Наталия Почечуева: Дом Sans Frontières
Говорят, высотку на Котельниках строили заключенные. Они же стали моделями для скульптур и барельефов, украшающих здание. Новоселы находили нацарапанные гвоздем их «послания» на стеклах квартир. Еще говорят, что однажды Твардовский никак не мог попасть домой без ключей, да, как назло, захотел по малой нужде. Терпеть было невмоготу, поэтому он попросился к Раневской в туалет, и ей так понравились обстоятельства их знакомства, что она потом ему говорила: «Заходите еще, для вас всегда открыты двери моего клозета!» Про эту высотку вообще много чего говорят, особенно про старый корпус «А», прозванный «чекистским». В основном там были коммуналки для младшего офицерского состава, продержавшиеся вплоть до начала девяностых. Строго говоря, этот корпус высоткой не был, его возвели на набережной Москвы-реки еще в 1938–1940 годах, а после войны во время строительства основного здания декорировали в общем стиле. По легенде, это место выбрал сам Лаврентий Берия, он же лично курировал стройку и подписывал списки новоселов.
Но все эти легенды и полулегенды мало интересуют Элеонор Сенлис. Она предпочитает не думать о тех, кто жил когда-то в квартире, которую они с мужем Франком снимают в башенке с зубцами, украшающей тот самый чекистский корпус «А». Ее привлекла сюда вовсе не сталинская эстетика, а наличие двух самых дефицитных в Москве продуктов – солнца и света. Они беспрепятственно проникают в квартиру сквозь огромные окна, а опоясывающие башню террасы площадью почти сто метров дают возможность выходить на улицу, не выходя из дома. С них открываются фантастические виды: почти круговая панорама города, Кремль как на ладони, Яуза, впадающая в Москву-реку прямо под окнами. Надо ли говорить, что договор аренды был подписан через пять минут после того, как Элеонор и Франк вошли сюда.
Это было семь лет назад. Старшей дочери Элеонор тогда едва исполнилось полгода. С тех пор маленькая Зеферин выросла и превратилась в настоящую москвичку. Она ходит в обычную московскую школу на старом Арбате, говорит без акцента, а недавно насмерть разругалась с кузиной, доказывая, что наполовину русская.
Оглядываясь назад, можно сказать, что тот год вообще стал переломным для Элеонор. Знакомство с Франком, рождение дочери, переезд в Москву полностью перевернули ее жизнь, до той поры ясную и понятную.
В этой жизни не было стабильности и привычных буржуазных ценностей, не было своего дома, любимых вещей, зато в ней было много опасности, адреналина и приключений, постоянных переездов и снова опасности, и снова адреналина...
А началось все очень давно. «Я тогда изучала экономику во Франции, – рассказывает Элеонор, – и хотя у меня были очень хорошие учителя из Всемирного банка и прочих серьезных организаций, в какой-то момент я вдруг поняла, что не хочу для себя такой жизни, не хочу сидеть в кабинете и советовать, как поднимать экономику в Африке, а потом спокойно попивать шампанское у бассейна. Просто это не мой путь. И у меня были друзья, которые в тот момент работали в гуманитарной миссии в Боснии, они сказали: «Ты должна попробовать другую жизнь». Я попробовала, и она мне понравилась. В ней было много ужасного и грязного, потому что на свете нет ничего страшнее гражданской войны, но мы делали нужное дело, и в конце концов я же сижу здесь, значит, все кончилось хорошо».
Да, для Элеонор все кончилось хорошо. Мы сидим в просторной гостиной. На руках у нее мурлычет младшая дочь, недавно появившаяся на свет рыжеволосая Азарель, под ногами в позе цыпленка табака развалилась английская бульдогиня с русским именем Калинка-Малинка. Она храпит вполсилы и одним глазом контролирует дверь – ждет свою подружку, вот-вот должна вернуться из школы Зеферин, тогда начнется веселая беготня по террасе. В этих играх собака и ребенок порой меняются ролями. Сейчас Зеферин уже большая, а раньше она частенько пускала в ход зубы. На вопрос взрослых: «Как делает коровка?» – она исправно отвечала «Му-у», а вот с вопросом: «Как делает собачка?» дела обстояли хуже. Зеферин по-бульдожьи вываливала язык и храпела. Вообще-то Калинка только прикидывается грозным псом, считает Элеонор, на самом деле она – кошка. Лапу подает исключительно тогда, когда ее об этом никто не просит, команды интерпретирует по-своему и вообще держится весьма независимо. Но есть и у нее свои слабинки, она панически боится ветра, который гонит по пустырю мусор. Особенно ее пугают пластиковые пакеты. Тогда она обрушивает все свои немалые килограммы на хозяйку и требует взять ее на ручки.
Элеонор снова возвращается в прошлое: «Знаешь, жизнь в постоянной опасности меняет людей. Например, в Либерии я жила в спальне, где до меня застрелили трех человек. Когда глава миссии умер, я заняла его место, думала, что останусь на два дня, а задержалась на год. Но были и хорошие моменты, редкие, а потому особенно ценные. Помню, как мы пили вино на вечеринке у косовских беженцев. Пальмовое вино из канистры, которую пускали по кругу. Это было невероятно.
Но такой жизнью нельзя жить долго. Если хочешь иметь детей, дом, эту работу нельзя продолжать бесконечно, несколько лет – и все, либо потом надо переходить в крупные межнациональные компании типа ЮНИСЕФ. Но мне всегда казалось странным сидеть в больших кабинетах с кучей секретарей, вдали от проблем, которыми занимаешься. А если ты внутри ситуации, то это только работа, работа, работа, круглые сутки, три часа сна, попытка вечером переключиться, выпустить эмоции наружу, и опять работа. Кто-то помогает себе лекарствами, и часто это кончается психиатрической клиникой, я знаю три таких случая. Когда я забеременела, меня долго мучили кошмары с бегущими беременными женщинами в Косове. Эти лица невозможно забыть, и я их не забыла. И как бы я ни любила свою новую жизнь, часть меня все еще там...
Потом так получилось, что мы встретились с Франком в Варшаве и влюбились друг в друга, я поехала за ним в Россию (он занимается здесь девелопментом). И я была ужасно рада, что в Samusocial я могу продолжать что-то делать. Для меня это необходимость. По складу характера мне проще добиваться чего-то для других, чем для себя».
Так Элеонор стала вице-президентом благотворительного фонда Samusocial Moskva – организации, которая предоставляет срочную медицинскую, социальную и психологическую помощь людям, оказавшимся на задворках общества и лишенным какой-либо поддержки в современном мегаполисе.
До прошлого года это в основном были дети и подростки, сейчас в связи с тем, что беспризорники почти исчезли с улиц Москвы, фонд переключился на помощь молодежи, оказавшейся без крыши над головой. Samusocial помогает им взаимодействовать с отделом социальной помощи, улучшает доступ к социальным услугам. Часто они не знают своих прав и вообще не считают себя бездомными.
«Мы используем наработки фонда во Франции. Я не говорю, что там с бездомными дела обстоят блестяще, но все-таки за тридцать лет накоплен кое-какой опыт. Сейчас мы занимаемся молодыми беременными, открываем маленький центр помощи. Будем изучать их проблемы и нужды, а потом передадим наши наработки местным властям. Деньги на этот проект приходится искать повсюду. В этом смысле богатые русские на контакт идут труднее, чем англосаксы». Не переставая рассказывать, Элеонор быстро накрывает стол в гостиной. В ее руках мелькают подставки из Прованса, салфетки из Танзании, вазы в форме танков, свечи в виде Белоснежки и семи гномов, она ненавидит серьезную сервировку и обожает все смешивать. Франку приходится нелегко, ведь из путешествий тяжелые чемоданы со всякой всячиной тащит именно он.
Заливается дверной звонок, ему вторит Калинка, это пришла из школы Зеферин. Она осторожно обходит меня кругом, смотрит на ярко-розовые волосы, наконец не выдерживает: «Ты что, такой родилась? Нет? Тогда что ты для этого съела?» Зеферин ведет меня показывать свою комнату. С нее Элеонор начала обустройство стотридцатиметровой квартиры. После того как в течение долгих лет кочевой жизни у нее не было ничего своего, кроме джинсов и пары маек, она вила гнездо с увлечением, даже страстью.
Один контейнер с мебелью и вещами ехал в Москву из Вьетнама, другой – из Франции. Это длилось целую вечность. Казалось, они не приедут никогда. Наконец вещи прибыли, встали по своим местам, и неожиданно разномастные предметы слились в невероятное многоголосье из разных стилей, материалов, технологий, эпох. Особенно это заметно в гостиной. Вокруг кожаного круглого стола, временами выполняющего роль батута, здесь разместились кресла из Сенегала, Вьетнама, вещицы из Танзании, Гаити, Индии. Все это следы передвижений Элеонор и Франка по свету. Потом вещи поменялись местами, потом еще раз. Стены тоже постоянно меняют свой цвет. Их перекрашивают примерно раз в четыре месяца. Сейчас они ярко-красные в кабинете, розовые и желтые в гостиной. И хотя Элеонор не любит желтый цвет, она считает его самым подходящим для русской зимы. Что касается розового, он был выбран в качестве фона специально под работу Ирис Левассер – сейчас эта картина переместилась в кабинет, а ее место занял «Ковбой» американца Ричарда Хэмблтона (еще две его работы висят в простенках между окнами в гостиной).
Современное искусство – последнее увлечение Элеонор. После рождения Азарель она немного отошла от активной деятельности в фонде. «Я слегка успокоилась, больше не чувствую вины непонятно за что, и хотя по-прежнему работаю вице-президентом в Samusocial, но уже не полный день». Это позволяет Элеонор заниматься продвижением русских художников на западной арт-сцене. Элеонор очень тесно связана кураторской деятельностью с Pechersky Gallery и является совладелицей Galerie Iragui, где много занимается графиками. Гордится тем, что от их галереи в следующем году на выставку в Центр Помпиду поедут работы четверых наших графиков: Сергея Ануфриева, Валерии Нибиру, Ивана Разумова и Павла Пепперштейна.
Элеонор считает, что в этом ее увлечении есть некоторая перекличка с гуманитарной деятельностью, потому что художники в нашей стране – группа незащищенная, требующая поддержки и заботы, почти как подростки на улице. Иногда Элеонор превращает в галерею собственный дом. Здесь очень хорошо устраивать квартирные выставки, помещение с огромной террасой словно специально для этого создано. Тем более что шуметь здесь можно сколько угодно, ведь соседи сбоку – это голуби да сталинские статуи-исполины, соседей снизу и вовсе нет, там технический этаж. Обычно подготовкой вечеринки занимаются в четыре руки Элеонор и Франк, он выступает в роли шеф-повара, она – поваренка, но иногда они приглашают специалистов. Недавно на свой день рождения Элеонор устраивала вечеринку с индийско-марокканской кухней.
Но самым большим мероприятием на террасе высотки все же была свадьба четы Сенлис–Лафёй. Это случилось четыре года назад. Тогда здесь собралось не меньше ста человек, а в качестве приглашений гостям разослали открытки, где Элеонор, Франк, Зеферин и Калинка были запечатлены в черной стилистике семейки Адамс.
Выходя из дома, я наткнулась на даму лет девяноста в строгом костюме, но с дерзко подведенными угольными бровями и апельсиновыми перманентными буклями. Эта народная надзирательница, видимо, бывшая консьержка, подвергла меня строгому допросу еще по пути к Элеонор, когда я металась вокруг дома в поисках нужного подъезда. Сейчас дама медленно шествовала по двору, игнорируя давно принявших ее вахту охранников и важно оглядывая вверенную ей когда-то территорию… Один из последних обломков легендарного корпуса «А».С