Лондон без имен и с именами

«Куда бы ты ни направил разбег, и как ни ёрзай, и где ногой ни ступи, — есть Марксов проспект, и улица Розы, и Луначарского — переулок или тупик». Или, могли бы дополнить Владимира Маяковского создатели фильма «Ирония судьбы», 3-я улица Строителей. Города состоят не только из улиц, но и из названий. Маяковский вряд ли смог бы перенести действие своей «Ужасающей фамильярности» из обобщенного советского города в Лондон: роль советских наркомов и родителей коммунизма в английской столице исполняют практически безымянные короли и аристократы. Центр города полнится бессчетными King’s Road, Duke Street и так далее. Москвичу и парижанину (взять хотя бы два примера) лондонская топонимика может показаться крайне унылой: никаких тебе Пушкинских площадей, улиц Горького, пусть даже бывших, улиц Солженицына и Кадырова, никаких станций метро «Сталинград», бульваров Вольтер и улиц Пастера. Где тут проспект Шекспира и Черчиллевское шоссе?

Короткий ответ звучит так: странным образом они тут далеко или очень далеко от центра. А чтобы понять, почему это так, надо обратиться к истории города — и все станет ясно на раз-два-три.

Раз: Где купить курицу, милок? Да вон, на Куриной.

Начать придется с начала, то есть со слова «город». Город — понятие административно-правовое, всего населенных пунктов такого типа в Великобритании шестьдесят шесть. От миллионеров до поселков городского типа с населением в два десятка тысяч человек. Но Лондона среди них нет. Ну, то есть как: «город Лондон» есть, но это совершенно не тот Лондон, который мы обычно имеем в виду. Население «города Лондона» не 8 с лишним миллионов, а меньше 8 тысяч человек. Потому что «город Лондон» в понимании английских бюрократов — это крошечный, около 3 квадратных километров, район в центре Лондона. И это тот случай, когда бюрократы понимают все совершенно правильно. Потому что именно этот клочок суши, который по-английски называется City of London, и есть настоящий исторический центр нынешнего Лондона. Более того, примерно пятнадцать веков Лондон помещался на трех квадратных километрах — или, если ближе к местным реалиям, на одной квадратной миле.

Римляне основали новый город на окраине своей империи в 43 году нашей эры. Он, во-первых, довольно быстро стал крупным коммерческим центром, а во-вторых, через некоторое время обзавелся мощной традицией местного самоуправления, так что сменяющие друг друга династии королей имели лишь ограниченное влияние на столичную жизнь. Как следствие этих двух факторов, практически все уличные названия в черте Сити имеют профессиональное происхождение, и проследить его сможет даже человек с зачаточным знанием английского языка: Milk Street, Bread Street, Wood Street. Есть случаи посложнее: так, обитатели Ломбард-стрит (отсюда слово «ломбард») приехали в Лондон из Ломбардии, а улица Чипсайд (Cheapside) не имеет никакого отношения к дешевизне — в Средние века слово cheap означало «рынок» и, по вполне понятной логике, дало имя главной торговой улице. Ни Вильгельм Завоеватель, который стал королем Англии в 1066-м, ни другие руководители страны улицу в Сити не получили.

Два: улица Мэра, проспект Москвы, бульвар Юрия, переулок Лужкова

Но потом все изменилось. В 1660-м была подведена черта под эпохой гражданской войны, и реставрация монархии привела на трон Карла II. А еще несколько лет спустя на средневековый город обрушилась сначала эпидемия чумы, а затем и пожар, который вытолкнул влиятельные и владетельные семейства за пределы крепостных стен, на запад, поближе к королевскому двору. И вот тут начинается самое интересное — по крайней мере, с точки зрения топонимики. Кто хоть раз был в Лондоне, наверняка слышал названия Ливерпуль-стрит, Оксфорд-стрит, Глостер-роуд, Лестер-сквер. Понятные названия? Ну да, а как же: есть такие провинциальные города, так почему бы не быть таким улицам в столице страны. Так? Не так. То есть города такие есть, но лондонские улицы имеют к ним опосредованное отношение. Дело в том, что «Оксфорд» из Оксфорд-стрит — это не университетский город, а Эдвард Харли, второй граф Оксфорд и граф Мортимер, который в начале XVIII века начал застраивать землю к северу от нынешней Оксфорд-стрит. Землю, где впоследствии была выложена Лестер-сквер, приобрел в 1630 году Роберт Сидни, второй граф Лестер, а лорд Ливерпуль — это титул консервативного премьер-министра первой половины XIX века.

Вообще, после Великого пожара 1666 года основной единицей городского строительства стала площадь. Первыми лондонскими площадями в нынешнем понимании этого слова стали Ковент-Гарден и Линкольнз-Инн-Филдс — со своей увлекательной этимологией, которая, впрочем, не имела к аристократии никакого отношения. А вот дальше все было проще: Рассел-сквер, Бедфорд-сквер, Ганновер-сквер, Манчестер-сквер, Портленд-сквер и множество других площадей по всему городу носят имена (или титулы) дворян или королевских династий, которым дворяне хотели сделать приятно. А дворянам, в свою очередь, приятно хотели сделать застройщики. Самый знаменитый из застройщиков, Николас Барбон — обладатель потрясающего «среднего» имени, которое стоит того, чтобы привести его в оригинальном написании: Unless-Jesus-Christ-Had-Died-For-Thee-Thou-Hadst-Been-Damned, — зашел дальше всех. Он заручился согласием на строительство на земле Джорджа Вильерса, тогдашнего герцога Бекингема лишь после того, как клятвенно обещал увековечить его имя и титул. Обещание Барбон сдержал: официально герцога следовало величать Georger Villiers, Duke of Buckingham, и на карте Лондона немедленно возникли George Court, Villiers Street, Duke Street, Buckingham Street и, что уж совсем поразительно, Of Alley. Впоследствии переулок с невероятным названием переименовали в более пристойное York Place, но и сегодня на уличном знаке отдают дань историческому анекдоту и указывают прежнее название этой улочки.

Анекдотов можно рассказать десятки, результат один: между Великим пожаром и восшествием на трон королевы Виктории в 1837 году Лондон рос беспрецедентными темпами, и его карта густо покрывалась именами исторических персонажей. Просто прежде всего не тех, кто писал картины, сочинял романы или одерживал военные победы, а тех, кто финансировал бурное строительство или просто вдохновлял его.

А потом все снова изменилось.

Три: 15-й микрорайон, перекресток улиц Пушкина и Чайковского

Несколькими строчками выше написано, что в XVIII веке Лондон рос беспрецедентными темпами — и это правда. Но так уж получилось, что XIX веку было суждено обновить все рекорды. В начале столетия в Лондоне жил миллион человек, и это было очень много. Спустя сто лет — 6,5 миллионов. Это действительно чудовищное увеличение популяции было вызвано тем, что воцарение Виктории совпало с началом эпохи железных дорог. Отныне каждый — ну, почти каждый — клерк и ремесленник мог снять или даже купить большой дом на окраине или в пригороде за те же деньги, что и комнатушку в центре. А чтобы людям было легче покинуть центр ради загадочных поселений в пригородах, застройщики решили задешево придать последним немного лоска. За полтора столетия до того, как отдельные ничего не подозревающие куски Подмосковья внезапно превратились в «Барвиха Luxury Village» и прочие гринвич-виллиджи, лондонская периферия обросла многочисленными улицами с красивыми названиями. На юге нынешнего Лондона, в Кройдоне, есть Кольридж-роуд. Улица совсем коротенькая, но на протяжении пары сотен метров в нее упираются еще три поэтические улицы — имени Алджернона Суинберна, Уолтера Де Ла Мара и Китса, соответственно. Тоже на юге, но в более престижном районе от Далич-роуд отходят улицы Шекспира, Спенсера, Чосера и Мильтона. Кому-то повезло — если, конечно, это так называется — больше, кому-то меньше: некоторые персонажи учебников истории удостоились пары десятков персональных топонимов, другие — только одного. Если поискать, на карте Лондона можно найти не только самого Диккенса, но и следы его персонажей: мои друзья живут на южном берегу реки в нескольких шагах от Литтл-Доррит-корт.

Конечно, любое «раз-два-три» — это схема, заведомое упрощение действительности. Почти забытый сегодня писатель Патрик Хэмилтон еще до Второй мировой войны прославился трилогией Twenty Thousands Streets Under the Sky — а с тех пор улиц в Лондоне стало куда больше, чем двадцать тысяч. Разумеется, не все они попадают в мой «раз», «два» или «три», но я надеюсь, что кое-какие законы буйной столичной топонимики мне вскрыть удалось.