Вадим Рутковский: Геморрой и религия: 7 премьер кинофестиваля в Локарно, которых стоит ждать в Москве
На правильных кинофестивалях фильмы, рожденные свободными и равными, складываются в единый гипертекст, со своими рифмами и мотивами. Новый куратор Локарно Карло Шатриан собрал отличную программу: непохожие ленты не сливаются в монотонный бубнеж (что почти всегда происходит на ММКФ и даже в Канне не редкость), мелодии и ритмы меняются, как в хороших диджейских сетах, но очевидно, что все треки изданы на одном лейбле. В смысле, все фильмы складываются в стройную картину и подобраны командой с хорошим вкусом к кино. Прямые переклички между конкурсантами тоже присутствуют — так видеодневники Жоакима Пинту, показанные на старте фестиваля, синхронизировались с «Кровью» итальянского театрального режиссера Пиппо Дельбоно. Это тоже видеодневник, в котором Пиппо микширует диалоги с другом — отсидевшим крупный срок участником «Красных бригад» — и сцены своего спектакля по мотивам «Сельской чести», блуждания по разрушенному землетрясением албанскому городу со следами протестных лозунгов на мертвых стенах и поездку в Тирану за способным исцелить рак средством из синего скорпиона, похороны террориста и смерть матери; «я-фильм», творчество, в котором автор и герой неотделимы. Среди сквозных тем фестиваля Шатриан назвал крушение и возрождение, метаморфозы, обращающие жизнь в боль и смерть, и наоборот. Почти религиозная амбиция; услышав это, я вспомнил, что Шатриана один из его коллег зовет «католическим чуваком». Притом что предшественник Шатриана, Оливье Пер, напротив, будь его воля, вырезал бы всех попов из гипотетического кадра, в котором их угораздило появиться. Впрочем, вероисповедание не помешало Шатриану пригласить и режиссеров из пула Пера, и фильмы, не жалующие ни католицизм в частности, ни религию в целом.
Да, считывать кураторские концепции — занятная игра в бисер. Однако кончится эта неделя, и все локарнские фильмы снова заживут самостоятельной жизнью. Поэтому хватит про концепции, дальше — просто список картин, которые стоят того, чтобы их ждать. В нем, увы, нет ни Дельбоно, ни, например, показанного в конкурсе «Режиссеры настоящего» фильма «Манакамана», состоящего всего из 11 кадров (но длящегося два часа) уникального опыта о времени и пространстве: дебютанты Стефани Спрей и Пако Велес, спродюсированные локарнскими открытиями недавнего прошлого Люсьеном Кастейн-Тейлором и Вереной Паравель, снимают людей (и немного — домашних животных), перемещающихся по Гималаям на канатной дороге. Зная особенности национального кинопроката и пристрастия отечественных фестивальных кураторов, могу предположить, что в России эти фильмы не появятся никогда. А эти — могут.
1. Мифы и легенды
Так называемый рядовой зритель должен ненавидеть каталонца Альберта Серру — за неспешность (в его некоротких фильмах почти ничего не происходит, а планы длятся долгие минуты), позерство (если не сказать, выпендреж), вольное обращение с архетипами (он снимал фильмы про Дон Кихота и волхвов). По мне же Серра — гений, и его «История моей смерти» способна доставить физиологическое наслаждение. Первая часть — портрет в сумерках, где героем — развратник и вольнодумец Казанова, сладко проводящий время за уморительным чтением Монтеня (кстати, вне конкурса в Локарно показали «Сказку Мишеля де Монтеня», очередное антикинематографическое упражнение бога французских интеллектуалов Штрауба), застольными беседами о грядущей революции, поеданием гранатов и дамских кисок. Вторая — бегство Казановы и его небольшой свиты в карпатские горы, где либертен XVIII века встретится с Дракулой. Два ставших мифологическими героя, два мира, две идеологии. За Казановой с кокетливой мушкой на нарумяненной щеке — быстрые радости, за седобородым горцем Дракулой — вечность. Столкновение этих величественных миров Серра живописует в своем неповторимом режиссерском стиле — медленном, позерском и метафизичном.
2. Революция гвоздик
На площади Пьяцца Гранде показали новый фильм еще одного обожаемого мной режиссера — «Длинные волны» швейцарца Лионеля Байера. Он — почти как Пинту и Дельбоно — не чужд нарциссизма и эксгибиционизма; точнее, подходит к кино как к интимному предприятию, позволяющему делиться с публикой своей сексуальностью, своим патриотизмом и своей синефилией. Но — в отличие от Пинту и Дельбоно — Байер снимает не только документальное кино про себя, но и традиционные жанровые фильмы. «Длинные волны» так вообще высокобюджетная ретрокомедия. В ней команда сотрудников швейцарского радио (грезящая собственным еженедельным ток-шоу сексуально раскованная красотка из программы «Женщины Агоры», стремительно теряющий память ветеран радиоэфира, по-мачистки переиначивающий название красоткиной передачи на «Женщины ангоры и дедушка-звукорежиссер»), отправляется в Португалию, чтобы сделать украшательский репортаж о сотрудничестве двух стран на радость минкультовским чиновникам. И попадает в самое сердце лиссабонской революции гвоздик — на дворе 1974-й, апрельские капитаны только что сбросили одряхлевшую диктатуру. Это феерическая, местами ослепительная, местами переходящая в мюзикл фантазия, в которой самое удивительное то, что воспроизводит она реальные события, и все ее герои подлинные. Очень надеюсь, что приз зрительских симпатий, за который голосует 8-тысячная Пьяцца Гранде, достанется Байеру.
3. Детства чистые глазенки
Еще один швейцарский шедевр — «Черная доска» Ива Ерсена. Документальный фильм вмещает в два часа экранного времени год счастливой жизни младшеклассников из деревенской школы. На словах — ничего особенного, но в действительности — абсолютно магическое, завораживающее кино. В финале школу, где происходят обыкновенные чудеса познания, закрывают, а пожилого учителя досрочно отправляют на пенсию — это по-настоящему трагический, но свободный от отчаяния и безнадеги финал.
4. Про любовь
А вот кино, на которое я израсходовал лимит отпущенных на фестиваль слез: «Тоннер» Гийома Брака, как мне кажется сейчас, самый лучший (ну хорошо, один из лучших) фильм про любовь. Брак — дебютант в полном метре, в России немного известен: он был гостем прошлогоднего фестиваля молодого французского кино в Москве, привозил две самобытные короткометражки. Ироничный лирик Брак верен своему герою — лысеющему обормоту в исполнении Венсана Маканя. В новом фильме это рок-бард средней руки, экономящий на дорогой парижской студии и записывающий альбом на родине отца, в провинциальном Тоннере. Однажды согласился на интервью с едва достигшей совершеннолетия журналисточкой из местной газеты — и прежней покойной жизни пришел конец. С идеальной интонацией кино — говорит о чувствах нежно, горько, смешно, мудро.
5. Винтаж
Моим личным сюрпризом оказался еще один конкурсный французский фильм про любовь — «Другая жизнь» Эммануэля Муре. Это современная мелодрама (пианистка в кризисе влюбляется в брутального электрика, становясь невольной причиной несчастного случая, калечащего прежнюю возлюбленную героя), снятая так, будто на дворе 1950-е, и Дуглас Серк живет и процветает. Сюрприз в том, что эта игра в старину, в винтажный большой стиль «папиного кино» — всерьез, история работает — над сознательно гипертрофированной мелодраматичностью не хочется ржать, в нее легко поверить.
6. Монологи вагины и ануса
Две пряных литературно-кинематографических ассоциации по поводу умеренно скандального фильма фестиваля «Мокрые щелки». Пролог «Молчания ягнят»: спецагент ФБР Кларисса Старлинг идет на свидание с Ганнибалом Лектором под похотливое хрипение другого особо опасного заключенного: «Чую запах из-под юбки!» И еще бергамотовый аромат, который источала «Русская красавица» Виктора Ерофеева, пожалуй, единственного русского писателя, так свободно обошедшегося с теми женскими местами, на которых зациклен фильм Давида Внендта Feuchtgebiete. В оригинале это «Топи», «Болотистые места», «Влажные земли», но я бы переводил название — дарю идею потенциальным прокатчикам — ближе к содержанию, как «Мокрые щелки». Красивая молодая актриса Карла Юри — местное достояние, кстати, уроженка кантона Тичино — играет девушку с вкусным запахом из-под юбки, что хорошо, и хроническим геморроем, что, конечно, плохо. Он вкупе с небрежностью при бритье ануса доводит ее до операционного стола, но нет худа без добра: больничная палата становится местом романтической влюбленности в санитара. Надо пояснить, что кроме «писек-попок», в «Мокрых щелках» есть еще один важный мотив: противоречивые отношения героини с Богом и религией. Но не стоит переоценивать провокационность фильма: ее почти сводит на нет стиль повествования, неотличимый от сотен немецких молодежных комедий формата MTV.
7. Дикий модерн
Вот еще один конкурсный фильм, афиши которого предостерегают слабонервных зрителей. Название бельгийский режиссерский дуэт Элен Катте и Бруно Форцани придумал точно не доя слабонервных: «Странный цвет слез вашего тела». Зачин — служащий телефонной компании вернулся из командировки и не обнаружил в запертой изнутри квартире жену — ведет к удушливому полуторачасовому галлюцинозу — с двойниками и членовредительством. Звучит много ассоциирующейся с жанром джалло итальянской музыки — Морриконе, Бруно Николаи, Риц Ортолани. Агрессивный визуальный ряд, монтажный ритм и опять же джалло-составляющая напомнили о прошлогоднем локарнском конкурсанте — «Саунд-студии Берберяна» — и не случайно: режиссер Питер Стрикланд числится в титрах «приглашенным постановщиком», ответственным за special scream. Не менее важный источник вдохновения — европейский модерн, будто Густав Майринк слился с Альфонсом Мухой. Чисто формальный экзерсис трансформируется в чистое безумие, когда концентрация модернистской экспрессии становится удушливой.