В гостях у смертников 

Наш дом в самом большом городе на севере Сирии полностью жилой. Из двора-колодца видно, что на балконах всех семи этажей сушатся полотенца и простыни. Синее небо и оранжево-белое белье. Ни одной одежды цвета хаки. 

Мимо проскакал на одной ноге, подогнув вторую, мальчишка лет пяти. Показал мне язык. За ним паренек постарше, тащит велосипед со сдутыми шинами. Поздоровался с нами простуженным сиплым голосом.

— Ас-саля́му ‘алейкум.

Проходит бабушка в очках, как у Джона Леннона, и черном платке. В загорелых руках красная тарелка с пирожками.

— Ас-саля́му ‘алейкум, угощайтесь, горячие.

Мы живем у сирийских революционеров в бригаде «Защитники Пророка». Обычная квартира. До линии фронта в городском микрорайоне Амрия — минута-две на машине. В наших кварталах часто падают мины, и поэтому самое приятное время — вечер, когда включают шумный дизель-генератор.

Боевики живут только на первом этаже. Вокруг обычные граждане. Так и в других домах микрорайона. Конечно, если здания не разрушены. 

Люди сделали свой выбор. И не в пользу лагерей беженцев в Турции и Иордании. Смертники. Когда я снимал репортажи на стороне правительства в Дамаске и Хомсе, то много раз слышал, что мятежники прикрываются мирными жителями, как щитом. 

Надо расспросить самого незаметного из членов отряда — бывшего полковника регулярной армии. Небольшого роста, худой, с трехдневной щетиной на боксерском подбородке. Лет сорока пяти. На голове всегда серая хлопковая шапка-петушок натянута до бровей. По виду не скажешь, что настоящий полковник. Не похож и на религиозного фанатика-смертника. Еще ни разу не видел, чтобы он молился. И курит постоянно, а для правоверных мусульман сигареты — харам (грех).

В отличие от других боевиков, никогда не носит автомат. Почему-то я называю его по-французски — colonel (полковник). А он не возражает! Смеется только. Ну точно не радикал.

Мне говорили, что именно он сбил из крупнокалиберного пулемета взлетающий армейский самолет, когда отряд атаковал военный аэродром. Несколько раз подходил и напоминал, чтобы его лицо не попадало в объектив нашей телекамеры. 

 По своему обыкновению, поздно вечером он лежит на ковре, подстелив под голову кожаную куртку, курит и что-то пишет на трех или четырех своих мобильных телефонах. Под боком два черных пистолета.

— Ас-саля́му ‘алейкум, Сolonel, не помешаю?

Вместо ответа присаживается и тянет из пачки сигарету. Протягивает мне, улыбается и вспыхивает зажигалкой.

— Почему ты перешел на сторону революции?

— Сирией много лет управляет религиозный клан алавитов. Хотя нас, мусульман-суннитов, в Сирии подавляющее большинство. Когда началась заваруха, почти все сунниты ушли из регулярной армии. Я не исключение. За президента Асада воюет только алавитский спецназ. И еще авиация, где летчики сплошь иностранные наемники. В том самолете, что я сбил, сидел парень из Северной Кореи. 

— Что вы с ним сделали?

— Он был уже мертвый, когда приземлился на парашюте.

– В Дамаске газеты пишут, что вы прикрываетесь обычными гражданами, как щитом. Разве это честно?

— На это и так можно посмотреть. Но на самом деле любой из миллионов суннитских домов или квартир может быть нашей казармой и штабом. Мы боремся с режимом, и наши единоверцы нас поддерживают. Вот и все.

***

Каждый вечер боевики внимательно отсматривают на ноутбуке снятое моим оператором видео. Файлов всегда сотни или тысячи, но им не лень. Иногда говорят: «Вот этот фрагмент надо затереть».

Молча удаляем. Очевидно, что нам не совсем доверяют.

В отряде знают, что мы из вражеской России. В других бригадах, а их десятки в миллионном Алеппо, о нас пока вроде не слышали. 

Нас проверяют самые разные люди. Вдруг утром напротив за стол садится смешливый вертлявый курд, отвечающий в отряде за контрразведку. Подливает мне в пузатый стеклянный стаканчик горячий чай. 

— Ты считаешь нас террористами? 

Вопрос с подвохом. Особенно если знать, что революционеры каждый день и каждую ночь натурально убивают людей. Своих врагов, конечно, но с руками, ногами, глазами, душой и именами. Пью чай и отвечаю, не торопясь. 

— Встречался я недавно с исламским ученым Хасаном ат-Тураби. У него в гостях шесть лет жил Усама бен Ладен. Ат-Тураби мне объяснил, что слово «джихад» означает «равнозначный ответ». Ты мне сказал добрые слова, и я тебе тепло ответил. Ты меня оскорбил, и я тебя негодяем назвал. Ты меня ударил, и я тебе врезал. Тут мы договорились прекратить, и ты отвернулся, а я взял автомат и разнес тебе прикладом голову. Настоящий терроризм — это то, что выходит за рамки «равнозначного ответа».

— Что ж, справедливо. 

Курда-контрразведчика вызывают по рации, и он бежит из квартиры. Хладнокровный оператор Сергей закуривает сигарету.  

— Чувствую себя как болельщик «Спартака» на стадионе в секторе «Зенита». Или даже хуже.

***

Днем работаем в деревне рядом с городком Мара. Пока Сolonel с кем-то разговаривает на пыльной улице, нас приглашают зайти в дом. На полу на тонком матрасе лежит молодой бородатый мужчина. Соглашается поговорить.

— Мне сказали, что вы служили старшим сержантом в специальных войсках правительства? 

— Да.

— Почему перешли на сторону повстанцев?

У молодого воина Аллаха перебит позвоночник. Говорит тихо и медленно. Сижу перед ним на корточках и жалею, что не снял бронежилет.

— Они за справедливость.

— Это ваше первое ранение?

— Нет, пятое.

Дом бедняка — одна большая чистая комната и смежная кухня за цветастой занавеской. Посредине черная печка с трубой. У нас со времен российской революции ее называют «буржуйкой». А в Сирии — «соба». Соба-особа. В этом слове тоже есть что-то буржуйское. 

Год назад они атаковали городской квартал имени Сулеймана. Из-за угла выехал танк и выстрелил. Снаряд попал в пятый этаж дома, и на Мохаммеда упал каменный блок. Это было его первое ранение. 

Спустя несколько месяцев он надел форму солдата правительственной армии. Хотел с другими боевиками проникнуть за линию фронта под видом армейского патруля. На их пути оказалась «высотка» с толковым снайпером. Стрелок догадался, что идут мятежники, и открыл огонь. 

Еще ранение. Долго лечился и опять воевал. Снова «пару раз зацепило, но не так сильно». 

— А сейчас-то что произошло?

— Мы шли в атаку. В конце квартала имени Шейха Саида рядом с бывшим артиллерийским училищем стоял танк. Выпустил два снаряда. Меня ранило в позвоночник, других — в руки и ноги.

Бывший спецназовец называет себя моджахедом, участником джихада — священной войны мусульман против неверных.

— Кто вас наставлял в жизни, кого считаете духовным отцом?

— Шейха Усаму бен Ладена, Абу аз-Заркави, Хаттаба чеченского. Видел их по телевизору еще в детстве.

В ногах у раненого на полу замерли два мальчика лет десяти — младший брат и сосед. Будущее Сирии. Маленькие манекены внезапно оживают, когда обращаюсь к ним. Сверкают глазами.

— А вы кем хотите стать в жизни?

– Моджахедами! 

Мохаммед вдруг поднимает указательный палец вверх. Я думаю, что исламский революционер показывает мне жест всех джихадистов — «нет бога, кроме Аллаха», — но ошибаюсь.

В небе над деревней происходит чертовщина: неясный ноющий гул превращается в рев моторов над нашей крышей. И тут же удары и взрывы — дом затрясло. 

— МиГ, русские МиГи, — произносит раненый. 

Сolonel и другой сопровождающий нас повстанец хотят посмотреть, что стало с деревней после бомбардировки, а мне надо закончить интервью.

— Вы когда идете в атаку, что чувствуете?

— Страха нет, ведь я был бы очень рад переместиться из этого мира в рай. 

— Надеюсь, это последнее ваше ранение.

— Врач сказал, что я больше не смогу ходить.

Наш Сolonel уже входную дверь открыл. Затылком ощущаю его нетерпение. Надо прощаться с раненым.

— Если все же повезет и встанете на ноги, то чем займетесь?

— Мечтаю снова взять автомат. Когда здесь закончим, поеду в Палестину.

***

Водитель давит на газ и через минуту резко тормозит. Выскакиваем из минивэна. Из земли на пустыре торчит хвост неразорвавшейся ракеты. Замечаю надпись на русском: «Вложить пороховой заряд».

Вокруг уже собралось человек сорок местных. Все исступленно кричат. Размахивают руками и палками. Один из них со злостью стучит по ракете молотком. 

— Проклятый режим Асада! Проклятые русские! Аллах покарает их! Мы убьем их всех!

Моя страна поставляет вооружение президенту Асаду, и я с ужасом вспоминаю, что на наших бронежилетах надписи «Press» не только на английском, но и на русском. Если кто-нибудь в этом захолустье знает, как выглядит кириллица, то нам крышка. Как поведут себя два боевика, сопровождающие нас? Не знаю.

Старый минивэн мчится дальше по кривой деревенской улице. 

Стоп, здесь еще толпа. Люди мечутся и громко стонут. Мой оператор быстро наводит камеру и снимает. Крутится, как странная юла-бочонок в своем синем бронежилете. В этом месте ракеты разрушили несколько домов. Карета скорой увозит убитых. Рыдающий мужчина бросается к нам. Его удерживают за руки крепкие небритые односельчане. 

— Все, Сергей, уходим! — командую оператору. — Сейчас кто-нибудь догадается проверить документы. 

К нашему водителю подскакивает огромный старик с растрепанной седой бородой. В руках тяжелая черная трость. 

— Вы кто такие?

— Мы из отряда «Защитники Пророка», а это парни с телевидения Канады.

«Хоттабыч» опускает палку. Водитель убирает автомат Калашникова к ручному тормозу и снова жмет на газ. Идет дождь, и мы в полутьме выбираемся из деревни. 

Едем по темной проселочной дороге. Выезжаем на большую трассу. Взбесившиеся «дворники» сгоняют воду с лобового стекла. В мокрой тьме вокруг ни огонька. Если наш водитель ошибется и пересечет условную линию фронта, то нам несдобровать. Армейцы наших охранников могут сразу казнить. Нас с оператором тоже шлепнут или посадят в тюрьму.

Я пытаюсь думать о том раненном в позвоночник боевике Мохаммеде. Он был старшим сержантом войск специального назначения. С его-то бесстрашием мог бы получать ордена и медали. Быть героем сирийской нации. При ранении лежал бы в большой чистой палате в госпитале в Дамаске, а не на полу в деревенской лачуге. Почему он сделал такой выбор?

Поздним вечером в «нашей квартире» пошел налить себе чаю. Colonel собирается в ночной диверсионный рейд в тыл к правительственным войскам. Он сидит на полу на коленях и шепчет: «О Аллах, их глотки и языки мы отдаем Тебе на Суд. И прибегнем к Тебе, удаляясь от их зла!»