СПИД и фашизм навсегда: 5 острых тем кинофестиваля в Локарно
1. Коррупция разъедает не только российское общество; нечего себя переоценивать, когда на глобусе есть страны Латинской Америки. Конкурс 66-го МКФ в Локарно открыла комедия «Немой» из Перу, второй фильм братьев Вега, чей дебютный «Октябрь», сплавом социальности, юмора и меланхолии напоминавший Каурисмяки, был показан в Канне. Немым становится незлобивый, но принципиальный судья, разжалованный начальством и получивший пулю в горло. Он одержим не то чтобы местью, но справедливостью, жаждой установить истину и понять, кто же из примерно восьми сотен потенциальных недоброжелателей спустил курок. Этот фильм наглядно показывает, как из самого неприглядного материала можно создавать милое и мягкое искусство: название «На свете живут добрые и хорошие люди» было бы ему к лицу: и вершители судьбы несчастного судьи, заседающие за ресторанными столами важные люди в костюмах, и затюканные просители, не желающие идти в тюрьму, — люди, не чудовища. В каком-то смысле лейтмотив первых дней в Локарно: люди на экране болеют и страдают (в прямом смысле — гепатитом и гастритом, амнезией и раком), однако искусство следует гуманистическим канонам и примиряет с болью; получаются открытые уроки гармонии — вроде финала «Немого», где герой танцует с призраком покойной мамы, тоже судьи, заплатившей за честность жизнью.
2. СПИД — один из маркеров 1990-х годов, эпохи, превратившей синдром в едва ли не модное достояние поп-культуры. В нулевые заболевание утратило и публицистическую, и романтическую остроту, став одним из многих тяжелых, но привычных недугов. В конкурсном фильме «Что теперь? Напомни мне» возникают имена легендарных жертв СПИДа — умерших в 1990-е Сержа Данея или Дерека Джармена, британского режиссера, с чьим предельно личным и отчаянно поэтическим миром у португальской картины много общего. «Что теперь?» — видеодневник Жоакима Пинту, ведущего хронику своей борьбы с ВИЧ-инфекцией и ее частным проявлением, аутоиммунным гепатитом С. Звучит так, что, кажется, ни одного нормального человека в зал не затащишь. Отягчающий фактор и хронометраж в 164 минуты. Тем не менее это не графомания больного кинематографиста (Пинту — документалист и звукорежиссер, работавший на полусотне значительных картин), но выдающаяся поэзия. Инопланетяне из экспериментальной фантастики «Достоинство» (этот подлинный маргиналитет показали вне конкурса, наряду с «Вишневым пирогом», другим впечатляющим образцом вдохновенной графомании) мечтают о новом языке — цвета и света. Пинту его создает, уравнивая в поэтических правах эпизоды клинических медосмотров и европейских путешествий под музыку Who Made Who, кадры деревенской элегии с домашними собаками и кадры со средневековыми слепками тел, изъеденных сифилисом, сцены лесного пожара и своего секса с бойфрендом, фрагменты своих и чужих фильмов и страницы старинной книги о сотворении мира. Частная жизнь становится достоянием общественности — и фактом искусства.
СПИДом поражена и многодетная мать, героиня мексиканского фильма «Удивительная рыбка» Клаудии Санте-Люче (второй конкурс «Режиссеры настоящего»). Он совсем другой по настроению, близок к мелодраме и напоминает о том, что Мексика — родина «Есении» и сериала «Богатые тоже плачут». Но сделан так виртуозно — из коротких и ярких эпизодов, таких же шумных и разнохарактерных, как дети героини, что трудно не расчувствоваться.
3. Фашизм не пройдет — пророческий лозунг: десятилетия проходят, а фашизм — нет. Самый радикальный фильм конкурса — «Варварские земли» — как раз об этом, живучести и неистребимости фашизма, вируса, способного к мутациям не хуже ВИЧ. Радикализм «Земель» — в форме: Ервант Джаникян и Анджела Риччи-Лукки используют только кадры хроники 1920–30-х годов, снятой в Африке, в итальянских колониях. И кадры муссолиниевских парадов: геноцид, творимый цивилизованными палачами на «землях варваров», невозможен без парадного, тоталитарно-площадного фасада. Закадровый текст читают сами режиссеры и одна актриса, вдруг переходящая на то ли пьяное пение, то ли заупокойный вой. Дискомфорт длиною в 65 минут — адекватное содержанию состояние. Кадров, в которых уничтожают африканцев, в фильме нет, но и вроде бы невинная хроника — белый колонизатор моет голову смеющейся аборигенке — приобретает зловещий оттенок.
4. Некоммуникабельность — еще одна питательная среда для артистических изысков. В уже помянутой внеконкурсной графомании «Вишневый пирог» похожая на юную Изабель Юппер Лолита Шамма бродяжничает под печальные закадровые стенания на русском языке: «Нет поддержки, нет уверенности, нет расстояния... Я пропаду...».
В похожем настроении пребывает и героиня британского конкурсного фильма «Выставка» Джоанны Хогг. Внешне счастливая, но на самом деле давно утратившая общий язык пара — художница и архитектор — такие же протагонисты картины, как и дом, в котором они живут, пространство, выходящее из-под контроля. Тонкий, странный фильм, где реальность постоянно дает невротические трещины, галлюцинирует вместе с героиней и повергает в смятение: нам только кажется, что мы знаем друг друга.
5. Эксгибиционизм — качество, объединяющее португальца Пинту с корейцем Хон Сансу (его «Наша Суньи» — очередной анекдот о кинематографе, алкоголизме и любви, часть вселенной Хона, которую можно назвать «Вечным возвращением») и румыном Корнелиу Порумбойю.
«Когда ночь опускается на Бухарест, или Метаболизм» — этюд о режиссере и актрисе. Снят долгими планами на 35 мм (в первом эпизоде герой проговаривает мини-манифест такого способа съемки — ограничение в 11 минут, незнакомое цифровым носителям, позволяет контролировать запечатлеваемую на пленке реальность) и достигает абсолютных вершин в умении румынских режиссеров, не сказав вроде бы ничего важного (в «Метаболизме» трут о гастрите и интеллектуальном превосходстве азиатской еды над французской высокой кухней), четко высказаться на ключевые темы — от экзистенциальной трагикомичности адюльтера до апокалиптической боязни телесных недугов.
Почти о том же и «Северный вокзал» Клер Симон, эксцентричный микс социологического исследования и экзальтированной мелодрамы: героиня Николь Гарсиа, университетский профессор, проводит дни и ночи на Гар Дю Нор, пытаясь найти забвение и побороть страх предстоящей операции в компании молодого мечтательного социолога. Парижский вокзал у Симон — подобие магрибского рынка, средоточие новых европейских сказок 1001 ночи. Программа Локарно образует столь же причудливые узоры.