Александр Добровинский: Небабушкино Внуково

Дверь за мной совсем не закрывалась. Она даже не заскрипела. Она просто осталась на том месте, где ее бросила моя рука, а потом медленно отъехала в сторону. Издавать звуки у нее уже не было сил. Я прошел по странному малюсенькому коридору и увидел в гостиной прозрачные глаза Гриши. На журнальном столике около тарелки валялись чипсы и куски каких-то газет. Недопитая бутылка «Абсолюта» свидетельствовала о состоянии души и тела хозяина гостиной. На полу спали в дремоте сотни каких-то записок и фотографий, печатных и рукописных листов, старых пригласительных билетов и что-то еще непонятное. Легким шлейфом в открытую с улицы дверь за мной погнался дневной неуютный снежок.

Мой дорогой друг сделал попытку привстать. Неудачно. Я подошел к нему сам, и мы обнялись. Несколько лет друг без друга намного его состарили. Хотя, может, и я стал другим? Придирчивым, например.

К моему каблуку приклеился какой-то конверт. Я оторвал его от ботинка и раскрыл. Поверх конверта выцветшими чернилами были написаны три адресата, три знаменитых имени. Я раскрыл письмо и показал его Грише. Гриня нехотя взглянул и сказал своим пьяным полуфальцетом: «Почерк не деда. Хрень какая-то. Выброси или забери себе».

На рояле валялись остатки еды. Перекосившиеся фотографии обнажали пыльные до траура прямоугольники своих настенных следов.

В окне загорали на зимнем солнце деревья запущенного участка.

– Попроси водителя сгонять в магазин, – обратился ко мне Гриша.

Я промолчал, намекнув, что сначала надо поговорить, а потом уже и в магазин…

Рассказ Григория был довольно прост. Он давно живет во Франции и немного в Эмиратах. Квартиру то ли пропил, то ли потерял. Долго сдавал дом кому-то и на эти деньги жил. Бесценный архив практически наполовину разворовали «друзья». В таком состоянии дом не сдашь, нужен хоть какой-никакой ремонт. Вот почему Гриша и решил продать мне весь архив.

– Все равно пропадет, а ты – старый «барахольщик»…

Посмотреть я должен на все валяющееся на полу все в той же гостиной, в кабинете и наверху где-то там.

В кабинете через пять минут от пыли и грязи у меня начался дикий константный чих. Кроме того, я решил, что эту комнату до моего захода туда обокрали несколько раз, вынесли все, что может представлять хоть какой-либо интерес, и делать мне здесь особо нечего.

По шаткой лестнице пришлось подниматься наверх. Там находилась спальня в более или менее удобоваримом состоянии средней чистоты. С тягой в грязь – все остальное, включая знаменитую утопленную заподлицо в пол ванну. С риском для жизни я спустился вниз. Гриша допивал последний «Абсолют», ему было хорошо.

– Подожди минуту, Сашуль! Я сам все тебе достану.

Григорий сделал еще одну (на этот раз успешную) попытку и наконец встал.

Пока я разглядывал небольшую «коллекцию» битого стекла в витрине и на окне, Гриша откуда-то из-под рояля выволок несколько картонных коробок с фотографиями и какими-то бумагами и, торжествующе улыбаясь, вручил мне первую из них.

– Это то, что осталось. Купи, пожалуйста. Мне очень нужно… Денег совсем нет, – сказал хозяин…

...

…Всего пятнадцать минут назад мы выехали с улицы Горького, а мне было уже страшно. Мама прихорашивалась все утро, а я так не хотел ехать на неизвестную дачу к каким-то там суперизвестным людям, к их внуку и, наверное, сыну тоже. В маминых разговорах скорее звучало «внук», чем «сын», и меня это очень удивляло. Из подслушанного у взрослых я понял, что внук и сын – это один человек, что наши мамы дружат, а что бабушка – совсем не бабушка и своего «не сына» не очень жалует. Еще дома говорили про фильм, на который меня по очереди водили все родственники и который назывался «Веселые ребята», где вот эта «не бабушка» играла главную роль. А еще там в другой главной роли снимался друг моего дедушки и тоже одессит, очень смешной и веселый Леонид Осипович. С ним тоже была полная неразбериха. Дедушка называл его Лазарь, бабушка – Лазарь Иосифович, мама – дядя Лёня, а домработница – товарищ Утесов. Дядя Лёня гладил меня по голове, тихо скармливал мне конфеты «Трюфель», смеялся моим шуткам и говорил маме: «У ребенка потрясающее чувство юмора. Шо вы его заперли в этом холоде, отправьте его на стаж в Одессу лет до тридцати. А то он уморит всю армию, и взвод будет икать смехом. А в Одессе такие диверсии не проканают»…

Впереди неумолимо летел олень от «Волги», и мама давала мне последние наставления на тему «Как себя вести в приличном обществе».

Мы доехали до Внукова, к моему сожалению, довольно быстро. Большие ворота открылись как-то сами по себе, и мама, выпорхнув из машины, обняла красивого молодого человека со словами «Привет, Дуглас!». Обнятый почему-то ответил, что он здесь Вася и теперь он вообще Вася на всю жизнь. И мама, повернувшись ко мне, сказала: «Сыночка! Познакомься, это Гришин папа, Василий Григорьевич». Метаморфозы продолжались… Потом появился сам именинник с пистолетом в одной руке и со своей мамой в другой. Маму звали тетя Галя, и у нее на шее висел огромный фотоаппарат. Гриша, старше меня на несколько жалких месяцев, с видом старожила предложил мне посмотреть, где в саду удобно прятаться индейцам в засаде, и мы оставили взрослых.

Через какое-то время уже довольно грязных детей загнали в дом, оторвав от строительства вигвама. Предусмотрительная мама тут же засунула меня в ванную комнату на переодевание, по дороге объяснив, что это последний раз, когда такую свинью, как я, приглашают к известным на весь мир людям. Я не понимал, почему Гриша старше меня всего на ничего, а из-за этого известен во всем мире. Крепко держа за руку, мама завела меня в гостиную.

Комната показалась мне огромным помещением, слегка смахивающим на какой-то иностранный фильм. Большущие окна весело выходили в дремучий сад, по которому бегали симпатичные и дружелюбные собаки. Между окон, как мне показалось, стоял потрясающей красоты рояль какого-то красноватого оттенка, что повергло меня в шок, так как я был уверен, что рояли бывают только черными. На полу лежала чья-то шкура, по стенам – большие и маленькие фотографии и рисунки. Огромная афиша с надписью «Веселые ребята» спускалась откуда-то с потолка. Напротив рояля к стене прислонилась опять же потрясающей красоты лестница, которая, по замыслу архитектора (или в моем детском восприятии), уходила куда-то в небо. Но самым удивительным было другое. В гостиной находился камин, который очень красочно горел и трещал дровами, как пулемет из фильмов про войну. То есть к этому возрасту я побывал на многих дачах. Я видел печки и всякие разные штучки. Но действующий камин в Москве?! Это была уже полная ахинея, которая затмевала и Васю-Дугласа, и бабушку-не-бабушку.

У камина в кресле сидел седой человек, чем-то напоминавший брата моего деда Фиму, и балагурил. Детей вместе с Гришей было немного, человек пять, и нас чинно рассадили за обеденный деревянный стол. Я умудрился пристроиться напротив горящих дров и заслуженно считал, что получил козырное место. Через какое-то время по все той же дворцовой лестнице с небес спустилась симпатичная улыбающаяся дама. Все взрослые встали, и я тоже (мамины уроки). Дети продолжали сидеть за столом, хватая руками праздничный торт. «Гришина бабушка, Любовь Петровна», – представила ее всем присутствующим, по-моему, тетя Галя и получила за это уничтожающий сардонический взгляд той же Любовь Петровны. Хозяйка дачи сделала маме комплимент про хорошее воспитание мальчика, побыла еще десять минут, попросила детей оставить дом целым и в конце, обращаясь к старику у камина, сказала: «Гриша! Будьте добры, дайте очаровательной Люси два билета на нашу премьеру в Дом кино». И потом, уже обращаясь к самой маме, сказала: «Сходите, по-моему, мило получилось. Посмеетесь чуть-чуть. Там француза играет мальчик один – Гафт. По-моему, не очень. Мой муж со мной спорит. Интересно, что вы скажете». Больше я эту тетю не видел.

Нас самих, детей, засыпали кучей подарков. Еще мы играли на ковре или на шкуре и отчаянно смеялись. Уезжать из этого дома не хотелось никогда…

...

…– Так сколько тебе нужно денег, Гриня?

Это была еще институтская кличка Гриши Александрова. Наверное, прицепилась к нему когда-то еще в школе, когда мы все смотрели «Неуловимых» Кеосаяна.

Гриша окинул меня мутным взглядом. И попросил тридцать тысяч долларов. За все. Что такое «все», я не представлял вовсе. Тогда внук отца советских музыкальных комедий открыл коробку и достал две фотографии. На одной был снят Чарли Чаплин, и надпись наискосок по-английски: «Дорогому Грише. Калифорния, 1930 год». На другой – похожая надпись, но губной помадой и от Греты Гарбо. Того же времени. Дальше шел ворох фотографий из легендарного путешествия конца двадцатых: Берлин–Париж–Нью-Йорк–Голливуд–Мексика. Эйзенштейн, Александров и оператор Тиссэ. Герои-авторы шедевра всех времен «Броненосец «Потемкин». Приглашение в Голливуд от Paramount Pictures. И фото, письма, телеграммы, стихи, опять фотографии и опять стихи…

У меня задрожали руки. То, что я в них держал, нельзя было оценить деньгами. Этот архив… это, это – в общем, эти коробки надо было спасать. Я сел рассматривать первую из попавшихся пачек. В голову лезли какие-то воспоминания из курса по истории кино, преподаватели – наша любимая Паола Волкова, Бондарчук и Скобцева, Волчек-папа, Бабочкин, Герасимов и Макарова, Хохлова, Згуриди…

– Гриша, ты должен издать книгу о деде и его бурной жизни. О Любовь Петровне, о родителях, о нас, в конце концов. Зачем ты все это продаешь?

– Не-а, не смогу. Нет ни сил, ни здоровья. Ни денег. Ты же сам зашивал меня когда-то. Я знаю, что книгу ты сделаешь намного лучше меня. То, что знаешь ты, мало кто знает и помнит. Так что тебе и фото, и карты в руки. А я устал. Скажи водителю, чтобы водки привез. Пожалуйста.

Мы чуть повспоминали родной ВГИК. Студенческие зимние каникулы. Дома творчества Союза кинематографистов в Болшеве и Репине. Ольгу и Настю… В комнате было безумно холодно, но на душе стало теплее.

– Ты не хочешь разжечь камин? – спросил я.

Гриша пробурчал что-то невнятное на тему, что «дымоход забит и не тянет», и уныло закрыл глаза. На полу стоял, похоже, исправный электрический обогреватель и, чтобы не устраивать иллюстрацию к бессмертному «Ледяному дому», я его включил. Потом еще раз огляделся.

Афиша «Веселых ребят» лишь слегка покосилась, но находилась на той же стене под потолком. Там же и на том же месте, что и раньше, отдыхал вот уже много лет чем-то сильно расстроенный рояль. Около камина стояла фотография последнего Гришиного «романа». Я неплохо знал эту даму по гольф-клубу. Она была бывшей женой моего знакомого. Меня удивило, что вокруг не было ни одной фотографии родителей. Только Григорий Васильевич Александров и Любовь Петровна Орлова. Несколько фотографий Гришиных детей из Парижа. Все.

После смерти Любовь Петровны через несколько лет не стало и Дугласа-Васи. Вдова – тетя Галя, Гришина мама, вышла замуж за Григория Васильевича Александрова. Гришиного дедушку. Причины такого брака мне никогда не были известны, спрашивать было неудобно. Но как-то Гриша обмолвился, что они расписались для сохранения дачи и квартиры. Что-то в этом духе. Потом не стало деда. Потом и тети Гали. И Гриня остался один.

Кресло Александрова-старшего хоть и рассохлось с годами, но все-таки кое-как держало его внука в себе. Что же касается ремонта в доме, то последний раз его делала Орлова. В середине шестидесятых.

Дом обрастал тухлятинкой и упадком. Малюсенький кабинет деда был забит какими-то шинами и моторчиками непонятно от чего.

Было жутко и сыро. Еще давно Гриша рассказывал мне, что вода просачивается где-то под домом в подвал и надо делать капитальный ремонт, но на это нет ни сил, ни денег. Даже собака предпочитала жить на улице в будке.

Гриша, укутавшись в какой-то клетчатый плед, под напором теплого обогревателя сдался и тихонько захрапел…

...

…Пару по научному коммунизму надо было прогулять во что бы то ни стало. Гриша, в свою очередь, прогуливал историю КПСС. Предложений было несколько. Можно было пойти на просмотр в актовый зал на четвертом этаже. Там всегда что-то было. Или пойти пить пиво на ВДНХ, в стоячую забегаловку под названием «Парламент». Кто в институте окрестил это место «Парламентом» – неизвестно, но имя прижилось.

Я был не очень «по пиву» и предложил заехать за девчонками в балетное и пойти куда-нибудь вечером. Например, в кафе «Московское» в моем доме на Горького. Вдруг Гришу осенило, как Эйзенштейна на съемках: «Послушай, дед уехал в Польшу. Родители в Москве. А у меня ключи от дачи! Берем Ольгу с подругой – и во Внуково! Дед еще говорил, что купил в «Березке» джин с тоником и «Мальборо»! На фиг нам это пиво?! А ты «случайно» выпьешь и назад уже никого не повезешь».

Оля вот уже три дня как нравилась моему другу. Мы познакомились на очередной вечеринке у меня дома. Мама год как жила в Париже, мне была оставлена квартира и зловещего вида «Жигули», а также указания вести себя прилично.

Любовь Петровны уже не было в живых, и путь к посещению дачи родственникам был открыт. У Орловой были сложные отношения с сыном своего мужа. До ареста (стиляги, золотая молодежь и т. п.) Гришин папа носил имя Дуглас. Его так назвали в честь знаменитого американского актера немого кино Дугласа Фэрбенкса, который в конце двадцатых приезжал в Советскую Россию со своей женой, еще одной звездой Голливуда – Мэри Пикфорд. Принимали их, конечно, Сергей Эйзенштейн и Григорий Александров.

После того как Дуглас освободился и стал Васей, неприязненные отношения между Орловой и сыном ее мужа от первого брака остались. Слишком много неприятностей доставил пасынок народной артистке. Вот почему семья Василия Григорьевича и он сам на даче бывали нечасто.

Подруга Настя оказалась еще лучше Оли. Мы ехали на дачу и весело болтали. Гриша обещал сварить или пожарить что-то вкусное. Он, в отличие от меня, любил и умел готовить. Мои способности на кухне дальше приготовления растворимого кофе не шли.

На даче девчонки с интересом разглядывали галерею фотографий: Орлова и Хрущев, Александров и Софи Лорен, Александров и Орлова на вилле у Чарли Чаплина в Швейцарии, Марлен Дитрих и Орлова. После того как осмотр галереи был закончен, Оля как-то по-хозяйски спросила, где спальня… Через пять минут со второго этажа до нас с Гришей долетели восторженно-удивленные вопли гостей. Мы побежали по лестнице наверх. В ванной комнате стояли, потрясенные увиденным, две обнаженные балетные красотки и с восторгом смотрели на чудо. Чудом «работала» утопленная в пол ванна. Для нормального советского человека начала семидесятых это был практически Париж или хотя бы Нью-Йорк. Кордебалет попросил разрешения принять ванну, для чистоты эксперимента. Потом позвали в ванну меня. Затем пришел Гриша со своим «Бифитером» и тоником. Воды в ванне уже не было, она давно вышла из берегов… Еще через час поддатый Гриша заснул в той же утопленной в пол ванне. Вытащить эту тушу нам втроем так и не удалось. Мы принесли в ванну подушки, одеяла и плед. Закутали хозяина и, слегка брошенные, легли остатком гарнизона в хозяйскую кровать. Утром я уехал в институт. Была пятница.

В понедельник вечером мне позвонил Гриня и слезно попросил вывезти Олю и Настю с дачи. Во-первых, они все съели, выпили и выкурили; во-вторых, завтра возвращался дед. Денег на такси ни у кого не было. Мне пришлось забрать балерин к себе. В среду на большой перемене Гришка нашел меня на третьем этаже в институте и спросил, у меня ли еще Оля и Настя. Дело заключалось в том, что дедушка, приехав из командировки, отдохнул чуть-чуть, переоделся и лег в Кремлевку на недельное обследование. Вечером я повез девчонок на дачу. Так они и ездили от меня к Александрову туда и обратно месяца полтора. Потом Оля вышла замуж за моего соседа. Внуки, живет в Лондоне с дочкой. Иногда видимся…

...

…Через несколько дней Гриша приехал ко мне в офис. Он решил продать дачу и уехать навсегда из Москвы в теплые края. От огромного участка, когда-то подаренного орденоносцу Григорию Васильевичу Александрову самим Сталиным, остались крохи. Сначала тетя Галя подарила часть земли своей родственнице. Потом Гриша продал за бесценок почти треть остатка своему знакомому. Потом еще какой-то аферист пытался что-то отгрызть. Идея дачи, построенной по типу голливудской виллы Чаплина, на которой народные артисты СССР должны были принимать прогрессивных кинематографистов всего мира, ушла в небытие. Грине срочно нужны были двести пятьдесят тысяч долларов для погашения кредита по какой-то квартире, которую в Эмиратах купила его почти бывшая жена. Гриша обещал отдать деньги через полгода или раньше, когда продаст дом. Пришлось одолжить. Прошло полгода. Дом в таком ужасающем состоянии не продавался. Я пытался помочь и возил туда своих близких друзей. Безуспешно. Вроде Саша Вертинская и ее муж Емельян Захаров поначалу захотели. Но потом отказались. Правы. На детей мог случайно упасть потолок. В конце концов опять пришел Гриша и предложил выкупить этот дом уже целиком. Вместе со всем содержимым. Долг вернуть он мне не мог. Пришлось так и поступить. Мы подписали документы.

Через два дня Гриша уехал.

...

…Я откидываюсь в кресле в своем кабинете на работе. В соседней комнате пять искусствоведов разбирают архив главных звезд советского кино. Обсуждаются план и части книги. Рабочее название трехтомника «До Любви. С ней. После нее». На даче идет стройка и ремонт. В отдельном здании на участке будет ИХ музей.

Передо мной на столе лежат фотографии с того дня рождения. Наши мамы такие красивые, молодые и счастливые. Впереди у нас всех целая жизнь. На этом черно-белом фото мой новый шестилетний друг обогнал меня почти на полгода. Он апрельский. Я родился в сентябре.

В ноябре 2011 года Гриша, Гриня, Григорий Васильевич Александров-младший скончался, унеся с собой часть моего детства и юности. Я навсегда теперь буду старше его.С