Вадим Рутковский: Белорусский ад и русская жуть на театральных сценах

Оба спектакля — осязаемое подтверждение декларации Ксении Перетрухиной, написанной на стене выставочного зала ММСИ: «Традиционный зрительный зал иерархичен. Билет определяет статус зрителя. Балкон хуже партера, первый ряд престижней восьмого. Билет — социальный приговор, твоя оценка — пять с плюсом или три с двумя минусами. Все хотят быть пятерочниками, поэтому весь спектакль бегают по залу в стремлении пересесть поближе, повысить свой статус, осуществить свое маленькое социальное достижение. Вся эта вредная суета не дает возможности состояться существенному. (...) Сталину очень нравилась станция метро «Площадь революции», потому что среди знаменитых фигур не было ни одной, стоящей прямо — все с согнутыми коленями и спинами, рабы. (...) Фронтально ориентированный, прикрученный к полу зал идеален для пропаганды. Ровными рядами, друг за другом. Сидеть не двигаясь, смотреть прямо вперед». В спектаклях, оформленных Перетрухиной, стулья не нумерованы и не прикручены к полу. Это действительно пространство свободы, театр будущего, разрушающий стереотипы, меняющий точку зрения. И точку сборки.

«Три дня в аду» — совместный проект драматурга Павла Пряжко и режиссера Дмитрия Волкострелова, придумывающих спектакли, у которых нет аналогов в российском, как минимум, театре. Я, честно, завидую неистощимости их фантазии, подкрепленной внешне простыми, но гениально точными находками Перетрухиной. «Три дня в аду» играются в крошечном пространстве под крышей Театра наций, это рассказ про три дня в Минске в феврале 2012-го — дата имеет значение, потому что Пряжко делает моментальный снимок, а время бежит даже в таком заповеднике тоталитарного безвременья, как лукашенковская Беларусь. Это косноязычный и полифоничный рассказ от первого лица, точнее, от первых лиц — главного героя можно выделить, но его речь все время перебивается авторскими ремарками (в едином массиве текста они никак не выделяются) и монологами родных, близких и просто случайных людей, встреченных в каком-нибудь 120-м, в сторону Малиновки, автобусе. Зрители укрываются в трех брезентовых палатках (почему именно в палатках, будет понятно в финале), но смотреть, как кажется по беглому впечатлению, особо не на что. Два актера — Александр Усердин и Павел Чинарёв (он играет в самом лаконичном спектакле Пряжко — Волкострелова, семиминутном «Солдате») — не произносят ни слова (за исключением короткого финального монолога, содержание которого я, опять же, не буду раскрывать). Они молча перемещаются из палатки в палатку, совершая незатейливые будничные действия — на фоне широкого белого экрана, мерцающего и переливающегося сочными цветами (в бытовом спектре героев таких нет). Текст же звучит из динамиков, и в записи его принимали участие два десятка человек: режиссеров, художников и актеров (включая Юлию Ауг, Юлию Волкову, Ирину Вилкову, Ирину Рахманову, Игоря Гордина, Тимофея Трибунцева, Романа Шмакова и Илью Ромашко). Текст густой и душный, сплетает монологи простых минчан, озабоченных в первую очередь безостановочным ростом цен. И этот лишенный малейшего намека на сакральность, грязный земной текст превращается в ораторию. Простое перечисление цен по состоянию на февраль 2012 года («У нее зарплата чистыми 850 тысяч. Пакет молока 5-6 тысяч в зависимости от жирности. Хлеб от двух с половиной до 14 тысяч. Половина раубического 7 тысяч. Рис 7-9 тысяч за 900 грамм, гречка 9-12 тысяч за 900 грамм. Пачка овсянки “геркулес” дешевой самой, которая стоила 900 рублей, четыре с половиной тысячи. Мясо 100-200 тысяч за килограмм. Сосиски 35-40 тысяч. Можно и за 20, да, но за 20 уже не все их едят. Сок от 7 до 14 тысяч за литр. Селедка “матиас” 12 тысяч, эконом 23 тысячи, творог от 5 до 12 тысяч, сыры от 30 тысяч, рыба от 30 тысяч») звучит мелодическим заклинанием. Обыватели, не способные рефлексировать и бунтовать, будто малые дети, принимающие адский порядок вещей за должный (они вообще не мыслят в категориях «рая» и «ада» и вряд ли знают о добре и зле, невинные, как библейская парочка до грехопадения), становятся героями и исполнителями услышанной драматургом музыки в прозе.

Я вспомнил о «Трех днях», проходя по замызганным задворкам Курского вокзала, где низенькая серенькая женщина хрипло кричала в ржавый мегафон: «Сегодня мы проводим реализацию свежайшей продукции из Белоруссии». Вот такие люди — обычно безъязыкая «серая масса» — получают у Пряжко и Волкострелова сбивчивое право голоса. Вакуум оборачивается красотой, обыденность — вечностью. И жареная картошка, которую предлагают на выходе из зала, точнее, из палаток, кажется самой вкусной едой на свете. Вот этот элементарный («небось картошку всякий уважает») гастрономически-сценографический штрих — космических масштабов кода, венчающая неподдельно гуманистическое произведение, возможно, самое человеколюбивое из всего созданного в новейшей драматургии.

Для спектакля Марата Гацалова «Сказка о том, что мы можем, а чего нет» Ксения Перетрухина придумала более сложную сценическую конструкцию. Сначала зрители под бдительными взорами актеров-милиционеров распределяются по четырем изолированным коробкам — до поры видеть можно только часть действия, разыгрывающегося в районном ОВД, где царит инспектор Махмудов (выдающаяся роль Алексея Кравченко). ОВД как ОВД, чуть гротескнее и страннее, чем в реальности: менты суетятся, то громыхнут за стеной чем-то тяжелым металлическим, то протащат мимо твоих ног труп, то прогонят куда-то голую проститутку. Но приглядевшись внимательней, замечаешь, что дежурные-то в странной форме, милиционерские красные околыши венчает диковинная кокарда, а священник (куда ж нынче без попов) носит на пузе затейливую змейку вместо креста. Это — придумка авторов спектакля, которой в первоисточнике не было, но очень она оригиналу соответствует. «Сказка» — миниатюрное, не больше десяти страниц сочинение выдающихся постсоветских киносценаристов Петра Луцика и Алексея Саморядова. Написанное в их фирменном, иронично-фольклорном стиле, крепко смешивающем русскую народную жуть, лихую постсоветскую реальность и мотивы иноземного нуара. Про вдову, на Яузе ресторан державшую и налогов государству не платившую, а на деле — ведьму, бесов в своем нехорошем кабаке привечавшую и очень для мужского пола опасную, да почти непобедимую. И милицейского начальника Махмудова, против ведьминских чар не устоявшего. Про дикую любовь и дикую жизнь в сказочной стране России. В пьесу эту миниатюру превратил Михаил Дурненков, и вышло это у него так же здорово, как со сценарием висконтиевского фильма «Рокко и его братья», ставшего «Братьями» в «Гоголь-центре». То, что у Луцика и Саморядова было пунктиром, намеками, обрело плоть, стало словом и делом, превратилось в театральную феерию. В середине спектакля осознавшие, с какой нечистой и соблазнительной силой связались, милиционерики ломают фанерно-картонные перегородки — и вместо душной клетки и герои, и зрители оказываются в холодной, продуваемой нездешними сквозняками вселенной, освещенной электрическими языками сотен лампочек, спускающихся с колосников. И если в «Трех днях» музыкой становился человеческий говор, здесь, наоборот, ведьма Марина изъясняется музыкальной какофонией, сочиненной Дмитрием Власиком, участником Московского ансамбля современной музыки, неутомимо эту музыку пропагандирующим.

На выставке Перетрухиной в ММСИ есть зал, заполненный металлическими конструкциями. Это — изнанка декорации, превращенная в произведение искусства. «Театральные художники — скульпторы, — поясняет автор. — Ошибочно считается, что художник оформляет исключительно сцену. Решение сценического пространства — маленькая вершинка айсберга, она показывается зрителю на один-два часа один-два раза в месяц, остальное же время основные элементы декорации — сварные конструкции — создают величественные композиции в подсобных помещениях театров». В «Сказке» Перетрухина обнажает изнанку сценографии, раздевает, разрушает сценическое пространство, чтобы создать его вновь из хаоса. И это очень в духе Луцика и Саморядова, сталкивавших миры языческого хаоса с азартом заигравшихся детей. Удивительное единение драматургии и сценографии. Театр будущего, доступного уже сейчас.

Ближайшие даты исполнения:

«Три дня в аду» 7, 8 октября, 2, 3 ноября

«Сказка о том, что мы можем, а чего нет» 25, 26 октября, 2, 6 ноября

Выставка «Репетиция свободы» в ММСИ на Тверском бульваре до 20 октября