срыв. Вообще норма — 5 или 7 детей, но в РФ такого нигде нет, конечно. В лучшем случае — 50. Хотя и 50 — это уже предел. А усыновление на 2011 год и так сократилось: русские усыновили около 7000 детей, иностранцы — 3000. По сравнению с предыдущим годом упало все в два раза. Раньше было 13 000 на 6000. Родителям устраивают всевозможные препятствия, и это идет от детских домов, которые не хотят реструктуризации, потому что, пока они на дотациях, на содержании, к ним идут деньги».
Если сравнить статистику, то в 2011-м в Америку уехало 970 русских сирот — это треть из всех усыновленных иностранными гражданами.
Люди мечтают о приемных детях. О любых. Белых, черных, больных или здоровых. Во Франции нет лишних детей — на них очередь на годы вперед. Берут откуда угодно — из Африки, из России, инвалидов, лишь бы иметь своего ребенка. То же самое и в США. И во всех странах, где забота о детях — это не политический гамбит, а реальная история.
Потому что люди умеют сочувствовать и понимают, как это страшно — жить без родителей, спать на казенной постели, получать внимание и любовь крошечными порциями.
Мой отец, поэт Игорь Холин, был сиротой. То, что называется «социальный сирота», когда живые родители сами отдают в приют. Его мать еще можно понять: в Гражданскую войну, после смерти мужа, с четырьмя детьми, она просто боялась, что они умрут от голода. И отдала на время — так раньше делали.
Но, знаете, отец, которому тогда было семь лет, никогда ей этого не простил. Ужасы двух детских домов, один из которых был расположен в заброшенном монастыре, с фресками, на которых была изображена отрубленная голова Иоанна Крестителя, остались с ним навсегда.
Он убежал, стал беспризорником, а потом пошел в армию.
Мой отец прожил замечательную жизнь, но это предательство матери (а ребенок только так и будет думать) — он его не пережил. Он видел ее все несколько раз после того, как уже взрослым человеком вернулся в Москву, и никогда о ней не говорил.
И если ты хотя бы немного понимаешь в том, что переживают эти дети, а потом и взрослые люди, если ты хоть иногда задумываешься, что эта боль — она на всю жизнь, то вообразить, как можно лишить ребенка семьи, как можно манипулировать этими сиротами, зная, что где-то есть люди, которые, ради того чтобы стать родителями, готовы преодолеть все эти бюрократические ловушки, любые расстояния... Если ты, зная все это, лишаешь детей этого шанса, тогда это просто бесчеловечно.