Инна Денисова: Юлия и Юрий: интимный диалог

Инна Денисова: Давайте так: я буду цитировать фразы из фильма, и это будут темы для обсуждения. Вот, например, цитата из героини Юлии: «Искусство надо оставить, а все лишнее вырезать». Цензура в кино уже коснулась вас?

Юлия Ауг: Лично меня пока никак не коснулась. Пугали, что нашему фильму не дадут прокатное удостоверение, – его дали. Я буквально несколько дней назад приехала из Светлогорска, с фестиваля «Балтийский дебют»: все фильмы, которые там показывают, содержат то, что по соображениям цензуры должны бы вырезать, но никто ничего не вырезает.

Юрий Колокольников: Мне кажется, цензура – вещь относительная. Не совру, и Юля меня поддержит: персонаж Юли не был списан с реального человека, за ним не стояло никакой политической подоплеки. А потом в обществе произошла ситуация, связанная с принятием некоторых законов, и все восприняли наш фильм как сатиру. При этом, конечно, в государстве есть большие проблемы со свободой творчества. И, может быть, через пять-десять лет мы будем снимать кино только про войну и патриотизм. Пока, слава богу, мы делаем то, что хотим. Хоть и шутим: «Ну, этого больше нельзя». При этом включишь какой-нибудь канал ТНТ и поразишься тому, что говорят там. Не хочется опуститься до разговора: «Ах, они козлы, всё запрещают». Вернее, они, конечно, козлы. Но и мы тоже козлы. Мы все в одной лодке. Надо просто хорошо делать свое дело. Есть байка про Данелию, который волновался, что вырежут нецензурный эпизод, поэтому вставил в середину взрыв, не имеющий никакого отношения к сюжету. И на худсовете сказали: «Ребята, классный фильм, но взрыв-то почему в середине? Уберите», – и спорный эпизод был спасен.

Ауг: Самое главное, чтобы наши режиссеры не занимались самоцензурой. Потому что, если бы наши замечательные Наташа Меркулова и Алексей Чупов вдруг не дай бог начали бы себя самоцензурировать, они никогда в жизни не написали бы того, что написали. И не сняли того, что сняли. Мне кажется, что самая большая проблема сейчас – не в цензуре, а в самоцензурировании сценариста. Который садится за стол и думает: «Вот это не пройдет, дай-ка я попробую написать по-другому». В тот момент, когда ты начинаешь себя ограничивать, случается проблема. Поскольку ты должен писать как пишется, а дальше все может отлично пройти и никто ничего не запретит.

Колокольников: Запретит или нет – посмотрим. Надо просто работать.

Ауг: Ну вот мы только что об этом с Юрой разговаривали: я играю в «Идиотах» Кирилла Серебренникова, на сцене обнаженная натура, мы выпиваем, я курю. Пока что никто не пришел и не закрыл ни спектакль, ни театр. То, что мы делаем, – не эпатаж, но вынужденная необходимость, помогающая рассказать эту историю.

Колокольников: Есть понятная аксиома: искусство – это свободное пространство. Государство и искусство никак не связаны. Другое дело, что у нас от советского периода осталось наследие – Министерство культуры, тысячи чиновников, театры на государственном финансировании…

Ауг: Худсоветы...

Колокольников: Им что-то надо делать, вот все и происходит через жопу. Но по большому счету эти люди – они кто? Искусство и вообще любой творческий акт не пересекается с их деятельностью, они должны это себе на носу зарубить. И вообще, мы имеем больше прав проверить, чем они занимаются.

Ауг: Если бы мы только могли проверить – а то у нас какая‑то игра в одни ворота. Нам что-то пытаются запретить. Вернули питчинги. Это теперь называется красиво – «питчинг на уровне Министерства культуры», а на деле – банальный худсовет. История с Миндадзе – вообще катастрофа.

Колокольников: А что случилось? Миндадзе не получил денег?

Ауг: Ну да, не получил. Несмотря на то что весь экспертный совет за него проголосовал. А он ничего не получил.

Колокольников: Ну вот и ответ на вопрос про цензуру: все через жопу.

Ауг: Пока у нас в государстве существует коррупция, любой закон, ограничивающий что-либо, смешон.

Денисова: А их железобетонный аргумент – ограждение детей от насилия на экране?

Колокольников: Я вот сейчас был в Америке, общался с людьми, снимающими сериалы. Они говорят: сериал, где можно ругаться матом, покажут по кабельному каналу, по другому, естественно, не покажут. Ты можешь покакать в кадре и это потом съесть – на этот фильм ты получишь ограничение. Это нормальный цивилизованный механизм.

Ауг: Начнем с того, что у меня нет телевизора.

Колокольников: Да, у меня тоже.

Ауг: У меня его уже очень давно нет, году в девяносто восьмом от него избавилась. Не вижу смысла смотреть телевизор – все хорошее можно посмотреть в других местах. А потом, если говорить о детях, мне кажется, что задача родителей – формировать мировоззрение человека и его отношения с этим миром.

Колокольников: Все эти разговоры: «Дети могут нечаянно увидеть»… Нечаянно они ничего не могут увидеть. Если они брошены, то, конечно, они могут увидеть все что угодно. Но вообще-то родители до какого-то момента выбирают, что увидит ребенок.

Ауг: Мне кажется, запрещать вообще ничего нельзя. У меня выросла девочка, ей почти восемнадцать: на данный момент у нас нет тем, которые мы не проговариваем друг с другом. Не существует закрытых тем. Наверное, это потому, что нам в свое время удалось создать в семье такую атмосферу, что ей никогда не приходилось врать. Никогда не приходилось ничего скрывать. Она знала, что, если возникают проблемы, их можно проговорить и решить. Очень многие ждут рождения ребенка. Считают это самым радостным событием в своей жизни. А что потом? Почему дети и родители в большинстве случаев расходятся? В какой момент это происходит? Слава богу, что у меня этого не произошло. Моя дочь более целомудренна и гораздо менее протестна, чем была я. В ее возрасте я была комком протеста: протестовала против родителей, против школы, против института. Сбрила виски, нарисовала глаза и так ходила по улице – моей дочери такое просто не придет в голову.

Колокольников: Общество должно быть свободным, иначе оно не имеет возможности развиваться духовно, интеллектуально и технологически.

Ауг: Когда Полине было лет двенадцать, я показала ей «Страну приливов». Еще мы с ней вместе смотрели «Калигулу».

Колокольников: Нормально!

Ауг: Но это ведь и в самом деле нормально.

Колокольников: А вообще это нормально – в четырнадцать лет думать о сексе. Самый подходящий возраст!

Ауг: Мне на самом деле тоже кажется, а когда еще о нем думать? Потом начинаются какие-то более ответственные вещи. Когда еще занимать мозги мыслями о сексе?

Колокольников: «Ей не было четырнадцати лет, она уже Джульетту родила». Шекспир. Запретить бы его за такое.

Ауг: Общество, безусловно, изменилось. Потому что я со своей мамой никогда не могла говорить о сексе спокойно. А мы с моей дочерью садимся и говорим об этом по-девчоночьи.

Колокольников: Это прекрасно. Это счастье.

Денисова: Следующая фраза из фильма. «Проститутка – это белый флаг для мужчины».

Колокольников: (смеется) Это ты говорила?

Ауг: (смеется) Я такого не говорила!

Колокольников: Так в чем вопрос?

Денисова: Про отношение к проституткам и с ними.

Колокольников: Я с этим миром плохо знаком. Был бы хорошо знаком – не скрывал бы. Сексуальных контактов с проститутками у меня никогда не было. А вообще в отношении проституток у меня двойственное чувство: во-первых, слово «проститутка» мне кажется оскорбительным. Вот я еду где-то в провинции, вижу, молодая девка стоит – страшно на самом деле. Мне жалко ее становится. Хотя по-разному бывает, кому-то из женщин это нравится. Одну такую я знал, она не проституткой была, она в порнухе снималась. Это другая тема, которая для меня вообще непонятна. В Америке порнография – серьезнейшая индустрия. Представьте: фестиваль, ведущая: «А сейчас наши две звезды будут в эфире, встречайте!» И они в прямом эфире начинают  цензура , она подходит с микрофоном, что-то спрашивает. Это другая культура: в Америке они умеют делать так, чтобы это не выглядело отвратительно. Поскольку русская порнуха всегда отвратительна.

Денисова: А русская порнуха – она вообще есть?

Колокольников и Ауг: (хором) Есть, конечно.

Колокольников: Разговор о проститутках можно начать с библейских цитат. Недаром же проститутка – древнейшая профессия: что это значит? Думаю, что энергия проституции очень сильна. Но это долгий разговор. Если проще, проституция – часть нашего мира, к ней нужно относиться как к части, которая просто есть. Вот я был в Северной Корее – может быть, там нет проституции. А в СССР, кстати, были проститутки?

Денисова: У Берии наверняка был целый штат.

Колокольников: Ну да, он их потом в кирпиче в подъезде замуровывал. А как сейчас на дорогах стоят, были такие? Вроде не было. Похоже, что они появились к концу века, к восьмидесятым. Я с этим миром совсем плохо знаком.

Ауг: Вот я тоже. На искусствоведческом уровне знаю про священную проституцию, которая была в Египте и Греции при храмах и становилась актуальной, когда велись войны. Сейчас вот сидела и пыталась вспомнить: а общалась ли я когда-нибудь с проституткой? Пожалуй, и нет. Единственный опыт общения, который у меня был, – с танцовщицами: в начале девяностых молодые девчонки постоянно уезжали в Турцию, в Египет, на Кипр, чтобы танцевать, а после предполагалась консумация.

Колокольников: Консумация – это что?

Ауг: Это когда девушка после танцев садится к мужчинам за стол общаться.

Колокольников: Это слово точно больше ничего не означает?

Ауг: Нет, это не куннилингус (смеются). А дальше предполагается, что за консумацией интима не следует, но девушка сама принимает решение. Несколько моих знакомых в Питере ездили в такие поездки. Одна за несколько лет заработала себе так на квартиру.

Колокольников: Ну а почему бы и нет? У всех свои цели, к которым идут разными способами.

Денисова: Так все же, проститутка – это белый флаг для мужчины? Многие мои знакомые говорят: «Я с проституткой – никогда в жизни».

Колокольников: Я никогда не говорю «никогда». Возможно все. Никакого белого флага, это комплексы. У тебя нет времени, ты работаешь, неохота знакомиться, а мужчина – он животное, ему нужно выплеснуть энергию. Пошел и купил. Почему сразу белый флаг? Давайте следующую фразу.

Денисова: Следующая – от героя-психотерапевта. «Многие люди осознают свою гомосексуальность в довольно позднем возрасте».

Колокольников: Ну, это правда. Так и есть.

Ауг: Я, например, свою бисексуальность осознала в очень раннем возрасте. Я поняла, что мне невероятно нравятся девушки и я получаю невероятное удовольствие, когда просто смотрю на них.

Колокольников: Я уже вижу заголовок этой статьи. Крупным планом. Сейчас мне только осталось выступить: «Знаете, мне так нравятся мужчины! Иногда смотрю на них и диву даюсь – ну как можно быть такими красивыми!»

Ауг: (смеется) Нет, ну я на самом деле очень хорошо помню, как у нас в Питере в институте на балетмейстерском отделении учились две сестры. Они были пуэрториканки. Обе были невероятной красоты и двигались как животные: две невероятно красивые пантеры в человеческом обличье. Однажды я ехала с одной из них в метро и наблюдала за ней, а потом, не осознавая, вышла на ее станции и пошла за ней по платформе. Так что мне-то как раз кажется, что все осознается в раннем возрасте.

Колокольников: Я считаю, что вопрос о гомосексуализме – это как вопрос о любви. Можно бесконечно им задаваться, искать ответы. Хотя они все уже найдены, мир давно решает другие проблемы, пока мы тут боремся с педерастами. Те, кто осознает свою гомосексуальность взрослыми, потом ходят к психологу: «Я мужика люблю, что делать?» – «Ну, давайте разбираться». А в принципе это вообще не проблема, это жизнь. Любишь и люби. В цивилизованных странах с «проблемой» разобрались и не считают за проблему. Но нам же нечего больше делать, поэтому мы, поразбиравшись с евреями, должны заняться педерастами.

Ауг: Педерасты отошли на второй план, сегодня всех больше волнуют нацменьшинства.

Денисова: Или вот еще патриотизм. Группу Bloodhound Gang закидали помидорами за флаг, засунутый в штаны.

Колокольников: Насчет флага мое мнение такое: с точки зрения государства это нехорошо. Вот приедет моя музыкальная группа в Америку и пусть только попробует засунуть американский флаг в штаны – им вряд ли это понравится. Другое дело, что у нас такая страна, что я этот флаг сам готов кому-нибудь в жопу засунуть. К сожалению. А так, государство должно вступаться за флаг, в принципе я их понимаю.

Денисова: Ищут теперь, кто заказал акцию.

Колокольников: Это, конечно, враги заказали. Госдеп. Они сейчас специально везде будут флаги наши жевать. Поехали дальше. Много у вас еще фраз осталось?

Денисова: Вот, например, ситуация из фильма – визиты к психологам и сексологам. По-вашему, это способ решить проблему? Вы так решали собственные?

Ауг: Про сексолога ничего не знаю. У меня был опыт общения с психоаналитиком, но очень давно. И мне это не помогло. Я очень быстро перестала ходить. Но знаю и женщин, и мужчин, которые посещают их годами.

Колокольников: Наркотик, да?

Ауг: Именно. Подсели и шага не делают без того, чтобы не посоветоваться. «Пойти мне в тридцать пять лет заниматься живописью или нет? Надо бы с психоаналитиком посоветоваться». Мой личный опыт общения с аналитиком не дал мне ничего: три сеанса – и до свидания. Сексолога не было. Как-то даже в голову не приходило.

Колокольников: А по-моему, психотерапевт – нормальная практика. Вот машина сломалась. Пишет: «Нужна диагностика, нужно поменять масло». Но сама она не может этого сделать. Поэтому едет в автосервис, и ей там все меняют. В Америке психотерапевт – нормальная практика, у них это часть культуры, многим помогает.

Ауг: Потому что в их культуре не заложено прийти к другу, выпить и поговорить.

Колокольников: Вот! Я только хотел об этом сказать! Когда нужна помощь, можно пойти к психологам, а можно сесть на кухне, налить пятьдесят грамм и всплакнуть на плече у друга: «Она меня не любит, что же делать?»

Ауг: Главное – рассказать кому-то, услышать себя и понять какие-то вещи.

Денисова: А вот синдром дефицита удовлетворенности, который, по мнению психолога из «Интимных мест», во всем виноват, вам знаком?

Колокольников: Я, кстати, так и не понял, что это такое. Это если ты постоянно чем-то не удовлетворен? Ну да, к творческим людям это особенно относится.

Денисова: Творческая энергия ведь связана с сексуальной?

Ауг: Напрямую.

Колокольников: Это практически одна энергия. По-моему, просто надо любить настоящее. Не будущее и не прошлое. Любить то, что есть. И не будет никакого дефицита.

Денисова: А вот проснулся ты утром, и раз – то, что есть, не любится?

Колокольников: Тогда сначала к сексологу, потом к психологу, потом на кухню к пятидесяти граммам и другу, потом к проститутке – и все как рукой снимет. Поверьте. Мой рецепт.С