Марина Очаковская:  Тим Бертон. Властелин кривых зеркал

Найдите онлайн Urban Dictionary, и вы прочтете там объяснение слову «бертонеск»: «прилагательное, используемое для описания людей, объектов, действий или своеобразной атмосферы, близких к фильмам режиссера Тима Бертона». Да уж, ни атмосферу, ни героев Бертона с другими не спутаешь. Черный юмор немыслимым образом образует коктейль с вроде бы противопоказанной ему трогательностью, соединение будничных образов в немыслимые комбинации вызывает в памяти творчество Рене Магритта (в «Битлджусе» есть чуть ли не прямая цитата из магриттовского «Пронзенного времени», где из камина вылетает паровоз, у Бертона же вообще вываливается монструозная куча мала). Создается впечатление, что он видит скучную заурядную жизнь и ставит перед ней кривое зеркало, получая искаженные, но захватывающие сцены и образы.

Вот с этой стилевой близости мы и начали разговор, который произошел у нас в самом сказочном месте земного шара – Диснейленде.

Одиночка из предместья

За окном под настойчивыми солнечными лучами приветствовали детишек роты Белоснежек, баталь­оны Дюймовочек и полки Микки-Маусов, а здесь, за стенами павильона, царила мрачноватая тишина, соответствующая настроению последней работы режиссера – анимационного фильма «Франкен­вини».

Бертон очень похож на героев своих фильмов: в одежде предпочитает мрачные тона, в прическе – дикий куст. Причем не любовно взращенный стилистом, а как в английском парке – естественно торчащий во все стороны, да еще взбиваемый время от времени пальцами.

СТим, вас называют то поздним ребенком сюрреализма, то последователем американских готиков ­Чарльза Брауна и Амброза Бирса. Причем если первые ссылаются на «Битлджус» и «Марс атакует!», то вторые парируют «Сонной лощиной» и «Суини Тоддом».

(Саркастически.) И те и другие несут чушь. Никому я не следую, и дитя я не американской готики, а маленького сонного городка Бербанк, с ужасом наблюдающего, как его привычная жизнь ломается челюстями наступающего ­мегаполиса Лос-Анджелес. Вот этот ужас, наверное, и остался со мной навсегда. Хотя и Бербанк свой родной, должен сказать, тоже не очень идеализирую – провинциальное было место со всеми комплексами, присущими провинции: самодовольством, ущемленностью, хвастливостью. Мне-то точно там было одиноко и некомфортно, хотя, конечно, теплая любящая семья, школа, спорт, черт бы его побрал… Но при этом, как ни странно, всегда чувствуя себя отринутым одиночкой, я не был угнетен этим. Как-то сам для себя решил, что и так сойдет, не очень большая трагедия. У меня уже появились какие-то увлечения, для которых не нужна была компания: стал рисовать, лепить сценки… Мне с самим собой ­было уютно.

СТо есть можно сказать, что герой вашего последнего фильма «Франкенвини» Виктор «сделан» с вас? Он одинок, он ищет тепла, он безусловно талантлив и так же безусловно несчастлив. Не несчастен, а именно несчастлив.

Это можно сказать обо всех моих героях. Что, разве Эдвард Руки-ножницы не одинок? А Бэтмен? И даже поганец Битлджус – и тот тонет в одиночестве. В Викторе же я попытался воплотить свою память о том, каково быть лишним ребенком. Эта память, она со мною до сих пор и еще как. Хотя, повторюсь, я к этому вполне нормально приноровился, но все-таки вспоминаю, как сидел в классе, что-то пытался объяснить, и буквально никто меня не то что не понимает, но не хочет понимать! Чувствуешь себя, как Родерик в «Падении дома Ашеров».

Никто пути пройденного…

Я встречалась с Бертоном уже несколько раз и заметила, что он просто не в состоянии скрыть свое настроение. Помню его перед премьерой «Алисы» – мрачный, бурчащий под нос, сейчас же – довольный и доброжелательный. Мэтр, раздающий оценки, но морщащийся, когда оценивают его.

СЭти же чувства одиночества вы пытались выразить в первом «Франкенвини». Нынче ведь повторная попытка. Нечасто случается, чтобы режиссер, пройдя огромный и успешный путь, включивший в себя ­знаменитые, знаковые картины, такие как «Бэтмен», «Битлджус», «Труп невесты», конечно же, и «Эдвард Руки-ножницы», и «Алису», вдруг почувствовал недосказанность в самой ранней своей работе и вернулся к ней.

Да, но тогда у меня было опыта поменьше, честно говоря, его не было совсем – я всего пять лет назад окончил Калифорнийский институт искусств и работал на «Диснее» аниматором, от чего до режиссуры довольно большое расстояние. А когда фильм все-таки снял, то его не хотели выпускать на экран, чтобы не пугать детей. Вот такое было блистательное начало творческой карьеры (смеется).

СИ, мало этого, тогда вас со студии, мягко говоря, попросили.

Вы имеете в виду, мол, вызвали на ковер и рявк­нули: «Пошел вон!»? Это так же правдиво, как и заметки о моем сюрреализме. Близко ничего не было. Более того, мне оставили зарплату и дали полную свободу поисков на целых два года. К сожалению, эти поиски не укладывались в русло ожиданий студии, и я сменил базу. Что же касается детской реакции, то мы как-то забываем, что «Король Лев» начинается с того, что дядюшка убивает его отца и ищет детенышей уж не для того, чтобы усыновить, что «Олененок Бэмби» ­заканчивается совсем печально… Дети, тем не менее, из кинотеатров с ревом не убегают, а очень даже внимательно смотрят. Они ведь гораздо умнее и рассудительнее, чем мы представляем. Как у взрослого в душе всегда сидит ребенок, так и у ребенка в душе есть место для взрослого. В общем, разошлись мы со студией, чтобы через двадцать восемь лет встретиться снова и для того же фильма, который нас когда-то развел. Вот и говорите теперь, что в мире нет парадоксов. Зато, расковавшись, я за эти двадцать восемь лет понаделал немало.

СУ вас после расставания с «Диснеем» сразу дела пошли вверх. Вы сняли популярнейшую клоунскую ленту «Большое приключение Пи-Ви» и ставший иконой «Битлджус», который я смотрела раз десять и еще посмотрю, если будет возможность. А вот если бы у вас после ухода с «Диснея» не «выстрелили» за три года два хита, означало бы это конец кинокарьеры?

Да нет, меня как раз эта хитовость пугала. Знаете, сколько у меня примеров перед глазами, когда самый первый фильм режиссера становится хитом, а потом он уже не может вырваться из своих первоначальных придумок, снимает все слабее и слабее. И просто вянет. Я, может, потому так охотно меняю жанры, чтобы не пуститься по наезженной колее. Пусть меня поругивают за разнобой в стилистике, за эклектику, зато в этом разнобое я могу сохранить свежесть тех самых ощущений мальчика из провинциального городка.

ССейчас-то вы живете в одной из самых культурных столиц мира – Лондоне. Работаете там, выставля­етесь, недавно открыли своим новым фильмом Лондонский фестиваль…

Может, я сноб, но и здесь мне тоже одиноко: столько людей, что физически не успеваешь с кем-нибудь подружиться. Но семья, конечно, здорово помогает. Боишься даже порой впасть в сентиментальность.

СКоторую, как известно, вы недолюбливаете.

Ну да, я человек саркастический, не скрою. Мне эти сладенькие чувства, это выдавливание слез просто отвратительно. Помню, как перед выходом фильма «Реальная любовь» в Лондоне реклама просто истекала сиропом: лучший фильм о любви… если он вам не понравится, значит, с вами что-то не то… комедия всех времен и народов… Я и идти не хотел, но Хелена (актриса Хелена Бонем Картер, гражданская ­супруга Тима. – Прим. автора) вытащила. Я еле досидел, а потом мы с ней жутко поругались. Представляете – из-за фильма, да еще и не моего. Или эта… как ее… «Мамма Миа» – просто ужас какой-то.

Я, когда брался за «Алису», слышал от самых искренних друзей, мол, зачем это, есть прелестная детская книжка, много раз замечательно экранизирована, зритель эти экранизации любит, а ты опять сделаешь что-нибудь такое, что из ряда вон. Я же «Алису» считал гениальной книгой, а экранизации не переносил: везде Алиса была какой-то дурочкой, без всякой видимой цели мечущейся между бесчисленным множеством второстепенных сумасшедших персонажей. Я же хотел сделать картину, где героиня была бы максимально реальной. Не девочка и тем более не нежная девица, вита­ющая в облаках, а устойчивая, готовая постоять за себя личность. И чтобы все остальные персонажи тоже были экстравагантны, но живы, фантастичны, но прочно, очень прочно стоящие на земле.

У меня вкусы, может, и своеобразные, но эта самая прославленная «Любовь» собрала двести сорок семь миллионов долларов, а моя «Алиса» – больше миллиарда. Так что у меня есть союзники, полагаю. Я просто не верю, что вся зрительская аудитория мира может быть захвачена чувственными поделками, наверняка есть достаточно широкий круг тех, кого от них передергивает. Вот они и приходят на мои картины.

СКоторые не так уж редко оказываются ремейками. Очень витальными, чрезвычайно отличающимися от предшественников и изобразительным рядом, и литературно, но – ремейками. До вашего «Бэтмена» были ленты Ламберта Хилльера и Лесли Мартинсона, «Сонная лощина» экранизировалась в 1909, 1912 и 1999 годах, «Чарли и шоколадная фабрика» – ­версия «Вилли Вонка и шоколадной фабрики», ну а о «Суини Тодде» и говорить нечего…

Ну и…

СВы не боитесь, что вас обвинят в цеплянии за чужие пиджаки?

Да? Интересно, кто это обвинит? Я его усажу в кресло и дам пересмотреть все эти фильмы и сравнить с моими. У меня в жизни не возникало такого: «О-о! Такая замечательная экранизация «Алисы»! А давайте переплюнем ее! Давайте сделаем такую же, но лучше!» Я все ­первоисточники пропускаю через себя, приближаю к себе, делаю их героев в большей или меньшей степени alter ego.

СВроде «Эмма Бовари – это я», помните Флобера?

Ну уж тогда Суини Тодд – это я. Я наделил его своими чертами характера, он, собственно, является психологической калькой с меня. Или Виктор из «Франкенвини», он еще в большей степени – я. Но и другие, и другие… «Труп невесты» вырос на чистой площадке: я там и сценарист, и режиссер, и продюсер, но тот же трижды перепоставленный Суини Тодд для меня ничуть не менее первороден. 

Тим и его команда

Актеры его обожают. Вайнона Райдер сказала мне, что за ним она готова идти в любой проект, зная, что Бертон найдет в нем для нее не просто самое точное, но и самое уютное место. Джонни Депп говорит, что Тим как никто знает актера и – раз уж выбрал его – дает полную свободу действий.

СОсобую целостность вашему миру придает то, что одни и те же актеры переходят из картины в картину. Зритель видит те же имена, как будто вы руководитель репертуарного театра, а не режиссер с полной свободой выбора. Вайнону Райдер вы сняли в «Битлджусе» и «Эдварде Руки-ножницы», и вот теперь она у вас в «Франкенвини». Замечательный Мартин Ландау получил своего «Оскара» за роль в «Эде Вуде», и он там же. Майкл Гоф, пока не покинул нас в 2011 году, снялся и в «Бэтмене», и в «Сонной лощине», и в «Трупе невесты». О вашей жене Хелене Бонем Картер и Джонни Деппе я и не говорю – без них ни один ваш новый фильм не обходится.

А вот тут я с вами соглашусь. И с актерами ­люблю работать по многу раз, и Хелена с Джоном – особая статья. Но это вызвано совершенно конкретными причинами. Мне нужно, чтобы актеры были со мной в одном, что ли, регистре. И если они этот регистр выдерживают в одной картине, то, скорее всего, попадут и в другую. Тот же Мартин Ландау, выглядящий настолько благородным старцем, что кажется стоящим у истоков кино вместе с братьями Люмьерами, на самом деле острый, гротескный артист. А Кристофер Ли? Солидный, рассудительный Кристофер Ли – просто кладезь черного юмора, который проникает во все поры его жизни. Когда я послал ему предложение сняться в «Сонной лощине», то получил ­ответ, что он сниматься не сможет. К тому времени у меня было кое-какое имя, и актеры уже не отказывались работать со мной, не объяснив почему. Вот я письменно и удивился и получил ответ: «Он не сможет, потому что умер». Я, честно ­говоря, не поверил и вписал его в ролевой лист. На съемки он явился тютелька в тютельку. До сих пор не знаю, что это было: ошибка компьютера или розыгрыш. Он только хмыкает и не отвечает.

Конечно, ближе всех мне Джонни Депп, он не просто актер от Бога, но понимает меня ­стопроцентно. Я колебался, приглашая его в «Эдвард Руки-ножницы», – идол тинейджеров с, мягко говоря, раскрепощенным поведением. А оказался – трудяга. Мы снимали во Флориде, где температура была выше тридцати градусов, он – в кожаном костюме и крутом мейкапе. Хоть бы слово жалобы, хоть бы просьба пере­дохнуть – дубль за дублем, все, что нужно, и сколько раз нужно. Поэтому я его и приглашаю из фильма в фильм. В скольких уже фильмах я его задействовал? В восьми, кажется. Перед каждым из них одно удовольствие обсуждать с Джонни совместную работу. Вот вам пример. Еще не зная, что ему придется играть Безумного Шляпника, он совершенно случайно перечитал «Алису» и наткнулся на фразу: «Я начинаю расследование существительных, начинающихся на букву «м». И доковырялся до слова Mercury – «ртуть». Он напридумал, что Шляпник отравлен ртутью, потому что в викторианской Англии соли ртути использовались для окраски шляп, а отравление ртутью приводило к безумию. Вот из чего он лепит образы. Изумительно знает Бодлера, Эдгара По. И везде он сугубо точен, и всегда немедленно соглашался на любую ­работу.

СПеред премьерой «Алисы» я брала у него интервью, и он сказал, что, если бы вы пригласили его на роль Алисы, он бы тоже согласился.

И сыграл бы, не сомневаюсь, замечательно.

СЧто касается Хелены, то тут и сомнений не возникает, что она – ваша актриса. Она ведь – без вариантов – повзрослевшая Лидия из «Битлджуса»: трогательная готическая фигура, воплощенный образ. Но при этом она является настолько самостоятельной личностью, что просто не может быть, чтобы у нее не возникали свои идеи, когда она работает в ваших картинах.

Во-первых, я внимательно прислушиваюсь к этим идеям – ее интеллект и талант являются очень хорошим подспорьем в моей работе. Во-вторых, она уже превосходно состоялась до нашей встречи – и как литератор, и как актриса. И продолжает свою карьеру не только в моих картинах: все свои кинопремии, кстати, она получила за «Король говорит», к которому я не имею ни малейшего отношения. Поэтому она подходит к работе чисто профессионально. И я стараюсь тоже.

На подступах к пьедесталу

Он ехиден, любит посмеяться над другими, еще больше – над собой. В разговоре едок, любит гипер­болы. Если, конечно, речь не идет о семье или актерах. Все другие поводы для иронии допускаются.

СВ последнее время ваш мир выплеснулся за заборы киностудий: я имею в виду художественные работы – наброски декораций, макеты, рисунки героев, статуэтки анимационных персонажей, ретроспектива которых была последовательно показана в Нью-Йорке, Лос-Анджелесе и Лондоне и везде имела успех. Я видела ее и в Нью-Йорке, и в Лос-Анджелесе, где встретила людей, по внешнему виду уж никак не относящихся к типичным посетителям художественных музеев. Они были в восторге. Но вместе с ними выражали восторг и самые тонкие критики.

В начале нашего разговора я заявил, что не имею отношения к сюрреализму, но вот в этом случае сюрреализм сам постучался в мою жизнь. Я рисовал всегда, но ведь все дети рисуют, и рисуют замечательно. Это только потом, взрослея, они слышат: ты можешь рисовать, а ты не можешь, и не старайся. К счастью, в Институте искусств мои преподаватели уверяли всех, что те могут и нужно продолжать. Вот я и продолжал, никогда, честно говоря, особо серьезно к этому занятию не относясь. Скорее для меня эти рисунки выполняли чисто техническую функцию, поэтому сама мысль показывать их кому-то в голову не приходила. Но ко мне обратились профессиональные люди, кураторы одного из лучших музеев страны, на которых я вывалил все свои запасы, а они уже скомпоновали выставку. Кстати, напрасно вы упоминаете только положительную реакцию – ругани тоже хватало: «Это не искусство!» Ну да, я согласен, согласен, это не искусство, но другие почему-то так не считают. Вот пустили в оборот термин «бертонеск»…

СВы против?

Я – за. Как ни странно, я всегда и за все – за. Особенно когда дело касается меня любимого. А как же? Теперь ведь, когда я что-то рисую, это не просто режиссерская подмалевка, это – бертонеск. Я как-то почувствовал себя на более высокой ступени бытия.

СИ стали задумываться о собственном влиянии на мир?

Если вы имеете в виду, что будет написано в некрологе, – пока нет. Но вот видишь молодых людей с татуировкой «Кошмар перед Рождеством», или маленькая девочка сообщит вдруг, что обожает «Суини Тодда», хотя ей по возрасту он педагогически не положен, когда на Хеллоуин ты обнаруживаешь десяток трупов невесты или безумных шляпников в твоей собственной интерпретации, или в толпе кто-то трижды – как и положено! – кричит: «Битлджус! Битлджус! Битлджус!», то понимаешь, что что-то действительно сделал, чего-то действительно достиг.

СКиноакадемия включила в пятерку номинантов на лучший анимационный полнометражный фильм все три картины, представленные студией ­«Дисней»: пиксаровскую «Храбрая сердцем», «Ральф» и вашу «Франкенвини».

Судя по тому, что он собрал такую небольшую кассу, шансы у него серьезные (смеется). «Труп невесты» и «Кошмар перед Рождеством» сейчас считаются чуть ли не классикой, во всяком случае, их беспрерывно крутят в хеллоуиновскую неделю, а ведь они тоже не блистали кассой. Так что у «Франкенвини», вполне возможно, светлое будущее.С