Бесценный мусор

Петербург по-прежнему остается его главным городом. Михаила Шемякина влечет сюда неведомая сила. Но на сей раз центром притяжения стал Мраморный дворец Русского музея, где недавно открылась выставка «Тротуары Парижа», которую Шемякин готовил двенадцать лет. А ведь когда-то казалось, что все мосты сожжены для него, ныне мастера с мировым именем, а в прошлом – эрмитажного такелажника, навсегда покидавшего в 1971 году Ленинград. Но продолжающего вглядываться в этот подернутый зыбким маревом город – с тоской и любовью.

На выставке в Мраморном дворце, которая знаменует его юбилей, представлены фотографии художника, прорисованные акварелью и гуашью. Сам он называет этот новый вид искусства, которому отдавался в последние годы, «фотографикой».

– Я создал целые серии: мусор, паутина, листья висящие и листья растоптанные, которые образуют фантастические фигуры, – говорит Шемякин. – Я следую завету Леонардо да Винчи, который говорил ученикам примерно следующее: «Побольше всматривайтесь в пятна на старых стенах. Вы обнаружите фантастические образы».

Художник прилежно их открывал и дорисовывал, придавая обычному уличному сору новые художественные смыслы и утверждая таким образом свою главную доктрину – всегда меняться. А во время редких поездок на родину не уставал поражаться переменам (а порой их странному отсутствию!) в российской жизни и сам пытался посильно в ней участвовать, создав десять лет назад в Петербурге Фонд художника Шемякина, где действует его виртуальный музей с программными экспозициями.

СМихаил Михайлович, когда создавался фонд, вы ведь не просто на просветительскую деятельность рассчитывали, а собирались художественно воздействовать. Вы довольны результатом?

Я радуюсь больше всего тому, что вырос и продолжает расти уровень молодых и не очень молодых художников, принимающих участие в конкурсе на наши программные экспозиции. У нас есть свои зрители, хотя с помещениями, как видите, тут все скромно: городское правительство нам ничем никогда не помогало. И если бы не Владимир Путин, фонда никогда бы не было. Известно, что в свое время он мне предложил приезжать в Россию и иногда здесь работать. Поэтому и было предоставлено это помещение для приема друзей, для скульптурных и живописных мастерских.

СВсе ваши петербургские планы связаны с деятельностью фонда?

Не всегда. Планов у меня, как говорил Маяковский, громадье. Для петербургского издательства «Редкая книга» я делаю огромный фолиант «Щелкунчик», в который входят шестнадцать больших (шестьдесят на семьдесят сантиметров) гравюр и написанное мною для этого балета либретто. Фактически это переработка классического либретто Петипа, к которому прилагаются репродукции оригиналов партитуры к «Щелкунчику» Чайковского. Гравюры являют собой зарисовки к спектаклю – эскизы костюмов, персонажей, но по сути это огромные офорты, раскрашенные от руки. Кроме того, я задолжал замечательному издательству «Авангард на Неве» книгу «Круг Шемякина», где привожу множество неизвестных фактов из жизни знаменитых и забытых ныне художников шестидесятых годов. Это книга о моей жизни в Ленинграде того периода и о широком круге друзей, с которыми я был связан.

Несмотря на то что я всегда считал себя затворником, в моей крошечной мастерской собиралось интереснейшее общество: литераторы Олег Охапкин и Виктор Кривулин, совсем тогда еще молодые музыканты Гена Банщиков и Сергей Сигитов – ныне крупнейший музыковед, актер Игорь Дмитриев… Книга объемом шестьсот страниц включает в себя множество уникального материала: редкие фотографии, которые я делал в те годы, написанные мною портреты друзей, их собственные работы. Например, картины забытого ныне Жени Ротенберга, ученика Филонова.

Немало страниц посвящено Леве Каценельсону, который пропагандировал тогда подпольное русское искусство, а заодно и нас образовывал. Именно он познакомил меня с Александром Григорьевичем Тышлером, которого я считаю своим учителем.

СШестидесятые годы по-прежнему вызывают бурный интерес, все запоем читают «Сумерки «Сайгона».

Там, кстати, фигурируют все участники этой фантастической тусовки. Сам я всего один раз был в «Сайгоне», и то по просьбе жены поэта Кузьминского, чтобы за шиворот притащить его, в дымину пьяного, домой. Я же, бука и затворник (Эрмитаж – мастерская – редкие встречи с друзьями), в те времена не успел стать завсегдатаем этого легендарного места. А недавно мы с Сарой проходили мимо дома на Загородном, 64, где я прожил в коммуналке почти шестнадцать лет, и с удивлением обнаружили на нем мемориальную доску, которая извещала, что тут родился гениальный Дмитрий Шостакович… Мы когда-то на шестом этаже устраивали то, что теперь называется хэппенингами и перформансами – с тушей барана, с обнаженными натурщицами… Все это тоже войдет в мою книгу.

Вот москвичи сегодня любой свой чих готовы обозначить как московский концептуализм, московский перформанс и хэппенинг. Но все это ни в какое сравнение не идет с тем, что делали мы, никак это не называя.

СА что же ваши «Тротуары Парижа»?

Это будет третья книга, тоже шестисотстраничная, и делается она к одноименной выставке. Книга посвящена новой технологии, с помощью которой я создаю неизвестный доселе вид искусства – фотографику. За эти годы накопилось двести восемьдесят тысяч фотографий тех объектов, которые я использую в творчестве: бумага, мусор, сухие листья, даже пятна ­собачьей мочи… Кроме того, я создаю макет трехсотстраничного каталога выставки, а еще мы с режиссером Загданским сняли фильм «Тротуары Парижа». Я собирал материалы главным образом ночью, а днем мы с Сарой мчались на велосипедах на природу, где снимали куски травы и разную зелень…

Следующая книга, которую я готовлю, – это «Карнавалы Венеции», в которых я обыкновенно участвую. В ней также будут мои фотографии и снимки моих друзей. Есть замысел еще одной очень серьезной книги – «Театр художника Шемякина». Туда входят и мои балеты – включая в первую очередь пять балетных спектаклей, которые я сделал в Мариинке, и перформансы, которые мы придумали вместе со Славой Полуниным, Антоном Адасинским и Анваром Либабовым как подарок Венеции. Есть и перформанс «Великое посольство», заказанный мне Светланой Медведевой, когда она еще не была такой важной персоной. Она отвечала за имидж России в Венеции, не слишком преуспела и обратилась за помощью ко мне. Перформанс у нас получился действительно грандиозный – с участием Петра Первого, Екатерины, карликов и гренадеров. Мы потом показали его вариант в петербургском Манеже.

СМне кажется, одной жизни не хватит, чтобы все эти планы воплотить…

Да можно было бы и еще чем-то заняться, но начальникам культуры дела нет до интересных проектов. Сегодня ведь люди стали циниками, церкви буквально набиты этими фальшивыми святошами, которые жадно следят за тем, как крестится Владимир Владимирович, и пытаются наперегонки ему подражать – кто слева направо, кто справа налево… Все это я называю смрадными молитвами. Я ведь сам когда-то был послушником, жил в монастыре, а потом разочаровался в монастырской жизни и ушел. Но никогда не забуду одну притчу, которая была очень популярной у нас в монастыре. Один вор, чуя за собой погоню и слыша уже лай овчарок, обратился с молитвой к Николаю Угоднику – и в тот же миг провалился в выгребную яму, засыпанную землей. Собаки пронеслись мимо, а вор вылез, счищая с себя фекалии, и обратился к небу: «Отче Николай, спасибо, что спас меня, только дюже смердело». В это время раздвинулись облака, высунулся старец и промолвил: «Вот так же и мне от твоих молитв». Так и я думаю: какой же смрад сегодня стоит в православной церкви, когда там бьют поклоны эти бесы, которые только вчера припрятали свои партийные билеты, а сегодня несутся в церковь, потому что быть православным модно. Не понимаю только, как патриарх их целует и благословляет, прекрасно зная, что это обыкновенное ворье. Если мы продолжим жить в этой фальши и нелепости, то плохо будет нашему народу.

СНет, не просветленным взглядом прозреваете вы нашу жизнь, Михаил Михайлович…

Чему же радоваться? Ведь сегодня нам поступают очень тревожные сигналы: все идет по кругу. Вспомните, с чего начинали большевики: обворовали Россию, а потом создали жесточайшие репрессивные законы, чтобы удержать награбленное. Сегодня вновь воруют – в форматах, не уступающих большевистским, что-то вывозят, как тогда, за рубеж и начинают уже подумывать о создании таких законов, которые позволили бы им сохранить награбленное для наследников. А для этого надо очень серьезно разобраться с неугодными. Так что у меня настроение совсем не радостное.

СИ любимый Петербург вас не утешает?

Мы нечасто тут бываем, как, впрочем, и в Москве. Только когда открываем экспозиции. Но дважды в год обязательно. При этом по традиции травимся чем-нибудь на банкетах. Сегодня я обогнал Сару на одно отравление: у нее было шесть, а у меня уже семь.

СОстается пожелать вам возделывать свою отдельно взятую грядку, где произрастает экологически чистый духовный продукт.

Вот и попали пальцем в небо! Знаете, что газеты написали, когда узнали, что снежинки в спектакле «Щелкунчик» будут черными? «Шемякин привез в Мариинский театр экологически грязный снег»!

СДа пора бы уж вам перестать удивляться лукавству массмедиа и пиар-служб. Например, мне пришло приглашение посетить открытие вполне серьезной книжной выставки, где в качестве специальных гостей значились художник Юрий Купер и вы, Михаил Михайлович, собственной персоной. Вот и билет пригласительный… Я только ради вас туда и пошла, но – напрасно. И милейшего Юрия Леонидовича там тоже не оказалось.

Ей-богу, меня никто никуда не приглашал… Хотя такое случается. Однажды в Америке в канун Нового года я открываю уважаемую мной газету «Новое русское слово» и вижу объявление: «Всю новогоднюю ночь под праздничной елкой в ресторане Golden Pаb с нами будут кружиться пятеро (!) русских: Михаил Барышников, Михаил Шемякин, Мстислав Ростропович и Эрнст Неизвестный!»

Мало того что числом ошиблись, но и наврали безбожно: Слава, как всегда, был на гастролях, сноб Барышников никуда, кроме Голливуда, не ходит, а Неизвестный, может, и праздновал со спиртным, но, скорее всего, у себя же в мастерской. Не говоря уж о Шемякине, который если и спляшет где-то в своих сапогах, так уж точно не вокруг елки… А ведь люди тогда повалили в ресторан! Газета, кстати, вскоре закрылась, не дожив немного до столетия.

ССкажите напоследок, какое петербургское место для вас номер один в табели о рангах?

Конечно, Эрмитаж. Даже если не захожу внутрь, то обязательно иду мимо тех ворот, куда долгие годы забегал в ватнике – чтобы влиться в шеренгу такелажников, которая строилась там в восемь утра. Режим был строгий: нельзя было опаздывать ни на минуту. Кстати, Борис Борисович Пиотровский занял пост директора музея во многом благодаря нашей знаменитой выставке работников хозчасти, посвященной двухсотлетию Эрмитажа в 1964 году. Тогда со мной работали ныне именитый Володя Овчинников, замечательный поэт и график Володя Уфлянд, Олег Лягачев, потом перебравшийся в Париж. Больше всех работ предоставил я, из-за них главным образом и вспыхнул скандал. Выставка была арестована, и тогдашний директор потерял свой пост. Тогда-то и «венчали на царство» Пиотровского-старшего. Замечательный был человек. Много лет назад, когда в Эрмитаже открылась моя первая персональная выставка, я признался Пиотровскому-сыну, что знаю его кабинет очень хорошо: однажды во время уборки мы случайно разбили здесь пишущую машинку…С

текст  ~  Татьяна Позняк