Режиссер Борис Хлебников: У нас невозможно понять, где враг

СЕсли в американском фильме сразу понятно, где добро, а где зло, в вашем фильме такие ярлыки не развесить.

У нас вообще хрен поймешь, кто враг, а кто нет. И где этот враг находится. Милиция — совсем не та, что у американцев. Повезет — будет приличный человек, не повезет — будет кошмар какой-то. И так же с судом, с правительством… То есть у нас действительно невозможно определить точно врага. Соответственно, и героя современного невозможно сформулировать, потому что он не может быть чистым. Поэтому в американском фильме очень понятно плохое и хорошее, а у нас все перемешано: и герои, и антигерои.

СИ как искать правду в таком случае? У вашего героя ее найти не получается.

Из-за вот этой перемешанности герой идет ее искать и не может найти. И начинается настоящий Кафка, когда у вас, к примеру, что-то отнимают — пенсию, малый бизнес, начинают требовать взятки или угрожать, тогда начинается такой замкнутый круг, из которого сложно выбраться и чего-то добиться. И тогда ваше дело перерастает в кошмар, и вы уже не можете ничего сделать с этим. И дальше человек начинает звереть, поскольку никуда не может обратиться. И тогда он просто берется за оружие или за канистру с бензином, разные по эмоциональности люди бывают, и это и есть прямое высказывание в общении с властью. И таких примеров много сейчас появилось.

СВы сами такие примеры встречали?

Я это замечаю в интернетных новостях. Таких случаев действительно очень много. Какой-то дед взялся за оружие, кто-то свой дом поджег, который у него пытались снести. На заброшенной ферме, где мы снимали, примерно семь лет назад произошла похожая история с противостоянием с ментами. Эти случаи уже нельзя рассматривать по отдельности. Это уже устоявшаяся коллизия в обществе. И эта проблема не частная, а как бы уже мощная, большая проблема страны. Когда нормальный человек нигде не может найти правду, а обстоятельства делают его преступником в результате.

СВ вашей фильмографии это первый фильм, в котором считывается настолько лобовое высказывание. Снимать как раньше уже невозможно?

Да, наверное, это что-то новое для меня. Мне кажется, сейчас уже стоит делать в лоб. Так просто доходчивее.

СДля себя вы это с чем связываете?

Тут сам сюжет очень прямой. Он требовал прямого резкого языка и довольно быстрого рассказа, поскольку в нем идет речь о нескольких сумасшедших днях человека, у которого в башке все несколько раз переворачивается и кардинально меняется: и в понимании того, что происходит, и в понимании его роли во всем этом. В конце герой приходит уже к измененному сознанию, которое находится в агрессии, в упертости такой. Поэтому фильм нужно было делать таким резким, нервным, дерганым и загнанным по повествованию, но, главное, никак не размеренным.

СА можно «Долгую счастливую жизнь» рассматривать как картину, отображающую нынешние отношения власти и оппозиции?

Мы снимали до всех митингов и шествий, поэтому, во-первых, кино не про власть и оппозицию, а во-вторых, даже если бы мы снимали после, то я бы тоже не делал про власть с московской оппозицией, потому что я хожу на все эти шествия, но не остаюсь на митинги. Шествия полезны для массовости, а все эти лидеры оппозиции мне кажутся крайне... Нужно различать, что люди, которые выходят на улицу, — вот они интересные, а лидеры оппозиции — крайне бесполезные люди.

СТо, что второстепенные персонажи сначала соглашаются помогать герою Александра Яценко, а потом, теряя энтузиазм, разбегаются в разные стороны, — это чисто русская такая черта?

Нет, она как раз очень похожа на то, что есть, например, в американском вестерне «Ровно в полдень». Точно такая же коллизия происходит и в фильме «Семь самураев» Куросавы. Мне кажется, эта черта, скорее, свойственна крестьянскому сознанию, когда дом и свое хозяйство важнее, чем все остальное. Такое очень сельское сознание, деревенское и в принципе не очень и российское. Такое хуторское «мое».

СЕсли судить по берлинскому опыту, насколько фильм оказался понятен иностранному зрителю?

Я показывал фильм европейцам и до Берлинале, и, как и предполагал, им действительно он не очень понятен. Честно говоря, я очень удивился, что его отобрали на фестиваль, потому что для иностранцев оказалось главным вопросом: почему герой не обратился в суд? Иностранные зрители не понимают, как все у нас устроено, и для них это очень странно ведущий себя человек, нетипичный очень. Для них это история одного маленького сумасшествия скорее, чем какая-то обычная история, как для нас. Поэтому я, честно говоря, очень удивился, когда меня отобрали на фестиваль. Потому что мне с самого начала казалось, что это фильм для внутреннего пользования больше. Ведь что привлекает иностранцев: красивая природа, длинные планы. Когда Тарковского напоминает — совсем хорошо.

СЭтот стереотип до сих пор работает?

Да, потому что они остановились на Тарковском и после него больше ничего не обнаружили для себя. И то, что напоминает его фильмы, — это они понимают. Знаете, от каждой страны ждут как бы такого «Макдоналдса». Потому что, когда ты идешь в «Макдоналдс», сюрпризов там не ждешь. От балканского кино, безусловно, ждут Кустурицу. От иранского кино ждут, понятно, прав женщин, запретов, экзотики. А от нас ждут красивой природы, какой-то странной, загадочной русской души.

СВ вашем фильме есть и то и другое.

Наверное, да.

СЧто должно произойти, чтобы это изменилось?

Они должны понять и признать нас как равных. Тогда мелодрама про средний класс, вообще история про средний класс войдет в главный конкурс фестиваля в Канне, в Берлине или в Венеции. И это будет абсолютно нормально. Но пока ждут очень экзотичных, любопытных, загадочных историй.

СТо есть это они должны поменяться, а не мы?

Не нужно снимать другое кино, просто должно быть другое общество, другая экономика, другой президент, другие законы от Думы должны поступать. Не те, что сейчас у нас выходят. Должно быть признание, что мы европейское государство, а не дикое, варварское, странное. Когда мир начнет относиться к России как к открытой стране, тогда и Тарковского все перестанут ждать от наших фильмов. Не как ко второму Ирану, а как к европейской стране, куда можно приехать, не знаю, на пять дней и погулять по Москве, как мы ездим в Европу. А сейчас они делают это примерно так же, как мы ездим в южные страны: экзотику посмотреть.С