Евгений Бабушкин: Памяти Нельсона Манделы

Покойный много шутил, питал забавную склонность к позолоченным фуфайкам, был тот еще ходок и на девятом десятке повторно женился... Я не люблю такого Манделу — героя светской хроники, озорного старца с килограммом орденов. Я не люблю Манделу-победителя. Его не поместили в мавзолей заживо лишь потому, что он предпочитал жить в родной деревне. Его не сняли в кино лишь потому, что Морган Фримен справился с этим лучше.

Но есть и другой Мандела: борец, герой, свидетель века. Он родился в год окончания Первой мировой войны. Потерял отца в год издания «Майн Кампф». Пошел в университет, когда Германия вторглась в Польшу. В год битвы за Москву сбежал от опекунов и устроился сторожем — типичная биография диссидента. Он увлекся идеей ненасильственного сопротивления, когда Индия получила независимость. А когда Гагарин полетел в космос, Мандела возглавил «Копье нации» — боевое крыло Африканского национального конгресса. И стал, как сейчас бы сказали, террористом номер один.

«Нет, наши люди не террористы, а вооруженные и хорошо обученные бойцы за свободу. Мы сражаемся за демократию — власть большинства — за право африканцев править Африкой. Мы сражаемся ради того, чтобы в ЮАР пришли мир и гармония, за равные права для всех людей. Мы не расисты, как наши белые угнетатели. Африканский национальный конгресс шлет послание мира всем народам нашей страны».

Мандела был одним из авторов этого манифеста — очень миролюбивого и очень воинственного одновременно. Сражаться с государством, а не с людьми — таков был принцип «Копья нации». Боевики взрывали суды, воинские части, почтовые отделения, здания администрации, пытались уничтожить саму структуру угнетения. Естественно, были жертвы — триста человек за треть века.

Стоило ли? Чтобы ответить на привычный вопрос о допустимости насилия, надо вспомнить, против чего Мандела боролся. Есть такое непереводимое русское слово pogrom. Африкаанс тоже подарил миру уникальный термин: apartheid. Расовая и национальная сегрегация — типичное явление для середины ХХ века, но если во всех приличных странах с ней боролись, то в ЮАР — наоборот.

Все тирании начинают одинаково: залезают гражданам в штаны. В 1950 году были приняты поправки к Закону о безнравственности, согласно которым межрасовая половая связь каралась тюремным заключением: пять лет мужчине, четыре женщине. У ЮАР не было своей Елены Мизулиной, ее роль исполнили коллективно. Дальше были еще законы — иногда забавные, иногда жуткие, — в итоге 87% населения загнали в гетто. В буквальном смысле слова. Это и есть апартеид.  

В год, когда «Роллинги» выпустили первый альбом, Мандела получил пожизненное. Белые джентльмены — образованные, очаровательные, хорошо пахнущие — обвинили его в саботаже и попытке свергнуть правительство. Будучи чернокожим и «политическим», заключенный Мандела получил низшую категорию — «Д». Право на одно посещение раз в полгода.

Он отсидел 27 лет. Вышли три части «Звездных войн» — а он сидел. Умерли четыре генсека — а он сидел. Упала Берлинская стена — а он сидел. Вскоре все посыпалось: белых в ЮАР стало меньше, западные партнеры по-настоящему рассердились, а африканские денежные мешки по-настоящему испугались. Система рухнула, и Мандела возглавил руины.

За пять лет президентства Мандела провел даже не социал-демократические, а местами вполне социалистические реформы: бесплатная медицина, доступное образование, гуманный трудовой кодекс... Неудивительно, что на него молятся не только жители ЮАР, но и вся черная Африка. Да что там — все угнетенные мира. Но здесь остановимся. Чтобы не превращать героя в мумию. Он этого не заслужил.    

«Всю свою жизнь я посвятил борьбе за африканский народ, — говорил Мандела на суде. —  Я боролся против господства белых и боролся против господства черных. Мой идеал — демократическое, свободное общество, где все люди будут жить в согласии и будут пользоваться равными возможностями. Я надеюсь дожить до того момента, когда мой идеал станет реальностью. Но если понадобится, я готов отдать за него свою жизнь».

Дожил. И отдал. Нам бы такого Манделу.