Сергей Николаевич: Франция вне сезона

– Юр, Юр, щелкни меня.

Она горделиво шла мимо всех орхидей через лобби отеля Majestic Barriere. В беретке и шарфике с логотипом Chanel, позвякивая цепями и браслетами, только что купленными на rue d´antibes с пятидесятипроцентной скидкой + Tax Free. Все, о чем мечтала, сбылось: Канны,пятизвездный отель, муж, нагруженный пакетами после шопинга. Жизнь удалась. И последнее желание как стон женщин всех времен, как «остановись, мгновенье».

– Ну, Юр, щелкни меня.

О самозабвенной любви русских к Французской Ривьере написано и сказано столько, что, кажется, тут уже добавить нечего. Только ленивый еще не оттоптался на Лазурке, не прошвырнулся по Круазетт, не сфотографировался на фоне красной лестницы Дворца фестивалей, не купил себе, чтобы украсить холодильник, магнит с пальмами Сен-Тропе или веточкой мимозы из Ментоны.

Ривьера, как говорили в старину, или Côte d’Azur, как полагается, – излюбленный объект насмешек, анекдотов, историй про то, как обдурили, развели, поселили не там, накормили не тем. И теснота, и духота, а цены! Но наступает весна, и душа снова рвется сюда, и сердце ноет по этой синеве, по белизне, по этому Rosе в бокале, способных даже самую пасмурную и унылую жизнь раскрасить во все оттенки розового. Поэтому пой, старушка Пиаф, тащи, гарсон, еще одну Côtes de Provence. Где наша не пропадала. Гуляем на свои!

По этой схеме с поправками на музыкальный репертуар и винную карту заведения проводит время большая часть наших соотечественников на радость местным официантам и хотельерам, благословившим тот день и час, когда русские снова вернулись.

Точнее, они были здесь всегда. Если верить историкам, чуть ли не с XVIII века, то есть практически одновременно с первопроходцами из Англии лордом и леди Кавендиш, посетившими Ниццу с официальным визитом в 1731 году. Спустя тридцать девять лет под залпы орудий в бухте Вильфранш пришвартовался и русский императорский флот. Собственно, 1770-й и есть точка отсчета освоения русскими французских берегов. А дальше пошло-поехало. Кого тут только не было! Заядлые путешественники, выклянчившие себе государево разрешение на пересечение границ Российской империи. Впечатлительные юноши, наследники богатых фамилий, «обдумывающие свое житье». Одинокие барыни, решившие доживать свой век в тепле. Сиятельные туберкулезники, устремившиеся в последней надежде если не отсрочить, то хотя бы скрасить себе последнее кровохарканье. Революционеры-демократы, вынашивающие планы по подрыву ненавистного режима. Наконец, просто состоятельные люди без опасных намерений и плохого диагноза, но при деньгах и со знанием языка, – вот основной русский контингент на Французской Ривьере.

Если по статистике 1850–1851 годов в одной только Ницце проживало пятьдесят два русских семейства, то через пять лет – уже141. А уж когда в 1860 году сам император Александр II пожаловал сюда, причем не по морю, как это было принято среди его царственных родственников, а как самый обычный курортник – на поезде, сменив мундир на партикулярную визитку и котелок, стало ясно: Ривьере быть русской.

Она и вошла в наше подсознание и литературу как обетованный край, откуда бежал по причине безденежья бедный Гоголь, где нашел свой последний приют богатый Герцен, где в пух и прах проигрался Чехов, правда, успев дописать третий акт «Чайки». «Здесь от каждой собаки пахнет цивилизацией», – отметит он в записной книжке как будто даже с некоторым раздражением, за которым легко читается понятная нам и сегодня обида. Ну почему все это у них, все им? И климат, и море, и потофе, и буйабес, и марсельское мыло, и прованские травы, и воспитанные дети, и ухоженные собаки, и обеспеченная старость, закутанная в норковое манто, давно вышедшее из моды. А что нам? Только возможность постоять у этих витрин, понежиться на чужом солнце, оплатить очередной адисьон, щедро добавив по русской традиции на чай услужливому гарсону, и, утерев непрошеную слезу, отправиться обратно в свои запорошенные снегом дали рейсом Ницца–Москва.

До сих пор, когда я приезжаю на Ривьеру, то и дело помимо воли натыкаюсь на многочисленные следы былого русского присутствия, разбросанные тут и там. Они в названиях улиц, в полустертых надписях на скромных мраморных досках, в потускневшем золоте православных куполов, вдруг возникающих на фоне синего южного неба посреди какой-нибудь пустынной улочки в обязательном соседстве с буланжери, патиссери или брассери. И кто-то обязательно обгонит тебя с надкушенным багетом (Pardon, Monsieur!), нимало не заботясь, что бежит мимо виллы «Бельведер», где жил русский классик и нобелевский лауреат Иван Алексеевич Бунин, или что за каменной стеной маленького кладбища в Сен-Поль-де-Вансе покоится великий художник родом из Витебска Марк Захарович Шагал. Французы легко переступают через могилы, чужие легенды и драмы. По большей части они просто не в курсе. Им недосуг вникать в наши леденящие душу подробности и заглядывать в бездны. К тому же скоро déjeuner!

Улыбчивая толерантность, за которую мы так их уважаем, – оборотная сторона абсолютного безразличия к чужой культуре и истории. Им и своих мемориальных досок вполне хватает, чтобы думать, а тем более заботиться о чужих. Но нет, цветочки посажены, мусор убран, фасад подновлен, и счет за все эти услуги, будьте уверены, уже предъявлен и даже оплачен каким-нибудь доброхотом из богатых русских, озабоченных «отечественным наследием».

…Первый раз я оказался здесь в мае 1994 года на историческом Каннском фестивале, когда за главный приз Palme d’Or cразились два фильма – «Утомленные солнцем» Никиты Михалкова и «Криминальное чтиво» Тарантино. Примечательная вышла дуэль, определившая расклад сил и даже отчасти развитие мирового кино. Помню понурую, одинокую фигуру Михалкова в мешковатом смокинге с листочком, сложенным в трубочку, – почетной грамотой, выданной ему за режиссуру. Он прикладывал трубочку к виску, когда на него направляли объективы фотографы. Мол, ничего не остается бедному россиянину на Французской Ривьере, господа, кроме как застрелиться. «Ну что это я,как пингвин, вырядился, – сетовал Никита Сергеевич на свой неуместно торжественный вид. – Все как люди, а я в лампасах».

«Золотая пальмовая ветвь» досталась американцам. Ума Турман и Джон Траволта под конец лауреатского банкета в Majestic пустились в пляс, повторив на бис свой танец из «Чтива», а Клинт Иствуд, тогдашний президент жюри, сбросив белый смокинг, виртуозно отстукивал ритм вилками по бокалам и тарелкам.

Канны оглушили меня децибелами своей громкости, ярости, яркости. Какой там art de vivre? Ежедневный изнурительный конвейер пресс-конференций, пулеметная череда photocalls, битвы за место в просмотровых залах и на пресс-джанкетах. Ни минуты свободной за целый день. И только утренняя пробежка по прохладной и пустынной Круазетт (первый сеанс начинался в восемь тридцать) как награда в двухнедельном марафоне. Кто-то сошел с дистанции раньше, кто-то позже. Есть и такие, кто не мыслит своей жизни без Канн. Под любым предлогом и на любых условиях готов лететь сюда, чтобы влиться в фестивальную толпу, подышать этим наэлектризованным воздухом, снова пережить это ни с чем не сравнимое ощущение каннского восхождения, которое испытывал каждый, кто хотя бы раз поднимался по красной лестнице.

…В прошлом году я был здесь в августе. Канны были похожи на раскаленную сковородку, над которой парил, застыв на стеклянной стене, гигантский черно-белый портрет Роми Шнайдер. Фестивальный дворец, где проходила выставка ее памяти, стал чем-то вроде пантеона для одной из самых прославленных теней мирового кино. Когда-то она приезжала на Каннский фестиваль девочкой, хорошенькой фройляйн, белокурой невестой послевоенной Европы, потом невестой Алена Делона, потом первой актрисой Франции. Мы видим, как менялось ее лицо, как менялась эстетика фильмов, в которых она снималась, как тускнела ее красота, уходило сияние, которого уже не хватало, чтобы осилить и осветить мрак жизни, сгущавшийся вокруг нее. И все это под неумолчный плеск воды из знаменитого «Бассейна», как известно, снимавшегося здесь же, неподалеку, всего в часе езды в деревне Раматюэль среди олив, кипарисов и цикад. Идеальная декорация для фильма о любви и убийстве.

Ривьера вообще очень фотогенична. Причем не только в high season. Больше всего люблю приезжать сюда зимой. Никогда не помню, чтобы была плохая погода. Рассеянный свет, как в «Набережной туманов».Ночное стаккато женских каблуков по пустой rue d'Antibes как фонограмма к ранним фильмам Трюффо. Яростное многоголосие птиц, оккупировавших пальмы на Круазетт, – немедленная ассоциация с Хичкоком, отцветший розарий – с графичными кадрами Рене и Брессона. Канны пропитаны и дышат кино, как виноград влагой после дождя. Его хочется смаковать, его хочется пить медленными и торжественными глотками, ощущая, как постепенно со дна души испаряется московская накипь, проясняется картинка в объективе, а в сердце воцаряются нежность и покой.

Чтобы прочувствовать атмосферу Канн до конца, лучше всего остановиться в одном из главных каннских грандов – в отеле Маjestic Barrière. Он располагается ближе всего к дворцу, а из некоторых его окон открывается вид прямо на красную лестницу. Представляю, что тут делается в дни фестиваля! Но зимой просторно и безлюдно. И только множество черно-белых фотографий, развешанных на стенах, напоминают, что вы находитесь в самом эпицентре фестивальной жизни.

Вообще, группа отелей Barrière за последние два десятилетия незаметно монополизировала всю кинематографическую жизнь Франции. Отель Normandy Barrière в Довиле – это штаб-квартира и непременное место действия фестиваля американского кино. В Динаре – это главная резиденция фестиваля английского кино. Наконец, в Париже главная кинематографическая премия Франции «Сезар» не обходится без традиционного банкета в ресторанеFouquet’s на Елисейских Полях, который тоже является собственностью холдинга. И повсюду маячит фигура седого господина с несколько изможденным лицом и седыми кудрями. Это нынешний владелец Lucien Barrière Hôtels & Casinos господин Доминик Дессень.

Его собственная история могла бы стать сценарием для захватывающего и драматичного фильма в духе детективов Мельвиля. Красавец, спортсмен, муж одной из самых богатых наследниц Франции Дианы Барьер. Но до семейного бизнеса строгий тесть Люсьен Барьер не очень-то спешил его допускать, назначив на роль принца-консорта. Бесполезная, декоративная функция. Унизительная роль. Все рычаги бизнеса, все нити большой империи были сосредоточены в руках самого Барьера, чтобы потом перейти к Диане, любимой, хотя и не родной дочери. Она тоже была красавица под стать мужу. Рыжеволосая дива в деловых костюмах c широкими плечами по моде восьмидесятых годов и ярким макияжем. Стиль Dynasty. Еще при ­жизни отца она быстро вписалась в деловую элиту Франции. Даже рождение двух сыновей не смогло отвлечь ее от амбициозных планов по превращению Lucien Barrière в ведущую международную гостиничную сеть класса люкс. Муж долгое время оставался за кадром. Все закончилось в одночасье, когда Диана рухнула в своем частном самолете при посадке в Орли. Каким-то чудом ее тогда извлекли из-под обломков и спасли. Но еще не известно, надо ли было это делать? Бывшая красавица оставалась в полной неподвижности еще пять долгих мучительных лет.

Для проформы какое-то время она считалась президентом компании, но реальная власть перешла к мужу. Несмотря на пережитое горе, он быстро освоился,обнаружив недюжинные деловые таланты. После смерти Дианы в 2001 году Доминик Дессень стал полновластным хозяином Lucien Barrière Hôtels & Casinos. Больше он не женился. Отец-одиночка воспитывает двух сыновей. Портреты покойной жены и тестя обязательно присутствуют во всех лобби отелей как дань памяти и демонстрация преемственности традиций.

Нынешний расцвет холдинга связывают с именем нового хозяина, как, впрочем, и кинематографический дизайн большинства отелей. Все знают, господин Дессень обожает кино. Отсюда и его коллекция из пятисот портретов кино­знаменитостей на стенах Majestic в Каннах и Normandyв Довиле. И эти стены из расплавленного золота в баре Majestic, на фоне которых каннские дивы предпочитают позировать в дни фестивалей. Они-то знают: более выиг­рышного фона не найти. Если, конечно, не считать открытого бассейна– единственного на всей Круазетт.

Причем в Majestic имеется еще один бассейн. Размером поменьше, на последнем этаже в левом крыле отеля. Доступ туда,впрочем, имеют только постояльцы знаменитого Majestic Suite – самого большого гостиничного номера на всем побережье. Шестьсот пятьдесят метров роскоши. Душераздирающий вид на море и Леринские острова. Стиль French Touch, то есть все белое и кремовое с акцентами черного лака и золота. Бесконечные гардеробные, специальная комната для массажа и косметических процедур, но главное — специальный домашний кинотеатр, оборудованный по последнему слову техники. Все это стоит тридцать пять тысяч евро в сутки.

Мне говорили, что какой-то таинственный русский уже второй год арендует Majestic Suite на десять дней летом, запирается у себя в спальне и смотрит кино на плазме. Администрация несколько раз предлагала, мол, все то же самое можно делать в обычном люксе и за существенно меньшие деньги. Зачем столько метров простаивает? Но наш товарищ неумолим. Говорит, хочу жить в cьюте, и никаких мне ваших люксов не надо. Компрене ву?

Те, кто любит приезжать сюда в несезон, рискуют обнаружить, что большинство знаменитых ресторанов Ривьеры закрыто до середины февраля. Короткая надпись Fermé ждет и на дверях знаменитого «Шевр д’Ор» в деревеньке Эз, и на любимой столовке каннских знаменитостей «Коломб д’Ор» в Сен-Поль-де-Вансе. Нет ни малейшего смысла тащиться ни в Мужен, ни в Сен-Тропе: местные мишленовские достопримечательности ничем не порадуют, кроме вида закрытых ставен и пожелтевших листочков с прошлогодним меню. Какие варианты? Если надо произвести впечатление, то лучше всего заказать столик в Fouquet’s. Это каннский близнец знаменитого парижского ресторана, где когда-то Николя Саркози широко и пьяно отмечал свою победу на президентских выборах. Французы это ему не простили, но русским простят с радостью. Тем более что там действительно вкусно, а сосиски АААА от папаши Дюваля (по-французски«Ассоциация любителей настоящих сосисок») – настоящий шедевр.

Любителям средиземноморской кухни могу смело рекомендовать ресторан Petite Maison,располагающийся тут же, в Majestic Barrière, в небольшом зале с укромными столиками при свечах на двоих. Опять же, это двойник легендарного ресторана в Ницце La Petite Maison de Nicole, куда Саркози водил Дмитрия Медведева попробовать «фарси нуаз» и много чего еще. Говорят, что наш экс остался доволен. Меню их президентского обеда можно отведать и в каннскомLa Petite Maison. Артишоки и бурата выше всяких похвал.

Конечно, с развлечениями, кроме гастрономических, в зимних Каннах не так чтобы очень. По утрам можно пойти на пляж. В солнечные дни вы там обязательно встретите бодрую стайку старичков и старушек в купальниках. Весело переговариваясь, они неспешно заходят в абсолютно ледяную воду, а потом долго-долго плывут куда-то за линию горизонта. Зрелище их удаляющихся купальных шапочек совершенно завораживает. Вот это и есть счастливая старость! Только так, наверное, и надо встречать Prime Time. С невозмутимой улыбкой на губах, сражаясь с ледяной волной и побеждая неумолимое время. Что-то подобное можно было раньше увидеть в кино, когда на экране появлялись великие лица Жана Габена, Симоны Синьоре, Берта Ланкастера, Дирка Богарда, Жанны Моро.

Сейчас их фильмы уже не показывают, но все равно в Каннах надо ходить в кино. Мой самый любимый кинотеатр – Arcade, где вечерами собираются местные синефилы. Кого-то из них я встречал раньше на фестивaле, с кем-то знаком по магазинчику английских книг на rue Bivouac Napoléon, где мы вместе выбираем книжки про кино.

Нас собирается, как правило, немного. С каждым годом все меньше. Мы обмениваемся понимающими улыбками заговорщиков, которых связывает общее прошлое и общая тайна. Я слышу, о чем они говорят у меня за спиной. Их реплики могут понять только зрители вечерних сеансов Arcade. «Ты помнишь, это был год, когда победил Пиала»... «Еще бы, такой свист стоял в зале. Разве такое можно забыть»… «А ты помнишь, как Жакоб сбежал по лестнице, чтобы пожать руку Триеру?»… «Ну, конечно, это же была премьера «Догвиля»!»… «Не знаю, как тебе, но меня последний Карвай разочаровал»… «За «Любовное настроение» я прощу ему все. Согласись, это было прекрасно»…«Ты видела«Любовь»? Ты до сих пор не видела «Любовь»!»… «Я боюсь»…

Постепенно гаснет свет, смолкают голоса за спиной, зал погружается во тьму. Но перед тем как вспыхнут титры нового фильма,в памяти промелькнут разные эпизоды моей каннской жизни, и я подумаю: а ведь действительно, это было прекрасно! Жаль только, что я редко просил: «Щелкни меня».С