12 мифов о ГМО. Часть вторая
Аудиоверсия этой статьи:
«Итак, обернуть мы обязаны кстати другой стороною медаль», — заметил Николай Алексеевич Некрасов в поэме «Крестьянские дети». С одной стороны, это хороший пример интеллигентской половинчатости и презренной склонности к компромиссу. С другой стороны, Некрасов любил народ и желал ему добра. Руководствуясь аналогичными сантиментами, представим здесь вторую полудюжину мифов о ГМО. На этот раз мифы состоят в том, что ГМО необычайно хороши, а разоблачать мы их будем с позиций мракобесов.
7. Все продукты на основе ГМО подвергаются тщательной проверке
А знаете что? Ничего подобного! Наверное, для многих это будет откровением, но когда Food and Drug Administration (есть в США такая контора, одобрение которой необходимо, чтобы выпустить на рынок новый продукт фармакологии) лицензирует новый продукт с ГМО, он для них вовсе не drug, а обычный food. То есть многолетние испытания — сначала на грызунах, потом на приматах, потом клинические испытания на добровольцах и т. п. — в случае ГМО проводиться вовсе не должны. Они и не проводятся.
Однажды Жиль-Эрик Сералини, исследователь из Нормандии, обнаружил, что некий сорт генно-модифицированной кукурузы вызывает раковые опухоли у грызунов, причем с какой-то ошеломляющей эффективностью. Жиль-Эрик давно был известен как лютый враг ГМО, и его работа была встречена с недоверием. Ему вменили в вину, что статистическая обработка данных была сомнительная, отчеты об экспериментах неполны и, главное, использованная порода крыс известна своей особой склонностью к раковым заболеваниям. Европейский орган по безопасности продуктов отверг отчет Сералини как полную лженаучную чушь. Между тем, если бы речь шла о лекарстве, все было бы куда серьезнее: порода крыс была именно та, которая обычно используется в тестах на канцерогенность, а что касается статистики — она не слишком важна, когда практически у ВСЕХ подопытных животных развивается опухоль.
Мы не имеем никаких оснований считать, что Жиль-Эрик Сералини не мошенник (или как минимум преангажированный фанатик). Но не надо говорить, что все ГМО подвергаются тщательной проверке, если результаты одной из таких проверок вам ну просто не нравятся.
Следует, наверное, ради справедливости добавить, что если бы ГМО проходили такие же испытания, как лекарства, внедрение новинок заняло бы втрое больше времени, и стоимость их увеличилась бы соответственно, обрекая тысячи фермеров на нищету. Впрочем, аналогичные (и более сильные) аргументы не убеждают врачей давать раковым больным новые лекарства, не опробовав их на мышах.
8. Никакие эксперименты не показали вредных последствий ГМО
Об одном из таких экспериментов мы рассказали выше. Были и другие данные. Например, в 2009 году группа исследователей из Чикаго обнаружила, что пыльца генетически модифицированной кукурузы может попасть в водоемы, и там оказывает страшное, убийственное воздействие на... популяции мухи-веснянки. Разразившийся скандал удостоился страниц Nature.
Догадайтесь, что было потом? Исследователей обвинили в предвзятости (даже притом что никому эта муха-веснянка особо и не мила, все ж таки не человек и даже не стрекоза). Их обвинили в том, что они враги науки и злонамеренно подрывают магистральный путь прогресса человечества (или хотя бы доходы генно-инженерных корпораций). Короче говоря, лучше было не связываться.
Вообще говоря, любой параноик-конспиролог может легко догадаться, в чем тут дело. Большинство исследований по безопасности ГМО проводятся на деньги компаний типа Monsanto. То есть проводятся с единственной целью: доказать, что ГМО безопасны. Если вы этого не докажете, денег на исследования больше не будет. Можете, конечно, попросить грант у церкви Иисуса Христа Святых Последних Дней, известной своим недоверием к прогрессу науки, но у них денег все же меньше, чем у Monsanto. Так что если случайно узнаете, что съеденный вами генно-модифицированный помидор убьет ваших правнуков, лучше держите это знание при себе.
В этом рассуждении параноиков и конспирологов есть, надо признать, зерно истины.
9. Генная инженерия заведомо безопаснее, чем традиционная селекция
Этот аргумент коварен: понять его не слишком сложно, а чтобы увидеть его изъян, требуется более серьезная подготовка. Но мы все же попробуем.
Аргумент вот в чем: тысячи лет люди выводили новые сорта растений путем мутагенеза и скрещивания. Например, облучали семена ультрафиолетом (раньше просто выкладывали на солнышко), а потом высевали и отбирали самые классные, жирные, привлекательные растения. Потом повторяли все снова и снова.
Обычно эффект мутагенеза ужасен и всеобъемлющ: одно слово — мутант. Перестройке подвергается не только желаемый ген, но и совершенно неожиданные участки разных хромосом. Эффект может проявиться через много поколений. Но никто не заботился о том, что там происходит на уровне генома (особенно в Древнем Египте или Месопотамии, где выводили первые сорта культурных растений).
По сравнению с этим то, что делают современные генные инженеры, — это чудо точной хирургии. В растение вводят только ген желательного признака, при этом часто точно знают, в какое место хромосомы он встроился. Гарантировано, что остальные хромосомы никак не пострадают. Полученное растение тщательно исследуется. Как вы думаете, разве этот второй способ не безопаснее?
Возможно, что и нет. Вот вам аналогия. Дайте шестимесячному младенцу заряженный пистолет на предохранителе. Он, возможно, станет весело стучать им о стену или засунет рукоятку себе в рот. Фатальный исход маловероятен. Другое дело — пятилетний ребенок, который с удовольствием начнет нажимать на разные рычажки, тут у ребенка почти нет шансов. «Ловкость» не всегда равнозначна «безопасности».
Любой живой организм приспособлен для жизни. Если немного его изменить, он, скорее всего, станет менее приспособленным. Если изменить сильнее, он почти наверняка сдохнет. Если представить себе признаки организма как некий плавно меняющийся ландшафт, то «области приспособленности» будут там выглядеть как немногочисленные оазисы, разделенные безжизненной пустыней. Случайный прыжок из оазиса в сторону, скорее всего, приведет вас в какую-нибудь долину смерти.
Классический мутагенез и селекция — это вот такой прыжок в неизвестное. Если вы хотите получить яблоню с крупными и сладкими плодами, вы, скорее всего, в конце концов ее получите, но заодно с ней получите много полудохлой чепухи. Не бойтесь ее: чтобы искусственно сделанный организм оказался монстром, он должен как минимум быть жизнеспособным. Если вы пытаетесь прыгнуть в Оазис Крупных Яблок, вы и в него-то попадете не сразу. А вероятность случайно попасть в Оазис Галактического Зла вообще исчезающе мала.
Создание трансгенных растений — совсем другое дело. Это не случайные прыжки, а продуманное путешествие от оазиса к оазису по освоенным, обильно орошенным долинам, а также и орошение новых долин. Здесь все, что вы сделаете, скорее всего, будет жить. И доброе, и злое.
Ну или вот такой пример. Представьте себе, что вы — в силу природной придурковатости, под влиянием компульсии или чтобы потренировать ловкость — взяли за правило всегда наступать на крышки канализационных люков. Какова вероятность, что вы закончите свой земной путь в одном из люков с плохо закрепленной крышкой? Уж точно больше, чем у подвыпившего прохожего, который вообще не смотрит куда прет.
Чтобы придать этой аналогии силу доказательства, ученым пришлось бы, конечно, немного помоделировать на компьютере, но принцип понятен. Ловкость сама по себе не всегда спасительна, если не сопровождается осторожностью.
10. Генная модификация влияет только на технологические качества продукта, а не на потребительские
Имеется в виду вот что: манипулируя с картошкой, ученые, к примеру, хотели сделать так, чтобы ее не ел колорадский жук. Этот признак проявляется у растения, растущего на грядке. Потом ботва отомрет, крестьянин выкопает клубни, их продадут вам — когда лето кончилось и жук улетел, это ОБЫЧНЫЕ картофелины.
Тут есть два ответа, простой и сложный. Простой: если жук не стал жрать эту картошку, у него были на то причины. «Ген устойчивости» тем и отличается от молебна, пропетого попом на картофельном поле, что он физически меняет свойства растения. Это реальная перемена, и если она заметна жуку, почему бы ей не повлиять и на вас.
Второй ответ сложный, он для тех, кто понимает, что «промоторы текут». Промотор — это такая штука в гене, которая определяет, где и когда этот ген будет работать. Ген страшной бяки, отпугивающей жука, должен работать в листьях. Там краник промотора открывается. А во вкусных рассыпчатых клубнях ген должен быть выключен — кран-промотор закрыт. Но все краны текут, текут и промоторы. И никто не знает, с какого перепугу он вдруг подтечет сильнее обычного. Повреждение ткани картофелечисткой? Тепловой шок при изготовлении мусаки? Сложность жизни неизмерима.
Я бы не стал спать с коброй, даже если бы она дала мне честное слово, что не укусит. Я бы не стал есть картошку с геном токсина, даже если ученые обещают мне, что ген работает только в листьях. Хорошо, что наш пример с колорадским жуком вымышленный.
(Впрочем, в плодах и листьях обычной картошки содержится не вымышленный, а реальный токсин соланин, что не мешает нам есть клубни, пока они не позеленели — в них ген малоактивен. Если клубни зеленоватые, промотор уже сильно подтекает, и можно отравиться. Но это скорее соотносится с Мифом 4 из первой части нашей истории).
11. Хорошо написанная программа работает на любом компьютере
Этот аргумент приводит в своей статье Ричард Докинз (первоначальный вариант — его меморандум о биоэтике для премьер-министра Тони Блэра), и он же его опровергает.
Аргумент в том, что ген, введенный в тот же помидор, к примеру, — это просто компьютерная программа. Ген антифриза из рыбы, о котором мы говорили, — это записанная в цифровом коде программа синтеза белка-антифриза. В программе нет ничего специфически рыбьего, никакого «духа трески». Если у вас есть, например, программа вычисления среднего, вы можете использовать ее как в бухгалтерии, так и в расчете траектории зонда Voyager, программе это безразлично. Так же и программе синтеза антифриза все равно, в помидоре или в рыбине ее запустили.
(Для этой аналогии, конечно, надо, чтобы и у рыбы, и у помидора была установлена одна и та же «операционная система», но то, что это именно так, современная биология знает наверняка).
Контраргумент же состоит в том, что мы на опыте знаем: некоторые программы плохо совместимы. Разработчики обычно не могут предсказать этого заранее. Тот же белок-антифриз, впервые оказавшись в незнакомой ему красной мякоти помидора, может совершенно неожиданно не ужиться с другими компонентами этого помидора. Транскрипционные факторы помидора могут запустить этот ген в неподходящий момент. А потом белок-продукт вдруг катализирует химическую реакцию, превращающую помидор во всесильного владыку Галактики, питающегося человечьими младенцами... В общем, аналогии с идеализированным компьютером не следует доверять хотя бы потому, что с реальными компьютерами много непоняток.
12. О безопасности ГМО беспокоятся только в зажравшихся странах Запада
Вы, возможно, так думаете, потому что в немытой России ГМО разрешены, а в Лондоне, где учатся ваши дети, запрещены. В мировых масштабах ситуация выглядит по-другому. ГМО разрешены в главной стране мира — США, там о безопасности трансгенной еды беспокоится лишь жалкая 1/7 населения (в Европе — до 2/3). 90% трансгенных культур растут именно на американском континенте (США, Канада, Аргентина и Бразилия). При этом в беднейших странах восточного полушария распространение ГМО как раз сталкивается с проблемами.
В Кении, где черные детишки реально пухнут с голоду, генно-модифицированные культуры запрещены полностью. Во многих других странах Африки запрещен импорт трансгенных продуктов, притом что они дешевле и спасли бы многих от голодной смерти. Как мы знаем по опыту, именно для тех, кто живет в дерьме, идеологические соображения часто парадоксальным образом приобретают неодолимую важность.
В Китае и Индии лицензирование ГМО обставлено нечеловеческими преградами, что неудивительно, поскольку надо же и чиновникам на что-то жить. В результате знаменитый сорт «Золотой рис» — напичканный витамином А и способный спасти миллионы людей, ежегодно умирающих от дефицита этого витамина, — до сих пор не выращивается нигде в мире.
Впрочем, тут мы, кажется, случайно перешли с добровольно принятых позиций обскурантизма на обычную легковесную либерастию. Так или иначе, мы хотели сказать вот что: зажравшиеся страны Европы далеко не единственное место в мире, где к ГМО относятся с подозрением. Во многих странах их боятся даже больше, чем голодной смерти. Правда, не лично своей, а своих неудачливых соотечественников.
***
Итак, мы рассмотрели двенадцать высказываний о ГМО, каждое из которых оказалось или полной чепухой, или хотя бы чепухой отчасти. Теперь я очень надеюсь, что мои просвещенные читатели, едва в компании завяжется разговор о ГМО, будут поспешно выходить на балкон покурить. Просто потому, что никаких других аргументов они не узнают, а говорить опять и опять о том же — скука смертная. Постепенно они поймут, что и по другим вопросам, где им есть что поведать человечеству, ситуация такая же — лучше сразу на балкон.
А когда наши читатели подрастут в социальном плане, и их начнут приглашать на телевизионные ток-шоу, они будут вежливо отказываться, если тема дискуссии не соответствует области их узкопрофессиональной компетенции. В результате мир, где мы живем, станет лучше, а безумные ученые смогут спокойно играть в Бога без всяких помех со стороны общественности. Именно в этом и состоял мой тайный план.