«Тенгер хуйсрах», или Что делать, когда мат под запретом

Мастер печатного и непечатного слова писатель Татьяна Толстая и профессор лингвистики из РГГУ Максим Кронгауз обсудили судьбу обсценной лексики на фестивале «Букмаркет». Модерировал дискуссию руководитель медиапроекта «Сноб» Николай Усков.

Организаторы книжного фестиваля «Букмаркет» по количеству экспонентов и посетителей догнать Non/fiction или, скажем, ММКВЯ не пытаются. Ставку делают не на книжный ассортимент и невысокие цены, а на именитых гостей. Несмотря на то что палаток с книгами на фестивале и в этот раз было сравнительно немного, послушать дискуссию Толстой и Кронгауза в парке «Музеон» (который выглядит уже совсем по-капковски: деревянные настилы вместо плитки, минималистичные беседки, модные кофейни, велопрокат и соответствующая публика) собралось человек двести.

После того как Николай Усков представил гостей, а Максим Кронгауз сделал небольшой экскурс в историю бранной лексики, слово взяла Татьяна Толстая. Выглядела она стильно: пальто, туфли и чулки в серых тонах красиво контрастировали с алыми перчатками. Собравшимся она порекомендовала относиться к лексике внимательно и стараться использовать «крепкое словцо» только как акцент.

«В прозе я использовала такие слова всего раз пять или шесть — как рюмку коньяка дорогому гостю подносила. Невозможно же хлестать коньяк с утра до вечера. Ни здоровья, ни коньяка не хватит», — Толстая говорила, как всегда, образно. Хлопали ей с удовольствием. Писательница считает, что в литературу бранная лексика хлынула в постсоветский период: «В течение 20 лет можно было все, но это демократическое время, по-видимому, закончилось».

За эти 20 лет произошла девальвация табуированных слов: «Их вес должен быть другим, нежели у большинства слов — выше или ниже, но другим». И все же Толстая жалеет, что недавно вышел закон, запрещающий употребление слов с матерными корнями. «Вставить матерное слово в художественный текст — большое искусство. Но если оно уже стоит на своем месте, то выбрасывать его или заменять эвфемизмами нельзя, текст от этого теряет».

Максим Кронгауз, автор книг «Самоучитель олбанского» и «Русский язык на грани нервного срыва», в этой дискуссии выступил консерватором. Он в целом поддержал запрещающий закон. Во-первых, потому что эвфемизмы часто бывают красноречивее мата — в доказательство Кронгауз процитировал Ерофеева: «Так что же, Веничка? Она……….? Ну, что вам ответить? Ну, конечно, она……….! Еще бы она не……….! Она мне прямо сказала: “Я хочу, чтобы ты меня властно обнял правой рукою!”»). А во-вторых, «отмена табу отменяет силу слова: человек должен уметь набираться храбрости, чтобы использовать табуированные слова, и должен быть готов понести за это наказание».

В том, что за последние 20 лет табу размылись, а табуированные слова отчасти девальвировались, Кронгауз согласился с Толстой. Сошлись они и в том, что табу — это важный культурный аспект и лишаться его нельзя.

Затем Николай Усков задал вопрос, который волновал большинство присутствующих: «Существуют ли аналоги русского мата? Действительно ли русские ругательства так уникальны, как принято считать?»

Кронгауз объяснил, что ругательства есть в каждом языке. Но английский, например, уже давно прошел стадию разрушения табу, поэтому английский мат кажется таким блеклым и невыразительным. К тому же большое количество английских бранных слов связаны не с телесным низом, как в русском языке, а с богохульствами.

Никто из выступающих не стал также спорить с тем, что русский мат заимствуется многими языками: его любят и бразильские футболисты, и приезжие из бывших советских республик.

К финалу дискуссии Татьяна Толстая призналась в обсценном гурманстве: она, мол, обожает слушать пересыпанную ругательствами речь рабочих, а в ее семье одной из любимых книг был словарь монгольского языка. Фраза «тенгер хуйсрах» — «погода испортилась» по-монгольски — на долгие годы стала в доме любимой.

После чего по просьбе модератора дискуссии Толстая и Кронгауз порассуждали на тему: «Почему депутаты, которые сами обожают мат, запрещают остальным “ковыряться в носу”?»

Тут они снова выступили единодушно: все дело в лицемерии и двоемыслии, которые в России давно стали общественной нормой.

Татьяна Толстая в 90-х годах жила в США и с тех пор убеждена, что именно американская система запретов близка к идеальной: обсценная лексика там запрещена в дневное время, а вечером, когда детей нет у телевизоров, разрешена — каждый может получить, что хочет.

«Это взрослый подход, а наши чиновники относятся к нам как к неразумным детям. И сами же, как дети, испытывают границы нашего терпения», — сказала писательница.