Владимир Дубосарский: Pussy Riot как символ России

Владимир Дубосарский, художник:

Образ России — женский, терпимый. У России не мужское начало. Я предложил бы Pussy Riot, но не знаю, как объединить в одном лице несколько голов. Наверное, в виде фоторобота. Мне кажется, они сейчас в каком-то смысле являются символом России. Вообще, если бы символ был нужен, он бы был. Он же не нами назначается.

Юрий Аввакумов, архитектор, художник, куратор:

У России есть такой символ — Родина-мать. Вы хотите, чтобы на нашей марке Родина-мать была нарисована с лицом Нади Толоконниковой? Дело не в том, с кого срисовывать, а в том что это вообще значит для нас. Такие символы возникали в критические времена, когда Родина-мать звала. Я буду всячески приветствовать появлениие художника, который создаст образ страны с собирательными чертами. Если же выйдет директива Министерства культуры, в которой будет предписан некий образ, срисованный с заслуженных артистов России, то я к этому отнесусь как к новости, которую забудут завтра.

Сергей «Пахом» Пахомов, художник, актер:

В свое время у меня был перформанс: мы с Сережей Лобаном делали пилотный выпуск «Стендапа от Пахома» для одного телеканала, там была тема гендерной принадлежности России. Я говорю: «Товарищи, мы должны понять: Россия —  х*й или п*да?» Если это понятие п*ды в контексте историческом, то Россию е*ут. Вообще, она же матушка, женщина, то есть Россию — е*ут. С другой стороны, мы должны решить, может, Россия — это все-таки х*й, с помощью которого мы держимся в пространстве геополитическом? Поэтому я бы выпустил две марки с символами России: на одной — х*й, на другой — п*да, и они продавались бы в наборе.

Сергей Доренко, журналист, радиоведущий:

У нас самочки узкой специализации. Одна для гражданственности — мадам Матвиенко, например, — но тогда у нее не должно быть ни интеллекта, ни привлекательности. Либо она должна быть интеллектуалкой, но тогда в ней не будет ни гражданственности, ни, опять же, привлекательности. И потом, если говорить отдельно только о красоте — здесь нет у нас никакого всеобщего идеала. Если в других странах по физиологическо-эстетическому восприятию женского тела есть консенсус, — например, в Америке любят бюст, а в Латинской Америке любят попы — то в России такого консенсуса нет. Поэтому мы не сможем избрать женский символ никогда.

Юрий Норштейн, художник-мультипликатор:

У нас был такой символ, но эта замечательная женщина убита. Я говорю о Галине Старовойтовой. Не знаю, кто сегодня мог бы сравниться с ней. Это символ похлеще любого мужика, заседающего в правительстве. В общем, там мужиков нет. Сегодня я не знаю человека, который бы мог символизировать стойкость. Хотя, пожалуй, Чулпан Хаматова — замечательный человек, она несет свою вахту, и несет терпеливо, несмотря на то, что на нее столько наветов.

Любовь Аркус, киновед, главный редактор журнала «Сеанс»:

Если честно, я не понимаю, что такое символ России. Нет сейчас чего-то такого, что бы объединяло общество, единого запроса. В принципе, общего запроса быть не может. Я считаю, что у нашей Родины двойственное лицо: с одной стороны, она страдающая и любимая, с другой — беспощадная. В зависимости от того, как ты развиваешься, это лицо меняется в тебе. Если посмотреть на историю русской культуры, то в основе многих художественных миров лежит эта двойственность и реакция на нее.