Фальсификаторы памяти

Недавно ВЦИОМ объявил, что из 17% москвичей, смотревших по телевизору дебаты кандидатов в мэры, 6% лично видели участвовавшего в них Собянина. Поскольку ни малейшего Собянина там не было и быть не могло, мне, как последовательному параноидальному либерасту, приходится предположить, что ложную память наслала моим землякам ФСБ через специальные засекреченные лучи.

То, что определенные силы проделывают с нами подобные штуки, мы могли догадаться и раньше. Я, например, совершенно точно помню, что в далеком детстве видел трамвай на Тверском бульваре. Хотя этот трамвай перестал там ходить за несколько лет до моего рождения. Или, например, я точно помню, что одна знакомая занимала у меня тридцать тыщ рублей, а она уверена, что там была всего десятка и она уже отдала.

С деньгами-то понятно; остается понять, зачем мрачным силам реакции понадобилось проделывать фокус с трамваем на Тверском. Тут я даже готов дать слабину и признать, что ложную память выдумал я сам. Поскольку твердо знаю, что с остальными людьми такое точно случается. Но это вовсе не устраняет моих подозрений, что злокозненная манипуляция памятью возможна.

И вот, наконец, ученые выдали утечку и признались: да, они действительно умеют вызывать ложные воспоминания. Правда, они делают вид, что открыли это только сейчас.

С этого места я перестаю прикидываться клоуном и рассказываю историю как она есть. История состоит в том, что группа Сусуму Тонегава (нобелевского лауреата, на минуточку) из Массачусетса научилась создавать в мозгу испытуемых воспоминания о событиях, которых не было.

Чтобы подобраться к сути исследования, надо немножко рассказать о том, как устроена память. Почтенная широкая публика почему-то полагает, что об этом вообще ничего не известно, а на самом деле известно довольно много. Эрик Кандель, живущий в Австрии выходец из украинского местечка, даже получил за это в 2000 году Нобелевку.

Кандель изучал, как формируется память у морского моллюска аплизии. Если эту тварь ударить по хвосту, она выбросит в воду чернила. А если одновременно с ударом по хвосту гладить гадину по сифону, у нее выработается условный рефлекс: трогают сифон — выбрасывай чернила.

Оказалось, во всей этой истории участвуют всего три нейрона. Один «моторный» — он руководит выбросом чернил. Ему передает сигнал «сенсорный нейрон» — тот самый, что чувствует поглаживание сифона. Третий нейрон — «модулирующий» — передает свой сигнал (насчет битья) к окончанию аксона сенсорного. Надо думать, он его много куда передает, поскольку битье — дело важное, но и туда тоже.

Сигнал от сенсорного нейрона сам по себе не может включить моторный нейрон: сигнал не проходит через синапс, и поэтому поглаживание не приводит к выбросу чернил. Но если при этом моллюска бьют, то в окончании модулирующего нейрона выделяется нейромедиатор. Он запускает серию процессов в синапсе, в результате которой синапс становится проводящим. Сначала ненадолго — ровно столько, сколько сохраняются в синапсе соответствующие медиаторы. Но если повторять битье регулярно, некоторые вещества с трудными названиями проникают из синапса внутрь клетки, включаются гены, синапс разрастается, и цепь становится постоянно действующей: теперь каждое поглаживание моллюска будет вызывать выброс чернил, независимо от того, бьют животное или нет.

Все наши воспоминания — это нейронные контуры, состоящие из клеток, связанных вот такими разросшимися и заматеревшими синапсами, всегда готовыми пропустить через себя импульс. Поскольку у нас больше трех нейронов, мы помним не только битье, но и, например, уравнения Максвелла или точные обстоятельства потери девственности, что никоим образом не меняет существа дела. Важно лишь осознать, что каждое воспоминание — это некая цепочка нейронов в мозгу, прямая или разветвленная, беспрепятственно пропускающая через себя сигнал. Когда по ней проходит импульс, вы «вспоминаете». Когда импульса нет, вы просто «помните». Когда синапсы дегенерируют, вы «забываете». Каждый, кто имел в жизни опыт горьких интеллектуальных разочарований, мог бы и сам догадаться, что механизм памяти, когда его откроют, окажется до обидного глупым — так, в общем, и оказалось.

Вернемся, однако, к Тонегаве. Тонегава занимался не моллюсками, а мышами. Он (пользуясь всякими генно-инженерными хитростями) сконструировал очень изощренную экспериментальную модель. Следите за ловкостью рук.

Во-первых, исследователи устроили все так, чтобы активируемая цепочка нейронов была видна глазом — при активации в них вырабатывался белок «канальный родопсин», который светится красивым красным свечением. Теперь ученые могли непосредственно видеть, какие именно нейроны работают в той или иной ситуации. Затем было предусмотрено, чтобы это окрашивание можно было включать и выключать по воле исследователей. Использовали антибиотик доксициклин: когда мыши получали антибиотик, их активные нейроны окрашивались. Помещаешь мышей в новую для них клетку, где в поилке вода с доксициклином, а потом смотришь, какие нейроны окрасились в мозгу: это именно те нейроны, которые «помнят» всю обстановку этой новой клетки. А когда антибиотика нет, нейроны могут запоминать все, что им угодно, и оставаться бесцветными.

Наконец, еще один фокус, обещающий положить начало целой отрасли науки, «оптогенетики»: этот самый канальный родопсин позволяет активировать нейрон, просто посветив на него светом. Теперь, поглядев на мозг мыши и увидев окрашенные нейроны, можно осветить мозг светом и заставить мышь «вспомнить» ту клетку, где в поилке был доксициклин.

Но это еще не ложная память, это просто активация воспоминаний, о которых мыши, увы, рассказать не могут. Интересное началось позже, когда мышей (с подсвеченными нейронами, отвечавшими за воспоминание о той самой клетке) стали пытать током. Помучают-помучают, а потом запускают обратно в клетку. Мыши немедленно замирали в леденящем кровь ужасе: теперь воспоминания об этой клетке стали для них кошмаром.

Если мышей содержать в двух соединенных между собой клетках А и В, причем только в клетке А в поилке будет доксициклин — а потом проделать все то же самое, осветив светом окрашенные нейроны и помучив животных электричеством, мыши после возвращения домой в ужасе забьются в самый дальний угол клетки В. Подальше от этой кошмарной клетки А, где каждая завитушка лепнины на потолке, каждая планка паркета, каждый блик солнца на обоях кричит о страдании.

Хотя на самом деле никакого страдания там и не было.

«Наступила эра инженерии памяти», — вопиет к небесам заголовок статьи в Scientific American, и если это преувеличение, то простительное. Конечно, чтобы таким образом вызвать в москвичах воспоминание о Собянине на теледебатах, их надо немного модифицировать — отгенноинженерить, так сказать. Ввести в яйцеклетку экспрессионную кассету, в которой ген канального родопсина подвешен на соответствующие промоторы, excuse my French. Проще сказать не могу. Но это, кажется, и впрямь несложно — если Госдума специальным законом разрешит, конечно.

Но долой мрачные антиутопии, лучше вернемся к трамваю на Тверском. Почему возникают ложные воспоминания у людей, чьи мозги вроде никто специально не подсвечивал? Вот здесь доктор Тонегава специально ответил на этот вопрос газете The New York Times. Он считает, что человеческому мозгу вообще свойственно произвольно комбинировать разные воспоминания — это, собственно, называется «воображением», «фантазированием» или «креативностью». Без этого не было бы цивилизации.

Но иногда (редко) в процессе случаются небольшие сбои. Пока вы фантазируете — например, придумываете крылатую лошадь — в каком-то вашем синапсе циклоАМФ активирует протеинкиназу А, пропуская сигнал там, где в норме он не проходит, и соединяя лошадиное туловище с крыльями. Потом протеинкиназа постепенно дезактивируется обратно, и лошадь остается порождением фантазии. Но если одна протеинкиназина случайно зайдет из синапса в ядро нейрона и включит транскрипционный фактор CREB — хватит и одной молекулы, — в ядре заработают «гены запоминания», синапс разрастется, и у вас возникнет уверенность, что вы точно видели эту крылатую лошадь год назад на причале Москвы-реки напротив Театра эстрады.

А кто-то таким же образом точно-преточно видел сервелат на прилавках советских магазинов. Или всеобщее ликование прибалтийских народов при вступлении в СССР в 1940 году. Ну видел и видел, никто за это вас не упрекнет: это ж просто химия.